— Я просто устала ждать, пока ты насладишься чертовым стриптизом! Ты получил удовольствие?

Его лицо окаменело.

— Твой мозг отказывает, когда ты выпьешь? Тебя перемкнуло или что-то в этом роде? Потому что это, должно быть, алкоголь сейчас вытрахал у тебя все мозги.

— Я не пьяная. Я знаю, что говорю.

С раздраженным ворчанием он опустил руку и, резко схватив меня за запястье, потащил через весь клуб к одной из приватных комнат. Впихнув меня туда, он с грохотом захлопнул за собой дверь. В комнате был полумрак. С одной стороны стояли черные кожаные диваны, стена была задрапирована красными шторами — видимо, это те самые дурацкие шторы, про которые говорил Хоук. Несколько небольших подиумов с шестами — каждый рассчитан на одного человека — занимали другую сторону комнаты. Похоже на некую смесь зала для вечеринок и мини-стриптиз-клуба. Смотрелось все шикарно и элитно, но все же напоминало пещеру. Пахло смесью свежего одеколона — таким же пахло от Бордена — и духами. Мой позвоночник напрягся, когда я осознала, что именно здесь он был с Гектором и девушками.

— Ты думала, что я наслаждался здесь приватными танцами? — прорычал он, заставляя меня встать перед ним. Он прижал меня спиной к своей груди и обвил рукой талию.

— А что девочки делали здесь, если не танцевали, Борден?

— Да, они танцевали, но я, блядь, даже не взглянул на них, куколка. Я разговаривал о делах, пока ты снаружи напивалась с таким, как Хоук.

— Повторюсь, я не пьяная, — парировала я. — И почему в комнате, где вы говорите о делах, присутствуют девушки, когда Гектор совершенно четко сказал что-то вроде, — я сделала воздушные кавычки, — «место сучек за дверью и на коленях».

— Потому что Гектор — это кусок сраной туалетной бумаги. Но я вижу, что здесь произошло. Ты услышала, что я здесь с девочками, и решила отплатить мне...

— Теперь ты думаешь обо мне самое, черт возьми, худшее!

Он вдруг развернул меня кругом, сжимая плечи обеими руками, прижал к себе и гневно посмотрел на меня сверху вниз.

— Ты могла бы пойти в офис, закончить работу с какими-нибудь долбаными документами, которые не успеваешь сделать, вместо того, чтобы, блядь, крутиться в компании самых близких моих охранников, в придачу ко всему — в руках, блядь, одного из них…

— Я упала, и он поймал меня.

— Я предпочел бы, чтобы он не находился настолько близко, чтобы мог поймать тебя, куколка.

— Ты говоришь, что лучше, чтобы мне было больно?

— Я бы предпочел, чтобы ты в общем и целом избегала выпивки.

Я прищурилась на него.

— Ты ревнуешь, так ведь? Вот что происходит?

Он стиснул зубы, наклонился ближе ко мне и прошипел:

— Да, я чертовски сильно ревную. Я чувствую это везде: оно бурлит в моей крови, стучит в мозгу, как сраный кирпич по черепу, — и все, о чем я продолжаю думать, это твой гребаный взгляд, когда он, сука, поймал тебя. Меня взбесил этот гребаный взгляд, Эмма. Я хочу нагнуть тебя над этим диваном, вцепиться тебе в волосы, вогнать внутрь тебя свой член и трахать до тех пор, пока ты, блядь, не запомнишь, на кого ты должна смотреть таким взглядом. Вот степень моей ревности.

Я была слишком ошеломлена, чтобы ответить. Сердце колотилось в груди, и я пыталась подобрать слова. Пыталась так мучительно, ломая себе мозг. Но ничего толкового не получилось, кроме дрожащего:

— Ты не должен делать этого с Хоуком. Это не его вина. Мы просто помирились и…

— Давай начистоту, Эмма. Он не твой друг. Ни он, ни Грэм. Они никогда не будут твоими друзьями. Они работают на меня и защищают тебя.

— Это неправда. Грэм много значит для нас. Он всегда был рядом.

— Он рядом, потому что я плачу ему за это.

— Я в это не верю. Я не верю также, что ты так относишься к своим людям.

Лицо Бордена напряглось.

— Ты не понимаешь, да? Я не хороший человек, Эмма. И то, что ты разрываешь меня изнутри, не означает, что я мягкий. Если кто-то из них завтра предаст меня, я вгоню пулю в их гребаные головы. Если Хоук посмотрит на тебя так, как делал это десять минут назад, я привяжу его к стулу и скормлю ему его же собственный член. Я не хороший человек. Кроме тебя, я ничего ни к кому не чувствую.

Он не дал мне возможности задать вопрос. Просто отпустил меня и шагнул назад.

— Забирайся на диван, — сказал он. — Колени раздвинуты, грудью на подушку.

Мое сердцебиение ускорилось.

— Зачем?

Он склонил голову набок, глядя на меня, как на идиотку.

— Я только что сказал тебе, что хочу нагнуть тебя над диваном и оттрахать.

— Ты имеешь в виду, наказать.

Его губы растянулись в дьявольской ухмылке и прежде, чем я успела ответить, он схватился за ремень, одним быстрым движением расстегивая и вытаскивая его. Держа в одной руке ремень, второй он, схватив меня за запястье, развернул и толкнул в сторону дивана, совершенно уверенный, что одного этого движения будет достаточно. Но я не взобралась на диван, а встала напротив него и спиной к Бордену, настороженно прислушиваясь к его движениям.

Я решила, что не собираюсь делать этого. Я все еще была слишком зла на него и на его приказы, чтобы принимать сексуальные позы в комнате, которую он совсем недавно занимал в компании голых девок. Пошел он на хер.

— Ты действительно собираешься усложнять это? — спросил он. — Хочешь, чтобы тебе было больно?

— Я хочу, чтобы больно было тебе, — меня охватил гнев. — За то, что ты такой гребаный мудак.

— Ты просто бесишься из-за девочек.

— Я бешусь не из-за девочек, а из-за того, как ты разговаривал с Хоуком, из-за того, как сильно ты стараешься делать вид, что тебя не заботят другие люди.

Он приближался, пока не оказался практически вплотную за моей спиной. Я почувствовала, как он собрал мои волосы в кулак и резко дернул их. Моя голова откинулась, и зубами он вцепился в мочку моего уха. Последовал укус, после чего он отпустил и прошептал:

— Залезай на диван.

— Ты не можешь все исправить с помощью траха, Борден.

— Я не пытаюсь что-то исправлять, трахая тебя, Эмма. Я подтверждаю гребаные факты.

— Какие факты?

— Что ты принадлежишь мне. Что ты никогда больше не будешь касаться другого мужчины. Что ты, блядь, моя не потому, что я потребовал, а потому, что ты сама этого захотела. А что касается девушек, Эмма… Они нихуя для меня не значат. И в глубине души ты знаешь это.

Прежде чем я успела ответить, он рывком нагнул меня, и я с готовностью подчинилась. Я принадлежу ему — всеми возможными грязными способами. Этого никогда нельзя было отрицать, как бы сильно я не злилась. Я услышала, как он расстегнул молнию брюк. Его дыхание стало резким и прерывистым, когда он подошел вплотную ко мне.

— Не смей пить, если рядом нет меня, — сказал он. — Поняла?

Я кивнула.

Он схватился за мою юбку и задрал ее на бедра. Потом сгреб мои трусики и, разорвав, бросил где-то рядом. Вцепился руками в мою задницу, сминая плоть, после чего последовал резкий шлепок по одной ягодице. Я вздрогнула. Острая боль ощущалась хорошо, особенно когда он начал поглаживать линию между моих ягодиц по направлению вниз, до самой киски. Попутно он бормотал, какая мокрая я была, какой тугой я буду и как, отправляясь на сегодняшний ужин вечером, я буду скрывать боль, которую он оставит у меня внутри.

Я закрыла глаза, смакуя его слова, а потом он схватил меня за бедра и резко толкнулся внутрь. Тут не было ни капли нежности. Он трахал меня быстро и жестко, склонившись над моим изогнутым телом, кусая и всасывая любой открытый участок кожи. Его удары отдавались глубоко внутри. Я чувствовала, как его яйца с громкими хлопками бились о мою плоть, а длинный и толстый член скользил внутри, опустошая меня каждым своим движением. И этот его волшебный пирсинг всегда добавлял в нашу близость дополнительную искру. Когда удовольствие стало почти невыносимым, я начала извиваться, а потом взорвалась. Стенки моей киски сжимались вокруг него, пока я тонула в волнах наслаждения.

Очень скоро он сдался, кончив в меня, но не вышел и не отстранился. Оставаясь глубоко во мне, он обнял и потянул меня вниз на диванные подушки. Прижавшись грудью к моей спине, он поцеловал меня в плечо и сказал:

— Как я уже говорил, куколка, это только ты.

Глава 8


Борден


Старики.

Самые предвзятые люди из всех.

И сегодня он должен стойко перенести ужин со старой, воинственно настроенной женщиной, которая, скорее всего, попытается оторвать ему яйца — это будет что-то! Но он не стал бы осуждать Дарлин, окажись на ее месте. В конце концов, он трахал ее внучку — нужно добавить, весьма основательно — и, конечно, был далеко не рыцарем в сверкающих доспехах.

Она, вероятно, замечала синяки на коже Эммы и, наверняка, хмурилась на ее нелепые объяснения, когда внучка приходила к ней домой в сопровождении его людей. Наверное, слушая, как Эмма всякий раз защищала его, старуха убеждала ее держаться от него подальше.

В глазах Дарлин он, скорее всего, жестокий сталкер с патологической манией контроля и хорошо подвешенным языком. Он настолько хорошо промыл мозги ее внучке, что она защищает его, как послушная маленькая рабыня, у которой желание к нему стоит на первом месте.

Другими словами, это будет потрясающе.

Он ухмыльнулся своей маленькой бродячей кошке, сидящей рядом с ним, практически прижав лицо к стеклу. Она была встревожена. Все эмоции, после произошедшего днем в баре, утихли. На ней был этот сексуальный маленький ансамбль: подчеркивающее фигуру серое мини-платье и белые колготки. По его мнению, колготки были лишними. Без них у него был бы прекрасный доступ к ее маленькой податливой киске, которой он не смог должным образом насладиться сегодня в клубе. Там был яростный секс, так необходимый его организму, прежде чем он сделал бы какую-нибудь глупость, вроде той, чтобы действительно изувечить Хоука. Он не сожалел о том, что прогнал его. Едва взглянув, он увидел желание в темных глазах бородатого мудака. И Борден послал его на хер для его же собственной безопасности. Если бы тот простоял на мгновение дольше, глядя на его женщину таким взглядом, Борден просто пристрелил бы его. Оглядываясь назад, он должен был обратить внимание на то, что Хоук стал мягче относиться к Эмме. Он должен был заметить, что по отношению к ней мудак стал более терпимым, и вспомнить все его высказывания о ней, которые делались мимоходом, но Борден никогда не принимал их всерьез.