— Адам, ты влюблен в нее, и это старая новость, — сказала мама, выслушав меня. — Ты должен наконец признаться в этом ей и себе. Сынок, вы же оба страдаете. Я наблюдала за вами за праздничным столом. Вы как будто умираете изнутри, глядя друг на друга. Сходи к ней, поговори. Если ее чувства взаимны, она простит тебя.

— Завтра, мам. Я сделаю это завтра. А теперь давай спать.

Нужно ли говорить, что я глаз не сомкнул? Метался по комнате, как заведенный. У меня из головы все не шли слова Риты о том, что девушки могут додумать то, чего нет. Мне нельзя было оставлять Трише время на размышления, иначе я рисковал никогда ее больше не вернуть, никогда не сделать своей. А она моя, и всегда была. Ну что поделаешь, если я такой непроходимый тупица, что не позволял себе даже думать об этом?

Я несколько раз бросал взгляд на ее окно, в котором горел мягкий свет ночника. Через шторы этот свет было практически не видно, но я уж точно знал, как выглядит окно Триши, когда в спальне не горит свет. В два часа ночи я накинул толстовку и подошел к окну, даже отодвинул задвижку, но так и не решился открыть. Я подумал, что не хотел будить Тришу и вполне могу дождаться утра. Я разделся, лег в кровать, укрылся и пролежал так час. Потом внезапно вспомнил, что не запер окно. Встал, зачем-то оделся снова, обулся, подошел к окну, но на этот раз, как только пальцы коснулись ручки, я не давал себе времени на раздумья. Решительно толкнув его вверх, я выбрался наружу. На улице было чертовски холодно, но вряд ли бы меня это остановило. Я быстро и по возможности максимально тихо закрыл окно и пошел к дому Триши.

Я был спокойным и решительным ровно до того момента, когда встал напротив нее. Мой взгляд блуждал по голым ногам, выше к округлым бедрам, едва прикрытым длинной кофтой, в которую она куталась. Тонкие пальцы сжимали вязаное полотно, как будто оно было единственным, что не давало ей рассыпаться на мелкие кусочки. У Триши были заплаканные глаза, а в них читалось бессилие.

«Она сдалась. Она отпустила нас» — безжалостно стучало в голове беспощадное сообщение. Я бы, наверное, должен был уйти, но не мог. Я стоял и жадно впитывал взглядом каждую любимую черту, каждый жест, каждый вздох. Плевать на обреченность во взгляде. Она должна знать, что я сожалею и что…

— Я люблю тебя, — вырвалось из меня неконтролируемо. Триша вздрогнула и до этого опущенный взгляд метнулся к моему лицу. Я сделал шаг к ней. — Я люблю тебя, Триш. — Она отшатнулась, как от пощечины, и это принесло боль. В моей фантазии она бежала мне навстречу, а не наоборот. Триша все еще молчала. — Скажи что-нибудь, — на выдохе попросил я.

Она жадно рассматривала мое лицо, как будто искала ответы на незаданные вопросы. Я понял, что взаимности мне ждать не стоило, а вот Триша нуждалась в объяснениях. Она слегка трусилась.

— Залезай под одеяло, здесь прохладно, — предложил я. Ее вопросительный взгляд сказал все за нее. — Я не уйду. Триш, даже если ты попросишь. Останусь, потому что должен многое сказать тебе.

— Хорошо, — наконец подала она голос, и это, черт возьми, была лучшая музыка для моих ушей. Божественная симфония, омывающая душу теплом и нежностью.

Триша забралась под одеяло, а я сел на край кровати, не позволяя себе ложиться рядом с ней, как раньше. Не сейчас, пока еще рано, но скоро я окажусь с ней под этим одеялом, даже если мне придется ради этого ползать на коленях и умолять об этом. Я слишком долго ждал этого, через чур много избегал неизбежное.

Я повернулся в сторону прикроватной тумбочки, поставил локти на колени, переплел пальцы вместе и начал рассказывать. Об отце, о матери, о своих чувствах, о Рите, о психологе, борьбе с гневом и болью. Триша периодически всхлипывала, но я просил ее не плакать. Я сам был на грани того, чтобы разрыдаться. Это был момент истины. Исповедь, если хотите. Но я знал — чувствовал — что Триша была самым главным человеком, которому я должен все рассказать без прикрас. Она должна была узнать меня нового. Не беззаботного Адама, с которым был комфортно бегать на пляж и играть в пинбол, а настоящего меня, с болью, неудачами и разбитым вдребезги сердцем. Я хотел, чтобы она узнала, чтобы прочувствовала меня. Но больше всего я хотел, чтобы она меня не оттолкнула, а наоборот, притянула к себе и позволила быть рядом.

— Почему ты не пришел ко мне? — спросила она, когда я закончил. Теперь Триша сидела, облокотившись об изголовье кровати, и обнимала колени.

— Потому что действовал на инстинктах. С самого начала не пришел, потому что мне нужно было свалить подальше от дома, а ты живешь совсем рядом. Потом решил, что если я ни к кому привязываться не буду, то так мне будет легче жить, потому что никогда предательство любимого человека не оставит на мне шрамов так, как на маме. А потом это просто превратилось в мое обычное поведение. — Я повернулся к Трише и положил руки поверх ее. — Прости меня. Я готов умолять тебя о прощении, ползать на коленях. Я столько дров наломал, что теперь с трудом понимаю, как все это можно починить или собрать воедино. Но я не могу без тебя. Я осознал, что, вытолкав тебя из своей жизни, я лишь усугубил свое состояние. Мне стало во стократ хуже, когда я не позволял тебе быть рядом. Я сходил с ума, видя, как парни кружат вокруг тебя. А эти придурки из моей команды еще и подливали масла в огонь. Чтобы позлить меня, они постоянно обсуждали тебя и пытались подкатить к тебе. Джо с Брайаном за это поплатились.

— За что ты избил Джо? Он меня не насиловал, я пошла с ним добровольно.

— Этот мудак должен был отвезти тебя домой и пригласить сначала на свидание, а не пользоваться пьяной девушкой, — стиснув зубы, прорычал я. Во мне снова закипала ярость, которую я, похоже, недостаточно хорошо преодолел.

— Я сама этого хотела, — тихо отозвалась она.

— Ты не соображала, что творила, Триш, ты была пьяна.

— Господи, зачем я это сделала? — внезапно произнесла она, и расплакалась. Я притянул ее в свои объятия и крепко прижал к себе. — Я так об этом пожалела, Адам. Я не хотела…

— Т-с-с, все уже сделано, не сожалей, — тихо сказал я, а сам пытался разжать челюсти и не стискивать Тришу слишком сильно, чтобы не причинить боль. Обида и ревность буквально пожирали мою душу.

— Ты правда любишь меня? — неожиданно спросила она, и подняла заплаканные глаза.

Наши лица были так близко, что мне достаточно было бы слегка наклониться, чтобы коснуться этих сладких губ. Я до сих пор помнил их вкус и мягкость, их податливость и головокружительный эффект от нашего поцелуя.

— Правда, — ответил я. — Правда, малышка. Моя малышка, — шепотом добавил я.

А потом я заключил ее лицо в свои ладони и, глядя в расширившиеся глаза, покрывал поцелуями ее лицо, минуя губы. Она должна была сама захотеть этого поцелуя. Мне нужно было только набраться терпения и подождать, пока Триша проявит инициативу. И она не разочаровала. Моя малышка. Теперь уже точно моя.

Глава 25


Каждый оставленный на лице поцелуй все сильнее кружил голову. Сердце громыхало так сильно, что я думала, не слышит ли этого Адам. Мои руки тряслись, когда я потянулась к его плечам, давая понять, что приветствую эту близость, что мечтаю о ней. Мои губы зудели от желания соприкоснуться с ним, почувствовать тепло и нежность, его желание. Адам понял все без слов. Он мягко уложил меня на кровать, нависнув сверху. Посмотрев мне в глаза, он сказал хриплым шепотом:

— Ты моя. И я никуда тебя больше не отпущу. Прости меня, малышка, я так облажался.

Он всматривался в мое лицо, выискивая ответ на свое извинение, а я едва могла пошевелить языком.

— Боже, пожалуйста, Триша, не молчи.

— Я прощаю, — ответила так же тихо. — Я тоже люблю тебя, Адам.

И тогда это случилось: жадные рты столкнулись, поглощая друг друга, вкусы смешались, вздохи перепутались. Мы целовались, словно впервые. Но еще никогда наш поцелуй не приносил мне столько счастья. Осознание того, что мои чувства взаимны, дарило новые ощущения от нашей близости. Между поцелуями Адам шептал, что я принадлежу ему, и всегда была его. Он просил прощения, умолял целовать его и больше никогда не сдаваться. Обещал, что вместе мы пройдем все преграды, которые встанут у нас на пути, и я соглашалась.

Губы Адама пропутешествовали по моей шее ниже к груди, и сердце сошло с ума от количества счастья, переполнявшего его. Оно словно увеличилось в размерах и теперь едва помещалось в грудной клетке. Он рядом! Он наконец был со мной.

Адам быстро сбросил обувь и теперь лежал сверху на мне, перекрывая кислород своими нежными, но настойчивыми поцелуями. Он развел в стороны полы моего кардигана и уставился на обнаженную грудь.

— Боже, я так давно мечтал об этом, — простонал он, склоняясь.

Как только его губы коснулись нежной кожи, она покрылась мурашками. Адам не пропускал ни одного миллиметра, проводя языком по груди. Его губы сомкнулись на моем соске, когда рука потянула за второй, и я выгнулась дугой. Это было то, что мне нужно: наше единение, которое стирало все прошлое и заставлял сосредоточиться на том, что происходило здесь и сейчас. Адам терзал мои соски, пока не насытился ими, а потом двинулся ниже.

Отбросив одеяло, он провел пальцами у меня между ног, где влага уже пропитала простые хлопковые трусики. Я задрожала сильнее, но не от прохлады в комнате. Мне наоборот было слишком жарко, слишком много ощущений. Особенно когда Адам, медленно стянув трусики, провел языком по средоточию моего удовольствия. Из меня непроизвольно вырвался стон. Адам приподнял голову и с улыбкой сказал:

— Не думаю, что мы хотим разбудить твоих родителей, детка, так что тебе придется вести себя тихо.

— Хорошо, — выдохнула я, а потом приподняла соседнюю подушку и уткнулась в нее лицом, потому что сдерживать стоны удовольствия было мне не под силу. Я слишком долго ждала этого, чтобы у меня была возможность удержать в себе все эмоции, которые дарил его язык и пальцы.