— Если хочешь — можешь пойти со мной в больницу, — с улыбкой предлагаю я, заранее зная, что Ира откажется.

— И остаться голодной из-за него? — незамедлительно фыркает она, провожая меня взглядом в съезжающихся дверях лифта. — Еще чего.

********

По плану в обеденное время у пациентов идет тихий час, но Андреев предусмотрительно вручил мне пропуск на две персоны, выделенный ему заведующим отделением травматологии. Поднимаясь на третий этаж с бумажным пакетом деликатесов в одной руке и букетом цветов в другой, я ощущаю себя гостьей на дне рождении. Мне ведь не нужно расспрашивать Гордиенко о самочувствии его травмированного паха? Вряд ли он хотел, чтобы кто-то кроме его семьи был в курсе его деликатного ранения.

— Я к Гордиенко Матвей Андреевичу, — информирую я молоденькую медсестру на посту и для убедительности демонстрирую пропуск. — Триста семнадцатая палата.

— Можете пройти, — незаинтересованно откликается она, на секунду отрывая взгляд от монитора. — Прямо и направо.

Деликатно постучавшись, я вхожу в одиночную палату, оборудованную по последним медицинским веяниям. С больничной койки на меня смотрит осунувшийся Гордиенко. Видеть его без костюма и геля для волос непривычно. Сейчас это не франтоватый заместитель генерального директора всемирно известной марки, а обычный потрепанный жизнью мужик.

— Добрый день, Матвей Андреевич, — здороваюсь я, стараясь, чтобы голос звучат как можно приветливее и мягче. — Я к вам с визитом от лица всего коллектива.

Увидеть меня Гордиенко явно не ожидал. Я успеваю поставить пакет с деликатесами на прикроватную тумбу и начать озираться в поисках вазы, а он все еще не произнес ни слова. Не помню, чтобы Ира упоминала о нарушении функции речи.

— Как приятно прийти позлорадствовать, да, сука? —  раздается наконец.

Трехлитровая банка, стоящая на подоконнике, моментально утрачивает для меня всякий интерес, и я изумленно смотрю на побагровевшее лицо зама. Он, черт возьми, не только причиндалами, но и головой ударился?

— Даже нахождение на больничной койке и отбитый пах не дают тебе право так со мной разговаривать, — холодно цежу я, напрочь забывая о деликатности его проблемы. — Каждый раз когда я думаю, что тебе стоит дать шанс, ты убеждаешь меня в обратном.

Положив цветы в кресло, я немедленно разворачиваюсь к двери, чтобы даже лишней секунды не терпеть общество травмированного мудака, но дрожащий от гнева голос меня останавливает.

— Здесь нет камер и прослушек, так что можешь не прятать свое поганое мстительное нутро. Ты меня, сука, инвалидом сделала, чтобы свой ебучий контракт подписать, и приходишь сюда с подарками как ни в чем не бывало?

Не в силах поверить, что действительно это слышу,я поворачиваюсь. Сейчас Гордиенко похож на безумца: багровое лицо перекошено от ярости, вены на шее вздулись. Отчаянным взмахом руки он сметает с тумбочки оставленный мной пакет, отчего яблоки и нектарины с глухим звуком рассыпаются по полу, и начинает орать:

— Нападение на человека — это уголовка, понимаешь ты или нет?! Это не одно и то же, что баб на работе за сиськи мять, мстительная ты сука!!! Вообще страх потеряла, дрянь!

— Ты и впрямь сбрендил, Матвей Андреевич, — бормочу я, ошарашенная нелепыми обвинениями и тем, насколько обезумевшим он выглядит. — Скажу медсестре, чтобы тебе успокоительного вкололи.

Ни про какое успокоительное, я разумеется, никому не говорю, и не глядя по сторонам, бегу к лестнице. Меня колотит изнутри, в груди тесно. Что за бред он мне наговорил? Он всерьез полагает, что я наняла кого-то, чтобы помочь ему упасть с крыши? Из мести? Ради контракта? Да он еще больший идиот, чем я полагала.

Оказавшись на улице, я еще около минуты стою на крыльце и разглядываю рыжий парковочный конус. Нужно поскорее прийти в себя и решить, что сказать Андрееву о визите в больницу. Например: «Вам нужен новый заместитель, потому что старый тронулся умом». Нет, правда, что за бредятина? Генеральный ведь уже приходил к нему в больницу, так почему же Гордиенко ничего не сказал ему о своих подозрениях? Или сказал? Господи, ну что за день…

Немного успокоившись, я вызываю такси и прошу водителя отвезти меня в офис. Сейчас мне слабовольно хочется туда не возвращаться, а приехать к себе в квартиру и забраться под одеяло. Нужно не забыть озвучить Савве идею итальянского уик-энда. Да, это именно то, что мне нужно. Ощутить запах моря и вкус южного солнца, слушать иностранную речь и напрочь забыть обо всем, что случилось за эту паршивую неделю.

Когда машина высаживает меня возле офисного крыльца, звонит мой телефон. От звука знакомой мелодии расслабившееся тело моментально сковывает напряжение, а кровь начинает закипать от гнева. Даже удивительно, что мне до сих пор не пришло в голову удалить ее номер. Если Вике все же не терпится быть посланной, то прямо сейчас я сделаю это с превеликим удовольствием.

— Чего тебе? — интересуюсь я холодно. Вместо ответа в трубке раздаются истеричные всхлипывания.

— Твой ебарь мне жизнь испортил… Какие же вы сволочи… самые настоящие сволочи… Он же обещал ничего не говорить Семену, если я тебе признаюсь… Муж меня из дома выставляет со всеми вещами теперь... Где я жить буду? Как можно быть такими жестокими… Нелюди… Ты и твой моральный урод… Настоящие нелюди...

Я сбрасываю вызов, прерывая поток слезливых оскорблений. Вдохнуть не получается, уставленная машинами парковка кружится и плывет. Что происходит? Что, блядь, такое происходит?

37

В офис я так и не поднимаюсь, и вместо этого набираю номер генерального, что делаю крайне редко и сообщаю о необходимости отлучиться по семейным обстоятельствам. Мое нынешнее карьерное положение играет мне на руку: Андреев без лишних расспросов благословляет мой незапланированный отъезд и просит с утра первым делом зайти к нему для обсуждения новой бонусной программы.

Зажав мобильный в руке, я еще с минуту пытаюсь привести скачущее дыхание в норму. Ну, что, Мирра, разве у тебя еще остались сомнения? Или ты всерьез полагаешь, что произошедшее в больнице и звонок Вики никак между собой не связаны? По отдельности они, возможно и сошли бы за клевету, но вместе… Это слишком, слишком… Не бывает таких совпадений.

«Возможно, Вики чего-то сильно испугалась, — всплывает в голове ироничный голос Саввы. — Например, потерять тот самый фундамент». Это точно он рассказал Семену и даже не собирался этого скрывать.

«Однажды он непременно пожалеет, что поступил так с тобой. Закон бумеранга».

Подсказки все это время находились у меня под носом, но я не желала их видеть. И тут ты был прав, Савва. Привязанности действительно нас ослепляют.

Я вновь с остервенением прижимаю телефон к уху.

— Где ты? — уточняю без прелюдий, когда слышу привычное «Привет, Мирра».

— Дома. Собирался выезжать в офис, но судя по твоему тону, имеет смысл задержаться.

Голос Саввы звучит спокойно и сдержанно, и это наводит меня на неожиданную мысль, что он обо всем знает. Знает, что какой разговор нам предстоит, знает о том, что я вне себя, и более того — все это он предвидел. Может быть, на эмоциях я себя накрутила, но сейчас ситуация кажется именно такой.

— Буду у тебя через двадцать минут, — отрывисто выплевываю я, шагая навстречу заезжающему на парковку такси.

Всю дорогу меня трясет от немого гнева и невозможности уложить случившееся в голове. Сам Савва участвовал в нападении на Гордиенко или же нанял кого-то нет — не имеет значения. Есть факт намеренной жестокости по отношению к другому человеку, который лично ему ничем не угрожал. Гордиенко безусловно мудак, но мудаков на земле много, и если с каждым из них жестоко расправляться, то можно забыть о таком понятии как гуманность. Никто не дает нам права вмешиваться в жизни чужих. Поступок Вики был отвратителен, но мне бы никогда в голову не пришло разрушить ее жизнь в отместку. Ее отношения с Семеном, какими бы неправильными они не были, должны были оставаться на ее совести.

Так, стоп. Вика сказала, что Савва заставил ее рассказать об интрижке с Димой в обмен на молчание. Откуда Савва вообще мог узнать о том, что она спала с Вельдманом четыре года назад? Не складывается. Может быть, всему этому есть разумное объяснение? Семен каким-то образом узнал про Сергея, выгнал ее, а обезумевшая от паники Вика решила обвинить во всем непонравившегося ей Савву?

И снова не то. Ведь кто-то должен был заставить ее признаться мне. Какой ей смысл обвинять другого человека, тем более находясь на грани нервного срыва? Теперь, по крайней мере, ее реакция на Савву в кафе и клубе становится объяснимой.

С такими мыслями я выхожу из такси возле дома Саввы. Еще до того, как я успеваю нажать кнопку домофона, резные ворота начинают разъезжаться. «Ждал», — мрачно думаю я, стуча каблуками по идеальной брусчатке, ведущей к подъезду. Ощущение нереальности происходящего меня не покидает. Я всю свою жизнь стремилась к комфорту, избегая любых экстремальных ситуаций, и сейчас неожиданно оказалась в эпицентре огромного пиздеца, виной которому с большой вероятностью стал тот, с кем я провожу едва ли не каждую ночь.

Савва встречает меня в открытых дверях своего пентхауса. При виде его, чье лицо изучено мной едва ли не лучше своего, и чье тело, скрытое под тканью серого костюма, столько раз отправляло меня за грань наслаждения, я чувствую внезапную растерянность. Неужели он мог? Зачем? У нас ведь все было так идеально. Для чего ему потребовалось все портить?

Но глядя в его глаза, в которых читается абсолютная невозмутимость, я понимаю, что Савва мог. Вспоминаю, с каким упоением он избивал напавшего на меня бомжа, и охранников на парковке, и все его высказывания о людях, не заслуживающих того, чтобы ими называться. Да, он мог, и сейчас всем видом дает понять, что не собирается ничего отрицать.