— А есть основания полагать, что со мной что-то не так? — вежливо осведомляюсь я.

— Я ведь вояка старый, Мирра, и за своими сотрудниками привык наблюдать, — с отеческой снисходительностью басит генеральный. — Что-то не так с тобой. Не воспринимай как упрек, но в последнее время твоя работоспособность сильно упала.

Вот оно. То, чего я так ждала. Ирина была права — Андреев мной недоволен, но черта с два я чувствую себя виноватой за это. Его корежит, потому что его верная подданная больше не тащит впереди всех боевое знамя, а присоединилась к отряду размеренно марширующих. 

— А в чем конкретно она упала, Константин Борисович? Я опаздываю на работу? Беру слишком много отгулов? Не справляюсь с поставленными задачами?

— Таких претензий у меня к тебе нет, но…

— «Но» — это отсутствие сверхурочных?

То, что я осмелилась его перебить и мой ироничный тон, конечно не нравятся Андрееву. Он откидывается в кресло, поджимает губы, и в следующее мгновение вместо опечаленного Деда Мороза на меня смотрит начальник гестапо. 

— Дело ведь не только в сверхурочных, Мирра. Изменилось твое отношение к тому, чем ты занимаешься.

— Я не совсем понимаю. Вас устраивает моя трудовая дисциплина, устраивает тот объем работы, который я выполняю, но не устраивает мое отношение? Чтобы я понимала, о чем идет речь, не могли бы вы перечислить мне критерии «правильного» отношения к занимаемой должности? Можно на примере вашего заместителя. 

Лицо Андреева становится отчужденным и ледяным. 

— Мирра, не нужно вмешивать в этот разговор ваши разногласия с Матвеем Андреевичем.

— А причем здесь разногласия? Есть объективные факты. Ваш заместитель не имеет привычки работать сверхурочно и с регулярной частотой не выполняет минимальный спектр своих обязанностей, как например, закончить в срок отчет по «Лауфену», половину из которого, напомню, сделала я. Разве не естественно задаться вопросом: чем его отношение к работе лучше отношения сотрудника, который все делает в срок и который восемь лет уходил из офиса позже остальных? — Щеки генерального багровеют, и это по- садистки распаляет меня еще больше: — Можно, я в лоб спрошу, Константин Борисович ? Чем вам настолько угодил Гордиенко, что вы готовы втаптывать в грязь меня, и так благоволите ему?

— Во-первых, не нужно упрекать меня в пристрастности, Мирра Георгиевна, — гневно грохочет Андреев и даже переходит на «вы», что делает крайне редко: — Это не лежит в сфере вашей компетенции. Во-вторых, значимость работы Матвея Андреевича и не должна быть понятна сотрудникам, не имеющим отношения к структуре управления компании.

— Напомню, что это вы вызвали меня к себе в кабинет и попросили заменить его на время болезни. Смею предположить, потому что посчитали способной разобраться в структуре управления компании. Я в курсе всех обязанностей вашего заместителя и в курсе, чем на самом деле…

Я замолкаю, ибо вывалить Андрееву то, что я знаю об их «мужском» трепе на дачные темы — это слишком даже для моего боевого состояния. А еще потому что чувствую, как во рту стремительно собирается слюна. Желудок скручивается и подпрыгивает к горлу, давая недвусмысленный намек на то, что у меня есть все шансы похоронить свою женскую самооценку на глазах генерального буквально через пару секунд. 

— Извините, — бормочу я и, не дожидаясь ответной реакции, со всех ног несусь к двери.

Туалет, на мое счастье, оказывается пустым. Закрыв кабинку на замок, я склоняюсь над унитазом и глубоко дышу. Активное слюноотделение никак не желает прекращаться, желудок крутит спазмами, но до тошноты никак не доходит. Я судорожно перебираю в голове то, что ела на обед, но ничего криминального не вспоминается: всего лишь утка с картофельным пюре, куриная лапша и апельсиновый фреш. 

В таком полусогнутом состоянии я провожу несколько минут и лишь когда окончательно убеждаюсь, что в ближайшее время меня не вывернет, выхожу.

— Так-так, — Ирина, скрестив руки на груди, окидывает меня оценивающим взглядом. Как она здесь очутилась, смысла спрашивать не имеет. У подруги чуйка на любые офисные происшествия. — Стошнило? 

— К счастью, нет.

Я заглядываю в зеркало и, включив воду, аккуратно промакиваю размазавшуюся тушь под глазами. От спазмов в желудке текли слезы. 

— А как у нас с месячными дела обстоят?

Дернувшись, я впиваюсь глазами в свое отражение. Так, спокойно, я на таблетках. Но месячные... И правда, когда они были?

56

В кабинет к Андрееву после своего внезапного побега я не возвращаюсь и иду прямиком в свой кабинет. Мысли выстреливают в голове так быстро и громко, что впору начать жмурится. Симптомы. Задержка у меня чуть больше недели, хотя на фоне приема гормональных месячные обычно ходят как по часам. Грудь.. Да, пожалуй, увеличилась и немного ноет. Настроение… Со всем тем, что произошло со мной за последний месяц, неудивительно, что оно скачет. По крайней мере, так я думала. Присутствует тошнота. 

Теперь к объективным данным. В руку бога, дырявящую презервативы и нейтрализующую действие проверенных таблеток, я не верю. Контрацептивы я пью много лет, и они меня ни разу не подводили. Вспоминай, Мирра, вспоминай. 

Спустя минуту лихорадочного сканирования памяти я действительно вспоминаю: полтора месяца назад у меня был перерыв в приеме контрацептивов из-за кровянистых выделений, и мой гинеколог предложила их заменить. 

Опустившись в кресло, я ошарашенно разглядываю экран монитора, на котором развернуто окно электронной почты. То есть шанс на то, что я могу быть беременна, действительно есть. Рука машинально тянется к чашке и подносит ее к губам. Остывший кофе дерет горло горечью, заставляя меня поморщиться и сплюнуть его обратно. Не хватало мне еще одного набега в туалет. 

И что делать в таких случаях? За всю свою двадцатидевятилетнюю жизнь я никогда не сталкивалась с подобным. Сколько раз я выслушивала нытье Вики о том, что у нее задержка — не счесть, сколько раз я сидела с ней в клиниках на мини-абортах — тоже. Но саму меня такая участь ни разу не посещала. Я даже тест на беременность ни разу не делала — просто не было на то причин. Так, тест. Может быть, сделать его?

Схватив со стола телефон, я набираю Ирине. Ира — это ходячий справочник на все случаи жизни, и она обязательно подскажет, что делать.

— Ир, во-первых, про туалет никому не слова, — предостерегаю ее сходу. 

— Ну ты чего, а, Мирр? — с обидой клокочет динамик. — Я тетя взрослая. Знаю, когда рот нужно прикрыть. 

— Хорошо. А во-вторых… — голос непроизвольно трескается и становится умоляющим, с головой выдавая мою панику. — Что делать мне сейчас, Ир? Я ведь ни разу… Никогда, в общем.

— Без истерик, дорогая. Мама Ира рядом. Писать на полоску тебе не по статусу, так что хватай ноги в руки и дуй в ближайшую клинику сдавать ХГЧ. Если все подтвердится, то и срок примерный узнаешь. Ну а дальше я тебя проконсультирую. Врачиху подскажу хорошую: она мою беременность Тимохой вела. Мировая тетка. 

Выслушав короткую инструкцию для предположительно беременных дилетанток, я вешаю трубку и в течение нескольких секунд глубоко дышу в попытке привести себя в чувство. Новость о возможной беременности без преувеличения вышибла меня из колеи. Появление ребенка всегда казалось мне чем-то далеким, к чему у меня еще будет время подготовиться, а срочный тест на ХГЧ и «мировая тетка», готовая вести мою беременность, даже с натяжкой не укладываются в это представление.

Савва. Как он отреагирует на потенциальную новость? Среди многочисленных тем, которые мы обсуждали, тема продолжения рода всегда оставалась нетронутой. Социопатия не передается по наследству — на это счет я спокойна, но разве проблема заключается лишь в этом? Отцовство Саввы представить даже сложнее, чем эгоистичную карьеристку Мирру Ордо, прогуливающуюся в спортивном костюме с коляской. Господи, да почему же все так не вовремя? В голове и без того в последнее время творится сумбур, а тут такое…

Слова Андреева о моей упавшей работоспособности сейчас сложно назвать клеветой: я никак не могу заставить себя вернуться к запланированной текучке. Проведя еще час в прострации, периодически перемежающейся картинами того, как я обливаясь потом и слезами, ору в родовой, я еду на анализ в ближайшую клинику. Название у нее подходящее: «Мама и ребенок».

Мой анализ ХГЧ( аббревиатура невыговариваемой комбинации слов, которую я не смогла запомнить), по заверению медсестры, будет готов завтра. По инерции продолжая держать локоть согнутым, я выхожу на крыльцо и стою так не меньше пяти минут. Это все будто происходит не со мной. Москва остается все той же Москвой, люди вокруг по-прежнему озабоченно спешат куда-то, а моя жизнь, возможно, только что совершила самое головокружительный пике. Ребенок. Маленький человек, который будет целиком зависеть от меня как минимум восемнадцать лет. Его нельзя выключить, когда тебе вдруг понадобится время для себя, и от него нельзя будет сбежать на Мальдивы в случае переутомления. Это самая большая ответственность из возможных.

Сумка, прижатая к моему бедру, начинает вибрировать. Звонит Ирина.

— Ну как? Сдала? В обморок не грохнулась?

— Сдала, да. Еду в офис.

— Слушай, Мирр, я на тебя в врачихой налетела и даже не спросила: ты рожать-то будешь? Нет, ну мало ли. За аборт уголовной ответственности нет, а у тебя карьера. 

Аборт? Я как-то даже и не думала об этом. Но если мысль о нем сразу не пришла мне в голову, то скорее всего я такой вариант не рассматриваю. Пора посмотреть правде в глаза: с моей любовью к комфорту и оторванности от типичных женских чаяний, я могу откладывать деторождение бесконечно. А еще я слишком хорошо помню, как всякий раз выглядела Вика, выходя из процедурных. Бледная, согнувшаяся вдвое. Мне почти тридцать и у меня есть деньги, чтобы вырастить этого ребенка. И у него есть отец. Многие рожают не имея и половины из этих стимулов.