Впрочем, ее лицо, наполовину закрытое дымчатыми темными очками, ничего не выражало, и Потапов подумал, что если и слышала, то все равно не поняла ровным счетом ничего. Нэнси Райт, Марина Миловская… для нее это ничего не значащие чужие имена.

— И о чем вы так глубоко задумались, если не секрет? — на всякий случай задал ей вопрос Потапов.

Вероника сдвинула очки на голову, открывая совсем не тронутый загаром из-за всегдашней густой челки высокий лоб и, глядя прямо в лицо Потапову своими странными глазами, вздохнула:

— Я думаю о том, как ничтожно мало нас, живых, на земле относительно мертвых. Какая-то жалкая кучка. И все равно тесно…

Потапов подумал, что он где-то уже слышал эту мысль или читал нечто подобное и в ответ только пожал плечами…

— Мария расстроится, когда узнает, что ваша запланированная прогулка на катере отменяется. Катерок ушел на многочасовую экскурсию и вернется только к вечеру, — чтобы досадить хоть чем-то Веронике, медленно проговорил Потапов.

— Нестрашно, — помедлив, ответила гувернантка. — Завтра поедем. Можем и вас с собой пригласить.

— Нет уж, увольте… — У Потапова рвались с языка обидные несправедливые слова, но он с трудом сдержался.

— Понятно. Вам и здесь хватает… нашего общества. — Голос ее прозвучал грустно и без всякой насмешки. — Ваш охранник что-то совсем заскучал. Может, угостить его кофе?

Потапов машинально повернул голову в сторону привалившегося к стволу пальмы толстого молодого араба в голубой форме и резко ответил:

— А вот это уж не ваше дело!

Он повалился ничком на песок и, закрыв глаза, мучительно соображал, почему эта несчастная гувернантка мешает ему, как соринка в глазу. Почему вызывает такое глухое раздражение? И в то же время… он ловил себя на мысли, что где бы ни появлялся, первым делом выхватывал глазами ее темную сутулую фигуру… чтобы потом искать повод сказать ей что-нибудь обидное и злое…

— Ты несправедлив к Веронике, Ник, — с досадой заметила как-то Ксюша. — Это у меня могут возникать к ней всякого рода низменные проявления, из-за ревности. Мария, как ты видишь, активно предпочитает ее общество моему. Говорит, что с Вероникой ей интересней. Ну так я мирюсь с этим… И даже благодарна судьбе за то, что могу теперь заниматься своей профессией и быть уверенной, что моя дочь в надежных руках. А чего ты на нее взъелся?! Совершенно непонятно! Или у тебя, как в том анекдоте: «Ну не нравится она мне, не нравится!»

«Напарник» с губами цвета перезрелой сливы и вздыбившейся пупырышками кожей плюхнулся рядом с Потаповым.

— Нельзя так перекупываться, Сева, — мягко заметила Вероника. — Разотритесь полотенцем и переоденьте плавки, а то простудитесь.

Потапов сдержался от очередной колкости, а Севка, как ни странно, завернулся в полотенце и побрел к раздевалке.

— Знаете, что он застрелил свою любимую женщину? — спросила вдруг Вероника звенящим голосом. — Ту, без которой не мыслил себя на этой земле…

— Знаю… — глухо отозвался Потапов.

— Бедный, бедный мальчик… — услышал Николай ее горестный шепот. — При свете дня, когда вокруг люди, он справляется со своей бедой… Но неизбежно наступает ночь и полное, беспросветное одиночество, и тогда целый мир против него. Бедный, бедный…

— Вы имеете в виду, что, убивая ее, он невзначай… так же расправился со своей душой?

— Иначе и не бывает, — чуть слышно прошелестел голос Вероники. — Сами знаете…

— Я никого не убивал, — нервно засмеялся Потапов.

— Для этого необязательно убивать… — возразила Вероника. — Наверное, в нашем генетическом наборе есть все — от опыта жертвы до опыта палача. И если хорошенько к себе прислушаться, кровь говорит о многом… она же не просто шумит, она разговаривает…

Потапов недоуменно взглянул на Веронику. Она смотрела поверх его головы куда-то совсем не в заоблачную высь, а еще дальше, в глубину самой себя. И только появление Севки вернуло ее взгляд на песчаное побережье Красного моря…

* * *

Несомненно, покойная тетушка Эдит была не только предельно экстравагантной особой, но также и приличной авантюристкой. Все детство Кристиана прошло в увлекательнейших играх, которые сочиняла тетушкина неуемная фантазия.

В памяти Кристиана неясным, стертым временем образом возникало белобрысое создание на прямых худеньких ножках, в соломенной шляпке летом и в меховом кроличьем капоре зимой, которое именовалось его кузиной и являлось «третьим» в этих играх. Кузину привозили погостить, и Кристиан всегда ждал ее приезда, это означало, что можно хулиганить и озорничать до отвала — взрослым не будет до них никакого дела.

Мать белобрысого создания, которая приходилась двоюродной сестрой тетушки, была яростной театралкой, и наверное, поэтому его память запечатлела высокую, худую и прямую, как палка, фигуру громкоголосой блондинки, всегда с красиво уложенной головой и в открытых вечерних платьях. Иногда тетушка отказывала Элен в своем обществе и оставалась дома, и тогда начинались игры. Если на улице было сыро и холодно, то тетушка Эдит предлагала играть в привидения. Как правило, в забавах участвовали горничная и садовник Жак, живущие во флигеле. Кто-то один облачался в белую простыню, а остальные прятались в укромных местах огромного гулкого дома и, замирая от ужаса, ждали, когда крадущиеся шаги привидения переместятся в противоположную часть дома и можно будет быстро перепрятаться в другой угол. Эта игра в общем-то ничем не отличалась от банальных пряток, но сознание того, что за тобой охотится привидение, делало все ощущения острей и опасней. Тетушка Эдит, как правило, предпочитала сама исполнять роль привидения: она завывала жутким голосом, хохотала, как нацелившийся на добычу филин, мерзко хихикала или заунывно что-то бормотала. Для этой игры она распоряжалась зажечь свечи в канделябрах, и по стенам блуждали размытые тени. Когда кто-нибудь из взрослых осмеливался сомневаться в том, насколько эта игра полезна для нервной системы детей, она неизменно отвечала: «Пусть с детства учатся преодолевать страх».

Если же погода разрешала играть на улице, тогда садовник Жак по ее заданию запрятывал в парке клад. Тетушка Эдит развешивала по деревьям, скамейкам, стенам беседок головоломные указатели, где находится следующий намек на расположение запрятанного богатства. Клад иногда искали по нескольку дней, но зато уж когда находили, восторгам не было предела. Это были костюмы индейцев или сказочных персонажей для маскарада, иногда снаряжения для туристических походов или подводного плавания, а зачастую коробки со всякими вкусными вещами.

Иногда, ожидая прихода гостей, тетушка Эдит под радостное повизгивание детей переодевала Кристиана в одежду кузины, а белобрысая Жанна облачалась в рубашку, брюки, кепку Кристиана. Гости покупались на этот маскарад, тискали и целовали детей, называя их перепутанными именами, и под руководством тетушки это могло длиться бесконечно… Обман вскрывался виртуозно, в самый кульминационный момент. Кристиан помнит, как переодетую в его одежду — свитер с высоким воротом и кепку с длиннющим козырьком, закрывающим пол-лица — кузину попросили прочесть стихи Верлена, которые так замечательно всегда декламировал мальчик, и она растерянно побрела на середину гостиной, тетушка воскликнула: «Ребенок так влюблен в поэзию прошлого века, что даже поменял облик, более соответствующий тому времени». С этими словами она развернула девочку спиной к гостям, сдернула кепку — и длинные белые кудряшки разметались по плечам под изумленный гул гостей…

Тетушка Эдит была лихой наездницей и содержала конюшню с несколькими лошадьми. Специально для Кристиана был выращен породистый белый жеребец с норовистым шаловливым характером. Его так и назвали — Шалун. Когда он видел приближающегося Кристиана, раздувал ноздри, косил лукавым глазом и нетерпеливо перебирал стройными сильными ногами. Тетушка Эдит всячески одобряла любовь племянника к лошадям. Даже после того как Шалун, играючи, скинул своего не менее хулиганистого наездника и тот сломал ключицу — сразу после выздоровления Кристиан был под неодобрительные взгляды прочих взрослых опять водружен в седло.

«Когда меня не станет… не отказывайся от содержания конюшни, — говорила тетушка Кристиану. — Я оставлю тебе все, что есть. И недвижимость, и акции, и ценные бумаги, не говоря уж про счета в банках… А от лошадей не отказывайся, мой мальчик, они облагораживают, в них столько достоинства и преданности, сколько человеку и не снилось…»

Кристиан смутно помнил, как исчезла навсегда из их дома белобрысая кузина со своей мамашей. Он не понимал, почему они больше никогда не гостили у них. Тетушка поджимала губы на все вопросы Кристиана и просила не портить ей настроение упоминанием о них. Садовник Жак поведал мальчику печальную истину. Выкапывая на зиму клубни тюльпанов, он рассказывал, какой сорт как называется: «А это те, что имеют зубчатые лепестки и носят имя «Жанна их зовут так же, как твою кузину» — И по тому, как неодобрительно крякнул садовник, Кристиан понял, что самое время его «расколоть». Жак в результате все-таки «раскололся» и поведал мальчику о том, что его кузина Жанна несмотря на юный возраст оказалась воровкой и, выследив, куда прячет тетушка Эдит свои фамильные драгоценности, украла колье, браслет и серьги. Пропажа обнаружилась на другой же день, и драгоценности были найдены в кармашке кофты девочки, тщательно упакованной в чемоданчик среди прочих вещей…

Когда Кристиану настало время определяться с выбором университета, то именно по настоянию тетушки Эдит он поехал учиться в Австралию.

«Приведется ли еще попасть туда. А так и я на старости лет наконец-то увижу воочию, как носятся эти безумные кенгуру. Это особая земля, поверь мне, если она воспроизвела такой уникальный вид животных. Наверное, изначально их любовь к собственным детенышам была столь горяча, что Господь подарил им возможность ни на секунду не расставаться с обожаемым ребенком. Тоже как бы в назидание человеку. Приюты переполнены подкидышами, но грешного изолгавшегося человека ничем не проймешь…» — рассуждала тетушка Эдит, всегда предпочитавшая животных по их нравственному чувству людям…