– Будет лучше, если я отвезу тебя в город.


На доске возле двери красовалась короткая надпись – «шериф». Я встал в очередь. Из тех, что явились раньше, одни пришли насчет внесения залога, другие – похлопотать о свидании с заключенным. Леди за столиком коротко разобралась со стоявшим передо мной парнем и, вытянув шею, вопросительно посмотрела на меня. Вокруг толпились люди, так что я подался к барьеру и постарался понизить голос.

– Мэм, я хотел бы встать на учет как… правонарушитель.

Она почесала карандашом похожую на пчелиный улей голову.

– Повторите.

Я повторил, громче, но все еще только так, чтобы меня слышала только она.

– Мэм, я хотел бы встать на учет как сексуальный насильник.

Ее бесстрастное лицо отразило всю гамму чувств, а когда она повторила сказанное мной, ее могли услышать даже прохожие на улице.

– Вы хотите зарегистрироваться как сексуальный насильник?

Все посмотрели на меня.

Я кивнул.

Она ответила мне полукивком и добавила еще громче:

– Это понимать как «да»?

– Да, мэм.

– Вы носите электронный браслет?

Я поднял и вытянул ногу так, чтобы она его видела. Дамочка взяла со стола соединенный с компьютером ручной сканер, напоминающий прибор, которым пользуются на кассе в бакалейных магазинах, и поднесла к браслету. На экране перед ней возникла моя тюремная фотография, сделанная накануне освобождения.

– Полное имя? – сказала она, не глядя.

– Мэтью Тейт Райзин.

Она сняла очки и уставилась на меня.

– Сынок, я здесь не для того, чтобы твои шуточки слушать. Либо говори, либо… – Она ткнула пальцем за спину – там, возле кофейника, столпились несколько полицейских. – Либо разговаривать будешь с ними.

Я повторил. Громко и ясно.

– Дата рождения?

– 11—3—1981.

– Водительские права или удостоверение личности?

– Ни того ни другого.

– Карточка социального страхования?

Карточка у меня была, ее вернули мне вместе с другими документами, когда выпускали из тюрьмы.

– Информация о работодателе?

– Я не работаю.

– Безработный? – спросила она, не поднимая головы.

Неужели не понятно? Впрочем, вступать в объяснения не стоило.

– Да.

– Особые приметы? Татуировки?

– Нет.

Пальцы у нее мелькали быстрее, чем крылья у колибри.

– Шрамы?

Шрамов у меня было два. Один, длиной около четырех дюймов, возле пупка, а другой, около шести, над правым бедром.

– Да.

– Они в интимных местах?

– Нет, могу показать.

Я приподнял рубашку, и она, взяв подключенную к компьютеру камеру, сделала по несколько снимков каждого.

– При каких обстоятельствах вы их получили?

Ответил я не сразу. Знал, что проигрываю этот словесный поединок, но все в комнате смотрели на меня, и она могла бы сделать то же самое. Дамочка на меня не смотрела, но нетерпеливо постукивала по клавиатуре. Потом все же соизволила метнуть взгляд и тут же снова уставилась на экран.

– Заключенный в тюрьме ударил меня ножом.

Она снова замялась.

– У вас есть паспорт?

– Был, но я не видел его тринадцать лет. – Я пожал плечами. – Он, наверно, уже просрочен.

Дамочка посмотрела на меня поверх очков.

– Будете умничать, останетесь на ночь здесь. – Она нацелила на меня ручку. – Понятно?

– У меня и в мыслях ничего такого…

– Номер вашего телефона?

Я повернулся к Вуду, и он продиктовал ей номер.

– Он остановился в доме твоего отца? – обратилась она к Вуду.

– Да, Бетти.

– Ваш рост… – Бетти наклонилась, притворившись, что читает мое имя с экрана. – Мэтью?

Как меня зовут, она, конечно, знала.

– Шесть футов и четыре с половиной дюйма.

– Здесь сказано, шесть футов и пять дюймов.

– Пусть так.

– Я же вам сказала, со мной не умничать.

Я промолчал. Один из полицейских вошел в комнату со стаканчиком кофе в руке и, остановившись за спиной у Бетти, пристально посмотрел на меня.

– Подтвердите номер карточки социального страхования.

Карточку я ей только что передал и думал, что с этим мы закончили, но решил не спорить и воздержаться от сарказма.

– Будете ли находиться где-то еще, кроме дома Вуда?

– Нет.

– Если вы намерены находиться где-то еще, кроме указанного дома, на протяжении более семи дней, то должны известить нашу службу или поставить в известность любой другой правоохранительный орган в том районе, где будете находиться. Вам понятно?

– Да.

– У вас есть транспортное средство? Будете ли вы пользоваться таковым?

– На данный момент у меня нет транспортного средства, как нет и планов таковым обзаводиться.

– Бетти, я дам ему попользоваться моим старым мотоциклом. А регистрацию принесу попозже.

Она пощелкала клавишами, взглянула недоверчиво на Вуда, потом на меня, после чего вернулась к экрану и просканировала информацию.

– 2005-й? – На Вуда Бетти не смотрела.

– Да.

– Оранжевый?

– Ага.

– 125 кубиков?

– Да.

– Страховка есть?

Вуд подал карточку. Она взяла ее и, не глядя на меня, сказала:

– У вас, надо полагать, страховки нет.

– Пока нет.

Бетти вернула Вуду карточку, постучала карандашом по зубам и, открыв штемпельную подушечку, поставила ее рядом с толстым листом бумаги с десятью большими клетками, затем она встала, взяла мою руку, прокатала большой палец чернильным валиком и прижала к листу в первой клетке. После этого женщина повторила процедуру еще девять раз с остальными пальцами. Вуд молча наблюдал за тем, как его знакомая исполняет свою работу. Закончив с отпечатками, Бетти дала мне бутылочку «Уиндекса» и бумажное полотенце и вернулась за стол, из ящика которого достала пару хирургических перчаток. Вуд фыркнул.

– Станьте здесь, откройте шире. Мне нужен мазок изо рта.

Я повиновался, но ее что-то не устроило.

– Откройте шире, – повторила она во всеуслышание.

Я открыл. Она сунула мне в рот два пальца, провела по небу ватным тампоном, который положила потом в пакетик с застежкой, и взяла ножницы.

– Мне нужен образец ваших волос. Наклонитесь.

Я наклонился, и она чикнула ножницами, подставив под срезанную прядку другой пакет. Запечатав и его, Бетти села за компьютер, сняла очки и сложила перед собой руки.

– Слушайте внимательно, потому что повторять я не намерена.

Я наклонился вперед, демонстрируя полную готовность уделить ей все свое внимание. Словно по некоему сигналу, стоявший за спиной Бетти полицейский поставил на стол пустую чашку и сунул пальцы за форменный ремень.

– Вам не разрешается жить или работать ближе чем в двух тысячах футов от школы, детского сада, кинотеатра или любого другого места, где часто бывают дети до восемнадцати лет, – заговорила она сквозь зубы. – Нарушите любое из этих условий, и окружной прокурор вернет вас за решетку. Срок заключения в таких случаях обычно удваивается. Зная расположение дома, о котором идет речь, сомневаюсь, что такое возможно, но мы обязательно проведем все замеры сегодня же, уж будьте уверены. Если требования нарушаются, вы будете уведомлены об этом, и тогда вам придется незамедлительно подыскать другое жилье.

Я кивнул.

– Вам понятны изложенные мной условия?

– Да.

Она подала мне небольшой USB-сканер.

– Вам надлежит проводить сканирование каждый день и затем подтверждать регистрацию. Поддержание сканера в рабочем состоянии – ваша забота. Получение нами подтверждения в ваших интересах. Мы вам не папа с мамой и не сиделка. Понятно?

Мне хотелось поскорее закончить со всем этим.

– Понятно.

– Распишитесь здесь.

Я расписался на электронном планшете.

– Можете идти, – бросила она, не удостоив меня взглядом. – Свободны.

Я повернулся, сделал шаг, и тут злость, закипавшая с того самого момента, как я переступил порог учреждения, вырвалась наружу. Я перегнулся через барьер и негромко сказал:

– Не чувствую себя свободным.

Дама за столом положила карандаш и выдохнула через нос. Лицо ее выразило глубочайшее презрение.

– Об этом, мистер Райзин, вам следовало думать тринадцать лет назад. И если только вы нарушите условия освобождения, штат с радостью вернет вас туда, где и должны содержаться больные извращенцы.

Полицейский у нее за спиной ухмыльнулся, покачиваясь на мысках.

Меня поставили на место. Нечего было и рот открывать. Я повернулся. Вуд ожидал меня у двери в коридоре. Судя по выражению его лица и шуму за дверью, что-то было не так.

– Тебе, пожалуй, стоит поискать другой выход.

Я уже заметил припаркованные снаружи фургоны – пресса, телевидение. Похоже, кто-то из ведомства шерифа постарался. По опыту общения с репортерской братией я знал, что эти акулы будут кружить, пока не получат свое.

– Может, лучше покончить с ними сейчас.

Вуд шагнул в сторону и снял сдвинутые на макушку «костас».

– Возьми, лишними не будут.

Я надел очки и вышел туда, где меня поджидали с фотоаппаратами, микрофонами и рекордерами. Громкие, требовательные голоса и вопросы, вопросы…

Каково оно, быть сексуальным насильником?

Как вы нашли, где жить?

Чем будете заниматься?

Будете посещать встречи ветеранов?

С вами уже контактировали какие-то команды?

Браслет помешает играть?

Вы связывались или, может быть, намерены связаться с жертвой, Энджелиной Кастодиа?

Я держался до последнего вопроса, но слово «жертва» было как удар стального прута по спине. Я тяжело посмотрел на репортера.

– Нет.

А что насчет двух других девочек?

Я представил, как мой кулак ломает челюсть блондинистому репортеру, потом обвел взглядом толпу его коллег.

– У меня есть заявление.

Журналисты сбились теснее, нахлынули, прижав меня к двери и едва не тыча микрофонами в лицо.