Гольдман представил Пахомову список предполагаемых инвесторов: Ника-банк, Башкредит, Инкомбанк.

– Ну, с «Никой» я сам договорюсь, – кивнул Борис. – А ты подготовь переговоры на уровне с двумя другими банками. Меня не забудь предупредить, сам буду присутствовать, для солидности.

Когда Михаил вышел из кабинета, Пахомов взялся за телефон, и, заранее улыбаясь, набрал номер Кушнера.

– Натан Израилевич? Некто Пахомов вас беспокоит. Помните еще такого?

– Он говорит, помните… Как будто я когда-нибудь забывал. Нет, Боря, я когда-нибудь что-нибудь забывал?

– Конечно, нет. Привет, дорогой.

– Здравствуй, Боря. Рад тебя слышать.

– А как насчет увидеть? Может, поужинаем сегодня вместе?

– Согласен. Только никаких ресторанов! Приглашаю тебя к себе домой, сегодня у нас рыба-фиш. Уверяю, такой рыбы-фиш, как готовит Идочка, ты не пробовал!

– Я ее вообще никогда не ел.

– Ну, так тем более! Записывай адрес, ты ведь на новой квартире у меня не был?

– Наверно, нет. Последний раз я заходил к тебе сто лет назад. Диктуй… Это новый дом на набережной, напротив «Крестов»? Ничего себе, пейзажик!

– Не шути так, Боря, у меня почти все окна во двор. Жду к восьми.

– Буду обязательно.

Прихватив по пути букет для хозяйки, ровно в восемь Пахомов был на набережной Невы, возле дома Натана.

Дежуривший в блестящем мрамором холле охранник поинтересовался, к кому он.

– К Кушнеру, моя фамилия Пахомов.

Заглянув в свою тетрадь, страж кивнул:

– Проходите, вас ждут. Третий этаж.

Натан с женой встречали гостя у дверей. Боря вручил хозяйке цветы, поцеловал ручку, мельком отметив, что она как-то изменилась.

Натан для начала решил показать Пахомову квартиру.

– Э, да у тебя тут сплошной антиквариат! Не думал, что ты коллекционер! – воскликнул Борис.

– Ну, коллекционер не коллекционер, но кое-что я таки имею. Живописи мало, я в ней не разбираюсь, могут одурачить. А вот эти часы, ты посмотри, Боря, такую работу разве можно подделать? Восемнадцатый век. Или эту мебель? Ты потрогай дерево… Орех, он сохранил тепло времен – середина девятнадцатого. Или вот портсигары, их у меня тридцать штук. Обрати внимание на этот, с перламутром. Сделан сто лет назад, а пружинка не разболталась!

– Я и не знал, что ты такой любитель! – искренне удивился Пахомов.

– А кто знал?.. Я знал?.. Боря, я имею с тобой дела двадцать лет, и честно скажу: я и не заметил, как стал коллекционером! Приходили люди, просили в долг… Ты же знаешь, когда нужны деньги, все приходят к Натану. Одни, как ты, брали на дело и возвращали с процентами, другие – бог знает на что. И когда подходило время, они вместо денег приносили кто часы, кто табакерку… Брал и это, а что делать?.. А потом надо же было узнать, что я получил взамен своих денег? Изучил вопрос, стал кое-что менять, прикупать. Конечно – втихую, при советской власти такие вещи лучше было не афишировать. Поэтому ты и не знал. Но теперь, в этой квартире, я могу показать друзьям свою коллекцию, как ты думаешь?

– Да, конечно, – согласился Пахомов, рассматривая старинные часы в стиле Людовика Шестнадцатого.

Хозяйка позвала их ужинать. Центр овального стола занимало блюдо с фаршированной рыбой, вокруг него теснились закуски.

Пахомов с удовольствием ел, нахваливая, и с интересом поглядывал на Иду Львовну.

Что-то с ней случилось, пластическую операцию, что ли, сделала? Ей должно быть хорошо за пятьдесят, а выглядит сегодня на сорок пять. Явно похудела. Короткая стрижка, холеное лицо, даже взгляд уверенней стал. В прошлый раз она казалась старше мужа, а теперь наоборот.

Не выдержав, он высказался:

– Ида Львовна, рыба у вас замечательная, и вы сами выглядите великолепно!

– Ида, ты слышишь, Ида?.. Этот ловелас уже подбивает к тебе клинья! А ты знаешь, Боря, кого мы должны благодарить? Твою жену. Этот ее салон «Стиль» так рекламировали по телевизору, что я решил: свожу туда Идочку, пусть станет красавицей. Правда, я таки немало заплатил за этих косметологов-массажистов и имидж… даже не выговорить… А также за наряды и парикмахеров. Я тебе больше скажу, Боря, я выложил столько, что сам на себя удивляюсь! Но зато посмотри на Идочку! Встань, моя рыбонька, пусть Боря рассмотрит твое платье, уж он-то сумеет его оценить.

Боря с удивлением смотрел на смущающуюся женщину, которая по просьбе мужа вышла из-за стола и пару раз повернулась. «Если это действительно из ее салона, значит, Наталья нашла классного модельера. В таком элегантно-простом платье даже полная женщина выглядит неплохо», – подумал он.

– Садись, Идочка, хватит вертеться. Так что, Боря, передай жене благодарность, и что мне не жаль потраченных денег.

– Что уже само по себе поразительно! – расхохотался Борис.

– Ты кончишь когда-нибудь подкалывать старого еврея?

– Вот именно, что старого для такой молодой женщины. Ты узнай, Натан, может и для мужчин есть подобное заведение, и с тобой что-нибудь этакое сделают? А то гляди – жену уведут!

– Конечно, если буду пускать в дом таких бабников, как ты, – банкир рассмеялся, похоже, ничуть не обидевшись.

– Натанчик, ну как тебе не стыдно говорить такие слова? Борис Алексеевич, – обратилась хозяйка к гостю, – вас можно поздравить?

– С чем? – не понял он.

– Я, Боря, ничего не заметил. Заезжал на днях за Идочкой в салон, видел твою Наташу – красавица! Но она, – Натан кивнул на жену, – говорит – пять месяцев, и я ей поверил, уж в этом она разбирается. Так что, поздравляем!

– Спасибо, – автоматически ответил Борис, лихорадочно пытаясь сообразить в уме: февраль, январь, декабрь, ноябрь, октябрь… Точно!

Пахомов еле дождался конца ужина, наспех обсудил с Кушнером инвестиционный проект и покинул гостеприимных хозяев.

Вернувшись в отель, он узнал, что ключа у портье нет, значит, Юлька вернулась. Он уже раскаивался, что взял ее с собой в Питер. Не сидится ей у родителей, хочется в люксе пошиковать.

Ну, ничего, сейчас она отправится обратно.

– Что ты здесь делаешь? – поинтересовался он, не здороваясь. – Могла дома переночевать.

– Да ну, родичи за один день достали! – капризно скривила губки Юля. – А с тебя, папик, в Питере глаз нельзя спускать – умотаешь опять с какой-нибудь бабой в Испанию, или еще куда…

Борис нахмурился:

– Что ты знаешь про Испанию и про то, с кем я там был? – он подошел к креслу напротив телевизора, в котором развалилась Юля, и схватил ее за руку. – Отвечай!

Понимая, что проболталась и отступать уже некуда, она быстро заговорила, оправдываясь:

– Ты услал меня на Тенерифе, а там одной такая скучища! Я позвонила в Москву, мне сказали – ты в Питере, в питерском офисе ответили, что уехал за бугор. Я, благо телефоны наизусть помню, Елене Михайловне дозвонилась, она и сообщила, что ты в Испании. Я думала, ты один отдыхаешь и так близко от меня, вот и позвонила по сотовому…

– Откуда ты номер узнала? Он засекреченный!

– У той же Елены спросила.

Пахомов сжимал ее запястье все сильнее.

– Дальше!

– Я позвонила, ответила женщина…

– Когда это было?

– В последних числах сентября, я не помню… Пусти, больно!

Но Борис не отпускал.

– Что ты ей сказала? Говори, дрянь!

– Я услышала женский голос, разозлилась и подумала: пусть знает, что она временная, а я постоянная…

– О боже!..

Он выпустил ее руку, а она продолжала, будто хвастаясь своей хитростью:

– Я сделала вид, что плохо слышно, и все ей вывалила: что соскучилась без тебя, хочу, чтобы ты приехал ко мне на Канары, вспомнила, как хорошо нам было в Эмиратах…

Юля замолкла. С минуту Пахомов смотрел на нее тяжелым взглядом, затем выдавил:

– Сука. Сука дешевая, – и залепил ей пощечину с такой силой, что она чуть не вылетела из кресла.

– Ты совершила самую большую ошибку в своей жизни, – сказал он, глядя, как краснеет ее скула. – Ключи от машины и квартиры – на стол.

– У меня там вещи… – заскулила Юля, держась за щеку.

– Все твои шмотки сегодня же окажутся на помойке, а ты уйдешь от меня без багажа, как и пришла.

Он набрал на трубке московский номер.

– Олег?… У тебя запасные ключи от Щелковской?.. Пойди туда, собери все барахло и выкинь на помойку… Шубу жалко? Тогда отбери, что тебе нравится, и хоть подари, хоть продай, только чтобы ни тряпки там не осталось! И еще, в ванной, справа от двери в нижнем ряду третья плитка вынимается. Там железная коробка с золотишком, отдай моему референту, пусть в сейф положит. Все, отбой.

Юля смотрела на него полными ужаса глазами.

– Вот так, сучка. То, что на тебе – пусть остается, а сейчас – вон отсюда!

Выставив любовницу, Борис упал в кресло и тупо уставился в телевизор. Он все еще не мог прийти в себя от новости, которую сообщили ему Кушнер с женой.

«Хорош бы я был, если бы прямо от Натана поехал на Ломоносова, а ведь было такое желание! Ну, приехал бы, упал на колени, прося у Наташи прощения неизвестно за что… Теперь известно, а толку?.. А если она скажет, что я тут ни при чем? Ведь со зла, в отместку, она могла сразу же… Пять месяцев, определила на глазок Ида. Но я должен наверняка знать, мой ли это ребенок, чтобы припереть ее к стенке, не дать отвертеться! Может, она матери сказала?.. Вряд ли, теща всегда мне симпатизировала, нашла бы способ сообщить, через того же Димку. Хоть я полгода его не видел, но мы перезваниваемся. Этой своей Аннушке?.. Скорее всего – да, но наверняка взяла с нее клятву молчания. Кто еще может знать, пусть не об отцовстве, а о точном сроке?.. Гинеколог. Вряд ли она обратилась к новому врачу. От добра добра не ищут…»

Борис взялся за телефонную книжку, но тут сообразил, что уже почти полночь.

«Завтра ему позвоню, в клинику, а сейчас в теплую ванну – и спать, если, конечно, смогу уснуть».


Пахомову пришлось ждать двадцать минут, пока Георгий Абрамович отпустил последнюю пациентку, только тогда он вошел в кабинет.