Сверху, с разрушенного потолка беспрерывно и монотонно капает, это выводит из себя, зато откуда же сочится тонкий лучик света, и я ему рада. Кот за мной не пошёл, а одной мне здесь жутко. Здесь ничего — только камень, засохшая давным давно кровь, копоть от пожара. Здесь нечего делать. А потом мой фонарик выхватывает нечто чуждое этому месту — клок ткани радостно салатового цвета.

— Без паники, — сказала я, и испугалась сама своего голоса. — Здесь нет никаких трупов… Черкес конечно маньяк и больной на всю голову, но зачем ему труп в подвале дома?

И шагнула вперёд, обходя кучу. Присела на корточки, дёрнула кусок ткани застрявшей под камнем. С одного конца он обгорел, чуть порвался, и даже невозможно понять, что это было раньше. Наверное, платье… Вижу ещё что-то застрявшее снизу под камнем, но вытащить не могу.

Моё бы упорство да в мирное русло…Я откатила несколько камней, оттащила в сторону десяток кирпичей, успела пожалеть об отсутствии у меня лопаты. Зато — согрелась. И даже бояться стало некогда. Пальцы саднит, чуть не сорвала ноготь, неловко ухватившись за камень, но добыча… Сначала я вытянула кожанку. В кармане зажигалка, треснувшая, и неработающая. Упаковка жвачки, в которой все ещё есть три подушечки. Мятная. А затем я увидела ремешок от сумки и удвоила свои усилия. Вытянуть так сразу не вышло, мне пришлось бежать обратно, чтобы не пропустить время обеда — не хватало ещё, чтобы старуха заметила моё отсутствие.

— Задумала чего? — спросила старуха. — Сияешь, как медный таз.

Я головой покачала, а сама руки прячу под одеяло — под ногтями чёрная кайма, которую так сразу вычистить не удалось. Старуха головой покачала, уж она то мне не верила… а затем убралась. Я выждала десять минут и полетела обратно, через потайной ход, через бальный зал, вниз, в подвал… И вскоре держала в руках сумку. Спортивная, в неё забиты шмотки, в боковом кармане документы.

Достаю и руки трясутся. Паспорта здесь нет, зато права в наличии, правда от волнения выронила их на пол. Присела, фонариком посветила. Ламинированная поверхность бликует, но все равно сразу понятно — с фотографии на себя смотрю… я. Отползла в сторону, забилась в угол, лицо закрыла руками…

— Кто же ты, блядь, такая? — громко крикнула я. Страшно. Жутко. Затем все же подняла права с пола и прочитала. — Янович Ванда Веславовна.

На три года меня старше. Прическа… мне не нравится. И смотрит дерзко, неужели я так же смотрю? И откуда она взялась на мою голову, та, из-за которой тьма народу меня убить хочет, даже долбаная старуха?

— Только не говори мне, — попросила я. — Что ты лежишь тут, под камушками. Мне их не раскопать.

Дом тихо вздохнул, а мне показалось — усмехнулся. Я ещё раз оглядела завалы, уже внимательней. Там, где кровь, явно кого-то завалило, но их разбирали, несколько камней в стороне. Мне не кажется, что это Ванда. Мне хочется думать, что она живая, та, из-за которой у меня столько проблем. Сейчас я вернусь к себе. Постираю в раковине чёрное платье, то, что лежало скомканным в сумке бог знает, сколько лет. Поглажу, утюг есть в кладовке. А потом… когда придёт Черкес, я буду в нем. На войне все средства хороши.

Глава 11. Богдан

— Я нужна тебе, да? — прошептала она.

И дом молчит — он ждёт. У меня мурашки по коже. Кот на её коленях выгибается и зевает, показав розовую пасть. А сама девушка… она словно соткана из теней. Тёмные пряди волос, что скрывают лицо, чёрная одежда, чёрный кот на коленях и полумрак. Она словно порождение этого места, о чем я думал, когда сюда её притащил?

— Нет, — твёрдо ответил я. — Я сильнее тебя. Я… я тебя убью.

Она поднялась с ног, кот сердито фыркнул и убежал прочь растворившись в темноте. Шагнула ближе. Я гораздо выше её, смотрю сверху вниз, у неё глаза, словно колодцы, бездонные, брось в такой колодец камень и не услышишь ни плеска, ни стука… Моё сознание по прежнему плывёт, обещаю себе, что сейчас поднимусь к себе наверх, даже Агафью звать не буду, сам отыщу вискарь и напьюсь, нужно уже выключить свой мозг во чтобы не стало.

— Обязательно убьёшь, — мурлычет она словно кошка, сытая кошка, нажравшаяся моих эмоций. — Только не сейчас, правда? Столько ещё интересного у нас… впереди.

Коснулась пальцами моей щеки. Она колкая, я не помню, брился или нет. Я начинаю теряться, плыть в своих мыслях, и даже не знаю, что тому виной — затянувшаяся осень, тени старого дома, бесконечная головная боль, что неделями не даёт спать сводя с ума, или она, девушка, взрыв из моего прошлого.

— Нет, — спорю я, и даже не понимаю, на какой из вопросов отвечаю. — Я…

А сам тянусь за её пальцами и это выводит из себя. Мне хочется, чтобы она меня касалась, но я боюсь зависимости, в которую могу впасть. Зависимость от неё, от её прикосновений… Она не нужна мне. Я в таком бешенстве, что и правда готов к тому, чтобы просто свернуть ей шею. Сделаю это и уйду к себе, пытаться спать. Агафья потом сделает вид, что не заметила трупа в коридоре, она даже рада будет тому, что проблема решилась, а Сергей вывезет тело. Я хватаю её за руки. Тонкие такие, холодные, мурашки по коже, а ещё — огонь. Странно даже, она холодная, как льдинка, какого хрена тогда обжигает?

— Не сопротивляйся, — просит она, тянется ко мне… до лица не может дотянуться, утыкается в шею, обжигает дыханием, прикосновением горячего языка к жилке, которая вибрирует в такт моему сердцебиению. — Это же очень просто… не нужно ничего усложнять.

Я хочу её. Я знал это ещё до того, как увидел с этой нелепой шваброй в руках. Я хотел её, когда она была рядом, когда исчезла, всегда хотел. Но… я властен над своими желаниями. Просто её, эту девушку нельзя подпускать близко. Тогда зачем, какого хрена, я привёз её к себе домой, а потом пришёл к ней, стою, не могу уйти?

— Только молчи, — то ли прошу, то ли умоляю я.

Главное — чтобы молчала. Она понимает, я вижу её улыбку. Здесь совсем темно, ночники на стенах начинаются дальше, в её крыле, и эту улыбку я скорее угадываю. Но так лучше, пусть темно пусть дом молчит, пусть она молчит тоже… Я разворачиваю её лицом к стене, она упирается в неё ладонями. На мгновение зарываюсь лицом в её волосы. Они пахнут шампунем, солнечным, давно минувшим летом, а ещё домом… сыростью его подвалов, словно она вот только поднялась наверх… Это странно, но на мысли я не зацикливаюсь, кровь бурлит. Я не хочу ласкать её, касаться, точнее — себе лгу. Хочу, но склонен не уступать своим желаниям.

Но она чуть подаёт назад и упирается попой в мой пах. Для этого ей пришлось встать босыми ногами на мои ботинки — невесомая тяжесть и чуть привстать на цыпочки. Теперь она точно чувствует мою эрекцию. Легонько об меня трется и у меня сносит крышу. Она моя. Моя покупка. Я… имею право. Всё же уступаю себе, задираю её футболку, стискиваю её грудь. Хочется стянуть бюстгальтер, ощутить нежность кожи, втянуть сосок в рот но… я не буду этого делать.

— Ты сумасшедшая, — шепчу я.

— Весь этот мир сошёл с ума…

Дышит так тяжело. Я с трудом отрываю руки от её груди, скольжу по животу. На ней шорты, что за нелепая вещь? С трудом стягиваю их, прижимаюсь к её голой заднице и через свои брюки чувствую жар её тела. Я почти уверен, что она блефует. Играет. Поэтому, когда скольжу пальцами между ягодиц, между бёдер и чувствую влагу удивляюсь. Она… она и правда хочет секса со мной. И если это игра, то она явно заигралась.

Расстегиваю ремень, брюки, упираюсь членом в её промежность, и буквально потряхивает, на лбу выступает испарина. Затем направляю член внутрь и толчком вхожу. Такой резкий контраст… руки у неё ледяные, кожа прохладная, а внутри горячо, жарко пульсирует, этот жар обволакивает… Я думаю — ещё могу остановиться. Но зачем? Кому я что докажу? И поэтому двигаюсь, резко, грубыми рывками.

Кровь бешено пульсирует в голове, даже боль временно отступила, сдавшись под натиском этой бешеной гонки. Я вторгаюсь в её тело раз за разом, но при этом не касаюсь её, это кажется жизненно важным. Упираюсь в стену ладонями, их буквально сводит от желания ухватиться за её бедра, сжать, так, чтобы войти внутрь до предела, до боли. Я не слышу её за шумом крови в голове, не знаю, плачет она, стонет ли, а может молчит, кусая губы, смотрит перед собой невидящим взглядом и ненавидит меня. Она — моя. Хочет она этого или нет, хочу ли этого я… Неважно.

Оргазм близко. Я чувствую, что он будет таким сильным, что я буду хотеть орать. Предчувствие оргазма покалывает сотнями иголочек в самых кончиках пальцев, эти же иголочки пульсируют в моих венах, висках, паху, а член напряжен до боли. Я успеваю вытащить его за секунды до. Обхватываю рукой, он мокрый и скользкий, он весь в её влаге. И взрываюсь. Кажется — весь. Член, измученный бессонницами мозг, я буквально вижу, как разлетаются по тёмному коридору ошметки моей плоти, кровь. Пальцы сводит судорогой, даже плечи содрогаются. Я… я знал, что так будет, но все равно не готов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Наслаждение напополам с болью все ещё расходится волнами по моему телу, я сползаю на пол, на слабеющих ногах, нечаянно касаюсь её бедра — на нем моя сперма. Вытираю ладонь о рубашку. Прислоняюсь спиной к стене, нашариваю в карманах пачку сигарет, закуриваю.

— Ты не сможешь уснуть, — говорит вдруг она.

Я сижу, она стоит, возвышаясь надо мной, такая маленькая, тонкая, сожми — сломается. Я курю, молча смотрю на неё. Она снимает футболку, оставшись в одном лифчике, вытирает ею свои бедра, затем комкает и отбрасывает прочь.

— И? — хмыкаю я. — Что ты предлагаешь?

— Я могу помочь… Я нужна тебе.

Сигарета заканчивается до обидного быстро. Головная боль снова вернулась, она тонко звенит в висках, словно пытается наружу вырваться, ей тесно внутри моей головы, тихо ухает в затылке… комкаю окурок о плитку, утром уберут, вместе с футболкой, на которой следы моего падения.