Удерживая на руках свою маленькую копию, он подходит к столу, за которым сидит его улыбающаяся жена, ласково пгладит ее по щеке и целует в макушку.

— Чувствуешь себя нормально? Голова больше не кружилась?

— Все хорошо, — воркует Тая, порозовев то ли от смущения, то ли от удовольствия. — Ты же помнишь мою подругу Мирру, Булат?

— Помню.

Вежливый кивок головы и быстрый незаинтересованный взгляд — вот и все, что мне достается.

Задерживаться здесь больше нет причин, и к тому же мне совсем не хочется разрушать семейную идиллию, поэтому я поднимаюсь.

— Тай, спасибо за уделённое время и рекомендацию. В течение пары дней я определюсь с решением, и обязательно тебе позвоню.

Тая выходит из-за стола и по традиции меня обнимает.

— Звони в любое время. Передай своему парню, что он настоящий счастливчик.

34

Когда я присаживаюсь за дальний столик кафе, куда в течение пары лет регулярно хожу на бизнес-ланчи, звонит Вика. Я даже усмехаюсь такому совпадению, потому что и сама собиралась ей набрать после того, как сделаю заказ.

— Привет! Телепатия — не иначе. Как раз о тебе думала.

— Привет, Мирр, — голос Вики звучит так приглушенно и тихо, что мне приходится напрягать слух. — Я хотела спросить: мы сможем увидеться сегодня?

Спину непроизвольно сковывает напряжение. Эта постановка вопроса — будто Вика спрашивает моего разрешения — совсем не в ее духе. Что с ней вообще происходит в последнее время? Мы знакомы десять лет, но она никогда не вела себя так странно: постоянно что-то не договаривая и выражаясь полунамеками.

— Вик, что-то случилось? — осторожно уточняю я, уставившись в заглавную страницу меню. — С Семеном все в порядке? Просто у тебя такой подавленный голос...

— Да-да, все нормально. Семен на работе, Андрейка у бабушки в Подмосковье гостит уже неделю, — зачем-то начинает отчитываться Вика. — Так у тебя будет время поговорить? Я могу подъехать, куда тебе будет удобно.

Моя повторная попытка выяснить, о чем пойдет речь, не увенчивается успехом, и в итоге мы назначаем встречу в той же кофейне, в которой виделись на днях. Повесив трубку, я понимаю, что напрочь лишилась аппетита и заказываю только кофе и салат. Ну что за манера заставлять людей мучиться в неведении? Мне сегодня еще на встречу с европейским офисом вместо Гордиенко ехать, а голова забита догадками и предпоолжениями.

Савву я предупреждаю, что после работы увижусь с Викой и забирать меня не нужно, на что он, к счастью, не возражает. После упоминания об их двусторонней неприязни я стала подозревать, что Савве не по душе наше общение, хотя он ни разу не озвучил это в словах. Ощущения по-прежнему остаются на совести моей интуиции.

Из-за задержки на рабочей встрече я приезжаю в кофейню с сорокаминутным опозданием. Готовлюсь увидеть недовольное лицо Вики, не славящейся терпением, однако она стойко делает вид, что все в порядке. Это лишь усугубляет мое призрачное волнение, впрочем, как и ее внешний вид. Даже выходя в супермаркет за бутылкой молока, Вика не позволяет себе выглядеть не на десять баллов. Сейчас же на ее лице не присутствует даже намека на косметику, а обычно уложенные волосы забраны в неряшливый пучок.

— Между прочим, я полдня думала о твоем звонке и с трудом могла сосредоточиться на работе, — ворчу я, принимая у официанта бокал с вином, заказанный еще у стойки. — Что происходит, Вик? Складывается ощущение, что в твоей жизни происходит много того, о чем я не знаю.

Наверное, это не лучшее начало разговора, учитывая, насколько Вика выглядит напряженной, но по-другому говорить не получается. Совмещение обязанностей заместителя гендиректора и ведение текущих дел, одно из которых — подписание крупнейшего контакта последних нескольких лет, лишило меня всяких моральных сил на притворство. Сегодня Вике придется потерпеть.

Я отхлебываю вино и выжидающе смотрю на подругу. Потухшая за день тревога вспыхивает с новой силой: он молча комкает в руках салфетку и явно пытается сдержать слезы.

Устыдившись собственной черствости, я тянусь через стол, чтобы коснуться ее руки.

— Вик, извини, ладно? Я немного устала просто. Мы ведь столько лет друг друга знаем — давай без прелюдий? Хочешь пореветь и ругаться матом — не сдерживайся. Здесь все свои. С Сергеем что-то не ладится?

Вика позволяет мне поглаживать свою ладонь, пока ее плечи дергаются в беззвучных всхлипываниях. Я терпеливо жду. Любые слова все равно будут лишними до тех пор, пока она не начнет говорить.

— Ты права, в моей жизни кое-что происходит… Вернее, происходило… — Вика поднимает на меня покрасневшие глаза и ее идеальной формы рот некрасиво кривится. — Мирр, ты просто знай, что я тебя всегда очень любила. Ты моя лучшая подруга… Почти семья…

Глядя на ее катящиеся слезы, я ощущаю, как по позвоночнику пробегает неприятный холодок. Неясная тревога продолжает разрастаться внутри меня, вызывая легкую дурноту. Мне хочется схватить ее за плечи и вытрясти каждое слово, лишь бы не терзаться ожиданием. К чему эти заявления о семье и дружбе? Зачем? Что такого она собирается мне сказать?

— Я спала с Димой, — хрипло произносит Вика, отводя взгляд. — С тем, который Вельдман.

Шум разговоров за соседними столами, звучащая музыка — все за секунду исчезает. Время искажается, становясь густым и тягучим, и даже зрение претерпевает изменения: оно сужается до одной точки, в которую попадает кулон на шее Вики.

«Я спала с Димой. Тот, который Вельдман». Вельдман Дмитрий — так звали моего бывшего мужа. Моя лучшая подруга спала с моим бывшим мужем? Что, блядь, за нелепая чушь?

Моя рука, лежащая на противоположной стороне стола, самовольно отпружинивает назад и едва не опрокидывает бокал с вином. Лица Вики я по-прежнему не вижу: сейчас все мое существо сконцентрированно на том, чтобы обработать услышанное. Вика спала с Димой. Спала с Димой. Спала с моим Димой.

— Мирр, не молчи, пожалуйста, — долетает сквозь плотную завесу шока срывающийся голос. — Мне нет оправдания, но ты хотя бы постарайся понять… Дима и я… Это было наваждение…

— Когда? — вот и все, что я могу из себя выдавить.

Воображение начинает рисовать омерзительные картины: в одну из веселых Викиных пятниц они пересекаются в модном заведении. Вельдман подсаживается к ней за стол, а дальше все идет по стандартному сценарию: шутки, общие воспоминания, смех… Они едут в отель, как иногда у нее случалось… С тем сальным айтишником Валерой, например.

— Я думала, ты поняла… — шепотом произносит Вика. — Пожалуйста, только не заставляй меня произносить это вслух.

Стихшие звуки оживают, с каждой секундой становясь все громче: от вокала Эллы Фицджеральд, льющегося из настенных колонок, закладывает уши, так же как и от смеха, доносящегося из-за соседних столов. Диафрагму сдавливает подступающей тошнотой, катастрофически не хватает воздуха. Хочется сжать руками голову и долго орать, лишь бы заглушить эту издевательскую какофонию.

«Я не собираюсь слезать с тебя часами, сучка. Подготовь задницу. Сегодня в семь в «Рэдиссоне».

Это было о ней. О ее заднице он писал. К ней мой муж уезжал вечерами, ее запах приносил в наш дом и в нашу кровать. Той, кто стала моим первым и лучшим другом в чужой городе, кому я рассказывала о потерянной девственности, и с кем я каждый год ездила отдыхать. Я никогда не пыталась выяснить, кто была та женщина, с которой мне изменял муж — тогда это казалось неважным. Любимый человек меня предал — какая разница с кем? Он сделал это сам, писал те отвратительные СМС своими руками.

А это она, Вика. Женщина, которая была вхожа в наш дом, свидетельница на нашей свадьбе. Господи… Столько лет она отравляла мой мир фальшью, заставляя верить, что мы подруги...  Смотрела, как я глотала слезы, запивая вином боль предательства и делала вид, что ей больно вместе со мной. Своей ложью она превратила мою жизнь в фарс.

— Мирр, прости меня… Мне было так плохо, ты и представить себе не можешь…Я запуталась… Вельдман умеет забраться в голову… Он заставлял меня верить, что ты не уделяешь ему достаточно времени, и ему одиноко…

Тело постепенно начинает отмирать, и теперь я снова могу посмотреть на Вику.

— И твоя задница решила не дать ему скучать?

— Не надо так, Мирр… — ее лицо жалобно кривится. — Ты не представляешь чего мне стоило…

Жалкая. Какая же она жалкая. Я привыкла оправдывать ее распутство патологической нуждой в новизне и остроте ощущений, но при этом всегда держала в уме, что у Вики есть внутренние тормоза и на подлость она не способна. Убеждала себя, что за минусом ветренности, в душе она хороший человек и верный друг. Десять лет самообмана. Какая же ты наивная идиотка, Мирра.

— Мне совершенно наплевать, каково тебе далось это признание и какие угрызения совести тебя мучили все эти годы, если таковые вообще были, — чеканю я, глядя в лицо той, кто никогда по-настоящему не была мне подругой. — Мне противно все, что с тобой связано, противен твой голос, твои жалкие слезы и твое лживое лицо. Мне жаль каждую минуту из тех лет, что мы провели рядом, потому что это было время, полное лжи. Даже Вельдмана я не презирала так, как презираю тебя. У любого человека должны быть принципы, но у тебя их нет. Не ищи оправдания своему блядству, обвиняя во всем скучного мужа и неудачные отношения других пар. С этим гнильем в душе ты родилась, с ним и сдохнешь.

Поборов волнообразную тошноту, я поднимаюсь и трясущейся рукой забираю со стола телефон. Вика больше не плачет. Обняв себя руками, она смотрит перед собой и кусает губы.

— Не вздумай писать мне и звонить, если не желаешь быть посланной на хуй, — последнее, что я говорю перед тем, как уйти.

Вечер выдался на редкость знойным, но меня трясет от холода. Сейчас я впервые жалею, что на втором курсе бросила курить. Сигарета бы мне сейчас не помешала. Щедро втянуть густой дым и выдохнуть вместе с ним все то прогорклое дерьмо, что осело на дне души. Мир уже никогда не будет прежним. Я думала, что хуже измены мужа, предательства быть не может. Оказывается, может. Если изменяя, он трахал в задницу вашу лучшую подругу.