— Ну ты во-о-обще-е-е, — Ирина, ожидающая возле моего кабинета, воинственно втыкает кулаки в бока. — Я уже с собаками тебя искать собралась. В пятницу запрыгнула в машину и смылась, все выходные телефон был недоступен. Ушла в отрыв, Мирра Георгиевна?

— Телефон был выключен только в воскресенье, — парирую я и, отперев дверь, жестом показываю Ире входить. Обсуждать личную жизнь в офисном коридоре чревато новой волной сплетен.

Сняв пиджак, я усаживаюсь в кресло и нарочито тяжело вздыхаю, давая понять, что готова к грядущим расспросам.

— Ну ты с Андреевым-то говорила? — тон подруги понижается, становясь заговорщицким — верный признак того, что тема имеет для нее наипервейший интерес.

— Нет еще. Но думаю, на сегодняшнем совещании этого не избежать.

Глаза Иры округляются, наполняясь восторгом и изумлением.

— Так ты не в курсе, что ли?! — взвизгивает она, от возбуждения притоптывая ногой. — О-ох. Весь офис третий день на ушах стоит. Гордиенко лежит в больнице. Жабоева из юридического с его женой дружит: та сказала, что он в своем доме полез на крышу что-то поправить и упал. Не волнуйся: жизни нашего МатвейАндреича уже ничего не угрожает. Сотрясение вроде, ребро сломано и с пахом что-то. Отбил при падении, короче, — на лице Ирины появляется брезгливая улыбка: — Размножаться, может, больше не судьба. Ладно хоть двоих детей успел настрогать.

Как и всегда бывает при упоминании физической боли и увечьях, в ногах появляются слабость и неприятное покалывание. Каким бы мудаком не был Гордиенко, я не испытываю даже толики злорадства по поводу случившегося с ним несчастья. А если бы он упал менее удачно и погиб? Какой это был бы удар для его семьи.

— Ты знаешь, в какой больнице он находится? — бормочу я, невольно растирая похолодевшие плечи. — Может, нам от офиса послать ему цветы?

— Все-таки ты такая альтруистка, Мирр… — вздыхает Ирина. — Он тебя больше пяти лет из компании выжить пытался, а ты ему цветы. Нет, не подумай, я зла ему не желаю, но и делать вид, что сна лишилась, тоже не буду. Как человек-то он редкое дерьмо и согласно закону вселенской справедливости, пендаль заслужил.

— Ир… — я непроизвольно морщусь. — Ну откуда в тебе такая кровожадность?

— Нет, а чего, Мирр? Нельзя годами срать хорошим людям и попасть в рай. Подлечит свои яйца и, глядишь, задумается о прошлых грехах. Я правда считаю, что все это с ним произошло не просто так.

Возможно, во мне говорит обретенное за выходные благодушие, или же это особенность женской натуры — жалеть, когда жалко, но сейчас я не могу проникнуться циничным оптимизмом Иры. Я представляю Гордиенко на больничной койке с перебинтованным пахом и меня переполняет сочувствие. Такая победа над ним мне не нужна, и она не приносит удовлетворения. Я привыкла бороться честно.

— Ладно, в обед еще забегу, — спохватывается Ирина, берясь за дверную ручку. — Камышина с меня шкуру снимет, если на месте не застанет. Чао!

Долго сочувствовать Гордиенко у меня не получается — требовательно звонит рабочий телефон. На сером жидкокристаллическом экране мигает единица, а это значит, что я понадобилась самому генеральному.

— Да, Константин Борисович, — чеканю я, готовясь выслушать упрек из-за того, что в пятницу проигнорировала его требование вернуться.

— Зайди ко мне, Мирра, — раздается вполне миролюбиво. — Надолго не задержу.

Когда спустя полчаса я выхожу из его кабинета, на моем лице плотно застыло выражение изумления. Вынырнувшая из кухни Ирина беззвучно шипит «Ну что он?», но для ответа мне требуется прийти в себя, а я этого сделать пока не состоянии.

«… Ты наверное слышала уже про несчастный случай с Матвеем Андреевичем? Вчера в больнице его навещал. Печально, что тут скажешь. Выпал человек на несколько месяцев из обоймы. Травма у него интимного характера, и требует длительного восстановления. Теперь к делу. Лишних лиц в компанию на этот срок я привлекать не хочу, поэтому часть обязанностей моего заместителя предлагаю взять тебе, Мирра. Голова у тебя светлая, натура ответственная. Справимся как-нибудь. За дополнительную нагрузку конечно будет тебе достойная материальная компенсация».

И дальше уж совсем обухом по голове:

«... Я тут на выходных еще раз по поводу сотрудничества с «Аэлитой» подумал. Встреться на неделе с Лисицыной и подписывай договор. Только чтобы все оформление через Колесова прошло. И отстрочку дай не больше сорока пяти календарных дней. Неизвестно еще как у них обстоят дела с дебиторкой».

Я захлопываю дверь в свой кабинет и камнем опускаюсь в кресло. Что за чудеса происходят? Свалившаяся на меня должность почти заместителя, фактически позволяющая накладывать право вето на любые решения в компании, и одобренный контракт с «Аэлитой», с которым я уже распрощалась? «Отпусти и все придет само»?

Если жизнь делится на полосы, то я кажется ступила на кристально-белоснежную.

*********

Хотя я знаю, что Савва встретит меня после работы, сердце все равно радостно колотится, когда я вижу ярко-белый внедорожник.

— Привет, — я быстро касаюсь губами его щеки, и тихо смеюсь, потому Савва ловит мой затылок, инициируя куда более глубокий поцелуй.

— Как дела на работе?

Меня уже несколько часов подрывает поделиться произошедшим, поэтому я за секунды выкладываю ему все: от неудачного падения Гордиенко до удивительного разговора в кабинете генерального.

— Бумеранг все же к нему вернулся, — замечает Савва, дразня меня появившимися ямочками. В его голосе чудятся насмешка и удовлетворение, и я невольно хмурюсь. Ирина говорила почти тоже самое. Я одна не нахожу произошедшее справедливым? — Поздравляю с новым назначением и будущим контрактом. Это стоит отметить.

Машина сворачивает с привычного маршрута, а уже через пятнадцать минут останавливается возле «Скай-лаундж». Савва галантно помогает мне выйти, и я снова ощущаю это: искрящееся теплое чувство, расцветающее в груди. Счастье. Сейчас все именно так, как я всегда и хотела: рядом со мной мужчина, которым я восхищаюсь, и он готов разделить со мной мои успехи.

31

«Сколько сейчас времени?» — лениво вопрошает мозг сквозь комфортную утреннюю дрему, пока ладонь машинально нащупывает мобильный под подушкой. Еще только половина шестого утра. Может, правду говорят, что счастливым людям нужно меньше времени на сон?

Я осторожно переворачиваюсь и упираюсь взглядом в спящего Савву. Я снова в его доме, в его постели — ночую здесь четвертый раз подряд. Наши отношения развиваются столь стремительно, что порой это даже пугает. Каждый день он встречает меня с работы, и мы едем ужинать в какое-нибудь модное место, а после — к нему домой, где большую часть времени проводим, разговаривая и занимаясь сексом. В свою квартиру я заглядываю лишь на полчаса перед работой, и то лишь для того, чтобы переодеться.

Я чувствую себя по-девичьи счастливой, каждый раз когда одна из трех машин Саввы останавливается рядом со входом в мой офис, и одновременно не могу избавиться от приглушенного беспокойства, особенно часто посещающего меня посреди рабочего дня. Не слишком ли быстро у нас все происходит? Не теряю ли я себя? Что будет, когда яркий период новизны себя изживет? Я пока по-прежнему не способна представить рутинный быт рядом с такой неординарной личностью как Савва.

— Ты сегодня рано, — слышится охрипший шепот, и в ту же секунду ладонь Саввы прижимает меня к себе.

Прикосновение горячего тела обжигает кожу и промежность вспышкой огня. Я знаю, что за этим последует: Савва перевернет меня на живот или ляжет сверху, ну или это я буду сверху. У нас с ним все так или иначе заканчивается сексом: будь то разговор о расцвете хейта в интернете, или поздний кофе на кухне, или утренний душ. Возможно, меня должна пугать столь сильная физиологическая привязанность в наших отношениях, и то, что я начинаю ощущать зависимость от нее, но ничего менять мне пока не хочется. Сейчас я жадно наверстываю дни былой «замороженности».

Мягко уклонившись от настойчивости губ, я прижимаюсь поцелуем к шее Саввы. На ней так много его утреннего дразнящего запаха, распаляющего желание. Постель с ним — это отдельный мир, в котором теряются время, голод, жажда, мысли. В ней достаточно его одного и того, что он может мне дать своим телом и прикосновениями.

Поцелуй под ключицей, на твердом, подрагивающем под моими губами животе. Минет никогда не был моей любимой частью интимного процесса, но с Саввой я открываю себя заново. С ним я более безбашенная, более легкомысленная, более раскованная. Его мне хочется удивлять, покорять, привязывать.

Мне не требуется возбуждать его рукой — Савва полностью готов. Я не удерживаюсь оттого, чтобы посмотреть на него перед тем, как обхватить член губами. Савва, конечно, и не думает отводить глаза и разглядывать потолок в ожидании. В его расширенных зрачках застыл голодный блеск, яркие от сна губы приоткрыты.

Солоноватый вкус его возбуждения, коснувшийся языка, заставляет меня прикрыть глаза, и тихо выдохнуть. Между ног становится влажнее, по-кошачьи выгибается поясница. Я не собираюсь поражать его хлюпающим горловым минетом и катящимися слезами. Это мой ему ценный подарок, мой личный вотум доверия.

Вобрав его в себя, я осторожно выпускаю его изо рта и поднимаю глаза. Хочу знать его реакцию: в ней содержится главное наслаждение.

— Еще медленнее, — сипло шепчет Савва, отводя прядь волос, упавшую мне на лицо. — Мне нравится входить в твой рот.

Теперь я наверняка знаю, что именно мозг ответственен за удовольствие. Савва даже меня не касается: лишь говорит со мной и разглядывает, а я медленно тлею изнутри. Оттого, сколько первобытной жадности и чистого вожделения вижу в его глазах, и от прерывистого звука его дыхания.