Татьяна Осипцова - Больше, чем любовь

– Аннушка уже нашла подходящее помещение, ремонт сделаем, оборудование завезем – и вперед!

– Молодцы. Но только завтра на вторую половину дня ты все дела отмени. В два часа ты должна ждать меня здесь при полном параде.

– При параде? А что такое?

– Сюрприз будет, – ухмыльнулся Боря.

Как ни тормошила его Наташа, как ни обольщала – и обольстила! – больше он не проронил о сюрпризе ни слова.

К назначенному часу Наташа ожидала мужа во всеоружии. Темно-синий брючный костюм безукоризненно облегал фигуру. Волосы ее были уложены в высокую прическу, изысканную и в то же время выглядевшую слегка небрежно, благодаря нескольким свободно ниспадающим прядям.

Едва войдя в квартиру, Борис исчез в ванной, крикнув по пути, что он на десять минут.

Он вошел в спальню в халате, побритый и свежий, демонстративно тщательно оделся и только после этого посмотрел на Наташу.

– Костюмчик неплохой, – оценил он и добавил заговорщицким тоном: – но не для данного случая…

Распахнув шкаф, он перебрал несколько вешалок с платьями жены и снял с перекладины одну из них.

– Пожалуй, у этого достаточно глубокое декольте, и лазурный цвет тебе всегда шел. Где под него сумочка и туфли?

– В правом отделении, – кивнула Наташа, все еще ничего не понимая.

Пахомов положил на кровать отобранные вещи, добавив к ним футляры с бриллиантовым колье и браслетом, и сказал:

– А теперь запакуй все это в небольшую сумку.

Когда она выполнила его приказание, Борис похлопал себя по карманам.

– Бумажник, трубка, документы твои и мои… Все, едем!

– Да куда едем-то? – в который раз спросила Наташа.

– В «Мулен Руж», – невозмутимо улыбнулся Пахомов.

– В настоящий? – она не могла поверить.

– Да, в Париж! – Боря наслаждался произведенным эффектом. – Сейчас в аэропорт, самолет через два с половиной часа. В Орли нас встретят, передадут билеты и отвезут в отель, там ты переоденешься и в кабаре!

– А обратно?

– Завтра днем будем в Пулково. Ну что, здорово я придумал?

– Обалдеть! – кинулась она мужу на шею.

Когда они вышли из кабаре на бульвар Клиши, Наташа обернулась на сверкающую красными огнями мельницу:

– С ума сойти! Я была в «Мулен Руж»! До сих пор не верится!

– Понравилось? – спросил Пахомов.

– Еще бы! Спасибо тебе, дорогой.

– Это тебе спасибо, моя радость! Если б не ты, сидел бы я сейчас с удочкой на вечерней зорьке. Само по себе это тоже неплохо, но бог даст – насижусь еще в старости.

– Спорим, я знаю, от чего ты больше всего прибалдел? Когда танцовщицы, почти голые, шеренгами… Ты смотрел на них, как кот на сметану!

– А вот и нет, меня больше потряс канкан. Удивляюсь, как они столько времени на одной ноге скачут? И эти попки в панталонах, ляжки с подвязками, эти развевающиеся юбки в оборках! Прелесть!

– Это ты прелесть, Борька! Я тебя обожаю! Кстати, во сколько обошлось наше удовольствие?

– Недешево, но лучше тебе этого не знать, – усмехнулся он, – крепче спать будешь. Хотя, какой, к черту сон! За три часа в отеле все равно не выспимся. Сейчас попросим в номер шампанского и… Мы ведь в Париже!

В ответ Наташа одарила мужа счастливой улыбкой. Наконец ее любимый стал самим собой!

Незаметно пролетели четыре месяца. Несколько раз за это время Пахомов ездил в Москву, там дела шли получше, чем в Питере, но тоже требовали хозяйского глаза. И все-таки он не пропустил первых шагов Милочки, которые она сделала ровно в одиннадцать месяцев.

Глядя, как дочурка проковыляла несколько шажков к папе, Наташа прослезилась. Таким счастьем было смотреть на них! Сын тоже радовал ее своими успехами: учился хорошо, начал сочинять музыку, сестренку обожает. Все в семье заняты своими делами и потому счастливы.

Сама Наталья за это время полностью наладила свою благотворительную деятельность. В интернате вовсю шел ремонт. Нашлись спонсоры поменять мебель, хотя, можно сказать, что старшие воспитанники ее заработали – они некоторое время потрудились на мебельном производстве. Крупнейший в городе магазин электроники помог с телевизорами и видеотехникой, появилось также три компьютера. Играть и заниматься на них разрешали только тем, кто не нарушал режим и не уходил самовольно на улицу. Побегов стало меньше. На вещевых рынках тоже помогли, и теперь ребята не выглядели оборвышами, да и питание наладилось. Завхоз, которую нашла Наташа, оказалась очень инициативной женщиной, познакомилась со всеми спонсорами, сама выдвигала предложения, где найти новых. В тандеме с директрисой они вытягивали интернат из ямы нищеты.

О положительных переменах в этом интернате был снят сюжет для телевидения, в нем в превосходной степени расхваливали Наташин благотворительный фонд. Ее тоже пригласили участвовать в передаче. Поначалу она хотела отказаться, но Пахомов настоял:

– Ты что же – заварила кашу и в кусты? Если на ТВ засветишься, в твой фонд деньги потекут. Иначе так и будешь только свои кровные тратить. В конце концов, средства появятся – еще кому-нибудь помочь сможешь, дама-благотворительница ты наша!

Передачу Борис записал на видеомагнитофон и показал пасынку, когда тот приехал на выходные.

– Мам, ты у нас теперь публичная личность! – восторженно высказался Димка.

– Боюсь, что эта публичная личность сначала свои денежки на благотворительность спустит, а потом и за мои примется, – проворчал Пахомов. – Она же в азарте ничего не помнит, ты бы видел ее за рулеткой!

– Наглые инсинуации! Я из казино в плюсе вышла. Вот ведь жмот! – возмутилась Наташа, обращаясь к сыну.

Но Димка встал на сторону отчима.

– Мам, я, конечно, горжусь тобой и все такое, но ты и правда слишком увлеклась этим интернатом.

– Свой бизнес совсем забросила, – вставил Борис.

– А то, что я второй фирменный магазин на днях открываю? И от сторонних торговцев отбоя нет? Вещички с логотипом «Натали» на прилавках не залеживаются!

– Ну, так расширяйся!

– Дим, яйца курицу не учат… или ты у нас третий бизнесмен в доме?

– А что? Кровь – не вода, только я в другой области думаю бизнесом заняться. Хочу продюсером стать.

Супруги мигом забыли, что только что обсуждали Наташино «мотовство», оба уставились на Димку.

– Ты что, в консерваторию передумал поступать?

– А где у нас на них учат? – поинтересовался Пахомов.

– Продюсерские курсы есть при театральных вузах, а консерватория… Можно, в конце концов, параллельно учиться.

Наталья немного успокоилась.

– Сынок, а ты не много на себя решил взвалить? Выдержишь ли?

– Нормально, только так и надо! Молодец! – похвалил Пахомов. – Поставил цель и ищи способы ее добиться!

Вечером, уже в постели, Наташа вернулась к этому разговору.

– Ему еще год в училище, может, передумает?

– Может и передумает, но в любом случае – у парня есть амбиции и он не трутень, а работяга, весь в тебя.

– И в тебя.

– Я-то тут при чем?

– Ты в его воспитании больше участия принимал, чем родной отец. Сашка – фигура номинальная.

– Однако отцовскими опусами у него целая полочка заставлена, – с некоторой долей ревности заметил Боря.

– А видятся они три раза в год. Я, пожалуй, позвоню Соловьеву, напомню, что у него сын есть.

– Не стоит. Димка уже большой и, по-моему, от этого совсем не страдает, зато фальшивое внимание к себе сразу раскусит. Пусть все идет своим чередом. Может, когда сын станет старше, он будет отцу более интересен, и они подружатся. А если этого не произойдет – значит, так тому и быть. Вот я, считай, почти всю жизнь без отцовской любви прожил, и ничего, – Борис тяжело вздохнул. – Знаешь, меня всегда мучил вопрос, почему мама ради отца от сына отказалась? Думал, что боялась его, а, оказывается, так любила, что всего на день пережила… В понедельник сорок дней, как ее нет… Съездишь со мной на кладбище? Хотя, ты их не знала совсем…

– Съезжу, конечно. А скажи, у тебя сейчас, когда их не стало, нет чувства вины?

– Конечно, жаль, что не смог с отцом помириться. Первые годы после разрыва с ним я мечтал: вот добьюсь чего-то, диссертацию защищу, машину, квартиру куплю – и приду к нему. Скажу, что и без его помощи стал вполне успешным и счастливым. Но он и слышать обо мне не хотел. Потом я повзрослел, и желание доказывать ему что-то ушло. Чуть не тридцать лет его не видел… Ну почему он был такой упертый, почему хотел из меня сделать свою копию? Лет до десяти мне нравилась морская форма, но он хотел на весь век меня в китель запаковать. А я терпеть не могу подчиняться чужим приказам, говорить: «Есть, так точно, ваше приказание выполнено…» Именно так он заставлял отвечать. Меня от этого тошнило, также как от его штампованных военных формулировок – подразумевалось, что это юмор, – Боря помолчал. – Нельзя за детей насильно выбирать в жизни путь. Вот и Димка – пусть поступает, как хочет. Он же не двоечник, не лентяй? У тебя отличный сын.

– У нас, – поправила его Наташа.

В один из августовских дней Пахомов вернулся с работы довольно рано, Наташа была на кухне, подогревала ужин. По телевизору шли «Вести». Передавали сюжет из парламента. На словах Селезнева: «Я не понял…» Борис как раз вошел в кухню.

– Что там опять? – поинтересовался он, садясь за стол.

– Ты что, не слышал? В очередной раз власть меняется. И непонятно, кого Ельцин на сей раз в премьеры предлагает, не то министра железнодорожного транспорта, не то комитетчика. Вот они теперь там все с записочками бегают, да перезваниваются.

«Нет, все-таки Путин Владимир Владимирович, мне вот сейчас передали», – сказал Селезнев в телевизоре.

– Путин? – удивился Пахомов.

– Проголосуют или задробят?

– Проголосуют, куда они денутся! Побоятся теперь. Ельцин их в тот раз здорово припугнул! Три раза не голосуют, и распустит Думу. А не разойдутся, так танки на что?..