– Ты меня убить хочешь? – прохрипел Родди.

– Нет. – Я кивком указал на Ди. – Просто пытаюсь показать, из чего сделан этот парень.

– В моем контракте про бег по рельсам ничего не сказано. Если бы не камера над головой и не тот факт, что РОДЕРИК НЕЙШН смотрит это все в прямом эфире, я бы сказал, куда тебе вставить эти шпалы.

Мне всегда нравилось играть с Родди – с ним не соскучишься.

На десятой миле мы сбавили пять минут на милю, сбежали с насыпи на проселок, миновали домик и, хотя всем было нелегко, на полном ходу взлетели на Ведро. За спиной у меня рассмеялся Родди. На половине подъема я тронул Ди за плечо.

– Давай.

Парень включил последнюю передачу – ту, на которую мы потратили все лето. Родди изо всех сил старался держаться. На вершине, согнувшись в три погибели, он посмотрел на Ди.

– Парень, ты кто такой? За какой колледж выступаешь?

Я рассмеялся и потрусил вниз.

– Давай, скоро узнаешь.

На поле мы переобулись в бутсы и стали бросать мяч, а потом перешли к отработке моделей: пробежки, комбинации, короткие и длинные, броски из разных положений, розыгрыши с лимитом времени Это хлеб и масло футболиста. Многие делают упор на дальние мячи, но победу приносят быстрые, короткие прорывы. Смерть от тысячи порезов.

– Помни про свалку. Броски – те же. – Я указал Ди на Родди и его команду и повторил, чтобы ему было легче: – «Мишлен», «Гудрич», «Мини-Купер», «Пирелли», «Гудиер». Вспомни – катапульта.

Парень кивнул, занял позицию и открыл огонь.

Одному из ресиверов, когда он принимал пас, мяч порвал перчатку по шву. Принимающие только ахали и охали. Ди уже называли Суперменом и Криптонитом.

На середине отсчета он вдруг остановился, повернулся ко мне и подмигнул, а потом закончил.

И тогда я понял.

Я стоял позади, отдав ему центр поля. Через несколько минут Деймон хлопнул планшетом о колено и вышел со стадиона через туннель.

Минут через двадцать Ди назвал на линии комбинацию и сделал пас на сорок два фута, чем поднял на ноги всех скаутов, а когда он послал Родди в прорыв флаем на пятьдесят ярдов, поднялся уже весь стадион, а ESPN повел прямой репортаж с поля. Родди принес мне мяч и прошептал:

– Закончил, зэк?

Я посмотрел на поле и услышал эхо отца: его улыбку, наш смех. Я увидел потное лицо Вуда в хадле, табло. Я вспомнил запах скошенной травы, свежей краски и рвущий душу крик девушки, державшей в одной руке мое сердце, а в другой – молочник с монетками.

Несмотря на боль и осознание скорой развязки, я вызвал в памяти ту игру – ее чудо, величие и красоту. Я вспомнил мою любовь.

И когда я начал отсчет – «И сорок два, и сорок три… чек-хот рейзор»… – решетки растаяли.

За спиной у меня пробежал Родди.

– Уверен, что сможешь бросить так далеко? – шутливо крикнул он. – Не боишься опозориться перед публикой?

Род дошел до левого хэша.

Я пробросил мяч себе, и Родди сорвался с места как стрела. Все следили только за мной и им, я уже понял, что лайнбекер выходит из угла, отрезая инсайд, и Родди бежит в угол эндовой зоны. Я отскочил на пять шагов, взглянул на моего слабого ресивера, отвлек сейфти ложным отступом, а потом повернулся, нырнул под защитного такла, уклонился от внешнего лайнбекера, рванул вниз левую руку и запустил ракету в угол эндовой зоны. Родди еще не было там, но я знал, что он там будет через две с половиной секунды. Мяч ушел по спирали, нырнул, и Родди поймал его на ходу за семьдесят ярдов от меня – принял через левое плечо в углу эндовой зоны.

Вот тогда критики и заткнулись.

Повернувшись, я впервые заметил Одри. Она сидела на «своем месте» и размахивала свитером Ди. Я поднял руку, в ответ она положила руку на грудь – спасибо.

Я оттянул вниз воротник и показал ей голубя на шее.

Я бросал еще час, а ESPN-2 вел прямую трансляцию всей тренировки.


В восемь вечера Вуд дал свисток, и мы вышли в центр поля, чтобы ответить на вопросы. Первый репортер сунул микрофон едва ли не в лицо Ди.

– Далтон, в каком ты колледже?

– Э… – Я улыбнулся, заметив, как Одри пробилась через толпу вперед, где она могла бы слышать Ди, а он – видеть ее. – Я заканчиваю школу… здесь, в Сент-Бернаре.

Толпа зашумела.

– Сколько тебе лет? – спросил другой.

Ди взглянул на меня. Я кивнул.

– Семнадцать.

Шум усилился. Потом какой-то репортер провел нехитрый подсчет, и я увидел, как меняется его лицо. Он бросил взгляд на мой браслет, посмотрел на Ди и снова на меня.

– Но, Мэтью, разве это не нарушение условий вашего освобождения?

Все стихли.

Я ответил так, чтобы слышали все.

– Верно.

На какое-то время толпа умолкла, никто не знал, что сказать. И тут на дороге появился черный «Форд Краун Виктория». Я был благодарен ей за то, что она не приехала раньше, хотя, может быть, и приехала, но ждала моего подтверждения. Пока она пробивалась к нам, я повернулся к Ди и улыбнулся.

– Думаю, в этом году проблем с местом в составе у тебя не будет. Да и в следующем тоже.

До парня лишь теперь стало доходить, что именно мы сделали. Ди кивнул, а Одри уже взяла его за руку. У него была она, а у нее – он, и я был рад за них.

Дебби решительно прошествовала через поле и громко, чтобы всем стало ясно, кто здесь главный, объявила:

– Мэтью Райзин, вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете… – Сопровождавшие ее агенты надели на меня наручники и повели к машине, но тут перед нами встала Одри.

Посмотрев на меня, она прошептала:

– У тебя есть кое-что, что принадлежит мне.

Я склонил голову, и она сняла с моей шеи подвеску. Цепочка выскользнула из ее дрожащих пальцев, и голубка повисла между нами. Ди обнял ее за плечи.

Последние прутья задрожали…

Я прижался к ней лбом и произнес слова, которые рождались двенадцать лет.

– А у тебя есть кое-что мое. – Я поцеловал ее в щеку. – И всегда будет.

Глава 32

Лишь когда щелкнул электронный замок на дверях камеры, я в полной мере осознал, что вернулся в тюрьму. Я сел на койку и огляделся: тут мало что изменилось. Моя жизнь в шестидесяти четырех квадратных футах. По прибытии с меня сняли ножной браслет, и ощущение было странное. Вроде бы свободен, но – нет. Вуд сказал, что власти получили анонимную информацию о моих отношениях с Ди. Доказательством послужили записи на видеопленку наших тренировок. Те самые, что я видел на DVD-диске, прилепленном к моей двери.

Вуд объяснил, что дело против меня было открыто и закрыто. Его прежний опыт работы со мной и видеозаписями ничего хорошего не сулил, поэтому он предложил мне признать свою вину. Я ответил, что и не собирался ее отрицать. Он сообщил, что, согласно закону, судья постановит, чтобы я отсидел остаток первого срока, и добавит еще десять лет за нарушения условий досрочного освобождения. Принимая во внимание видеозаписи, мы оба знали, что это означает.

Наутро после нашей показательной тренировки спортивный директор и члены попечительского совета школы при монастыре имели довольно короткую встречу с Деймоном. Ди был назван начинающим квотербеком. Дебби отказалась от всех прежних обвинений, и теперь, когда было доказано, что продукты были просроченными, Мейсон даже предложил снова взять его на работу. В течение месяца после моего возвращения в тюрьму прошли первые три игры сезона. Ди своей игрой превзошел все ожидания. В последнюю пятницу он принес шесть тачдаунов. «Стрит-энд-Смит» поместила его в своем рейтинге в двадцатку лучших, в которой он каждую неделю поднимался все выше. Теперь, когда цепь отвержения, приковывавшая его к прошлому, была порвана, он расцвел, доказывая правоту Одри.

У каждого человека есть якорь.


Я не разрешал Ди приезжать ко мне, зная, что видеть меня здесь ему будет слишком тяжело. Да и мне от этих визитов было бы не лучше. Я не знал, как проживу оставшуюся жизнь в стальной клетке. С этим я пока еще не разобрался и только знал, что вышел не просто так. Мне нужно было выйти, чтобы найти Одри и полюбить того, кого полюбила она, – Ди. И я сделал это. И нашел в том огромное удовольствие. Я не мог этого объяснить, просто знал, что, когда двери тюрьмы закрылись за мной, мне было мучительно больно и одиноко, но я не был зол.

Утешало единственно сознание того, что с Одри все будет хорошо. В тот день на поле я видел в ней облегчение и освобождение. Вуд сидел с ней рядом на всех играх Ди, тряся наполненный монетами молочный кувшин. Он рассказал, что моя жена выглядит теперь лучше, не такой изможденной, даже набрала несколько фунтов. Исчезли темные круги под глазами, и каждый раз, когда они виделись, на ней была подвеска-голубка, которую она не прятала. Меня это очень радовало. Еще Вуд сообщил, что Одри работает в саду, что показала его «двойника» на поле. Он долго смеялся. Сказал, что моя жена производит кое-какие изменения и даже посадила молодой дубок рядом со стеной.

Я не знаю, что произошло в тот последний день на поле. Не сказал бы, что Одри стала доверять мне, и не сказал бы, что она простила меня за то, что я, как ей думалось, сотворил, но она научилась с этим жить. Она видела то, что я сделал для Ди. И хотя это не стерло прошлого, но воспоминания сделались не такими болезненными: мука ушла.


Гейдж появился в семь утра с транзисторным приемником и складным стулом. Он сидел с одной стороны решетки, я лежал на койке с другой. Радио стояло между нами. Несколько парней по соседству прислонились к стенкам своих камер и слушали. Четвертая игра сезона, домашняя. Сент-Бернар стал сразу набирать очки и, судя по всему, все время вел в счете. Ди держал все под контролем. Во второй четверти комментатор заметил, что, по его сведениям, на трибунах находится более четырех десятков скаутов из разных колледжей. Я улыбнулся: слухи разлетелись, у нас получилось.

В перерыве между таймами старшеклассники прошествовали через центр поля. Ди попросил Одри пройти с ним. Хотелось бы мне это видеть. Когда тот или иной парень появлялся с родителями на поле, комментатор рассказывал о его достижениях. Когда из-за линии ворот шагнули Ди с Одри, он тоже попытался заговорить, но его голос потонул в овациях и топоте. Я представил, как Ди ведет Одри на середину поля – в одной руке шлем, другой держит под руку мою жену. И она улыбается от гордости за него.