– Я уже была на море. Мне кажется, что из-за него и осталась здесь.

– Говорили же, что карьеру хотите делать? Профессию свою любите, – рассмеялся Бояров.

– Все так, как я сказала. Но когда увидела море, вдруг поняла, что здесь мне будет хорошо. А это же важно – душевный комфорт.

– Важно, – сказал Бояров, в его голосе Женя уловила нотки усталости. Словно человек утомился о чем-то неотступно думать.


Есть категория людей, которые моментально соображают, быстро действуют и вообще ускоренно живут. Эти люди не находятся в плену строгих и порой ненужных условностей. Они открыты миру, иначе их быстрота была бы похожа на суетливость белки в колесе – движения много, результата нет. Эти люди просты в общении. Отчасти поэтому стремительно делают карьеру – способность к быстрым контактам и открытость симпатичны людям и создают уверенность в том, что в человеке нет темных сторон. Окружающих они не раздражают, хотя и являются подчас серьезными конкурентами. Бояров относился к числу таких людей. Вся его профессиональная история, да и личная, это подтверждала.

В Москве, на старом месте работы, он придерживался самых демократических принципов – каждый подчиненный мог в любое время с ним связаться и поговорить. Он спокойно относился к юмору, иронии, и иногда над ним подшучивали подчиненные. На новом месте он автоматически принял ту же самую манеру общения – легко, непринужденно, с мягким намеком на субординацию. Подчиненные пока вели себя сдержанно, исключение составляла Пчелинцева, которая была того же роду-племени. Женя тоже относилась к людям быстрым, все понимающим на лету, улавливающим мельчайшие оттенки. Поэтому со стороны могло бы показаться странным это их общение – несколько вольное и даже игривое. Но для них обоих, таких похожих по складу характера и даже манерам, все было естественно. Только Пчелинцева иногда вспоминала, что Олег Тимофеевич – начальник.

Сейчас, разглядывая пейзаж, Женя думала о том, что Боярову требуется сочувствие, ему необходимо поговорить с кем-то. Поэтому она совершенно спокойно спросила:

– У вас тут есть друзья? Такие, чтобы посидеть, поболтать?

Бояров ответил не сразу.

– Да нет. Пожалуй, нет. Знакомых много сразу появилось. А так, чтобы поговорить…

– Удивительно, у меня так же, – заметила Женя и добавила: – Но, понимаете ли, это нормально. Откуда могут быть друзья, если живешь тут без году неделя?

– Вы правы, – уже как-то коротко и отстраненно сказал Олег. И Женя поняла, что разговор на эту тему продолжать не стоит.

Доехали они быстро и остаток пути почти все время молчали. Бояров остановил машину перед ее домом и заметил:

– Вы ведь должны переехать. По вашему контракту вам должны дать другое жилье. Ближе к работе.

– Да, мне сказали. Поэтому я и не привыкаю к этому месту, – улыбнулась Женя, – у меня еще чемодан неразобранный стоит.

– Понятно. – Бояров махнул ей рукой и уехал. Женя постояла перед калиткой. Идти домой не хотелось, но надо было хотя бы сменить туфли.

А дома она почувствовала, что устала, от шпилек у нее мозоли на ступне и ссадина от хождения босиком. Она разделась, приняла душ и легла. Последнее, о чем она подумала, это были кроссовки. «Никаких отныне каблуков!» – сквозь сон решила Пчелинцева.


А Бояров не поехал домой. Служебная квартира, которая, кстати, находилась совсем недалеко от Жени, стояла полупустой. Конечно, здесь была мебель, кухня, техника, но из личных вещей присутствовала только одежда Олега. Никаких книг, бумаг, мелочей, ничего того, что порой характеризует человека ярче, чем самое подробное резюме. Это была квартира без лица и души. Здесь даже ничем не пахло. А самой выразительной иллюстрацией был холодильник – он был отключен.

Бояров не любил это свое жилище – оно ему напоминало об упущенном счастье. «Была бы со мной Лиля, было бы по-человечески! А так – не дом, не офис. Поесть я и в кафе могу. Зачем себе морочить голову магазинами! Будем надеяться, что Лиля надумает и приедет в Дивноморск», – думал он до развода.

Теперь же, вернувшись после развода из Софии, он понял, что квартира такой и будет, если только он сам не сделает ее чуть «человечнее». Но ни сил, ни желания у него сейчас на это не было. И вообще, самым лучшим местом сейчас для него был его кабинет в Ореховом. Работа свидетельствовала о том, что он не напрасно так обрубил все в Софии, не зря проявил принципиальность, и решение его было верным. По сути, так и было – его вдохновляла грандиозность поставленной задачи и сложность предстоящего пути. Шутка ли – создать новое телевидение! И все же пустой дом вселял грусть. Поэтому, проводив Пчелинцеву, Бояров поехал на море. То есть проделал почти такой же путь в обратном направлении.

Он припарковал машину у дороги, прошел между домов и оказался на берегу. Там было пустынно. Это место не являлось курортным, отдыхающих тут всегда было мало. А прибрежный поселок жил по обычным законам – будни со строгим графиком и выходные, когда можно провести день на море. Олег снял туфли, подвернул брюки и подошел к воде. Потоптался на мелководье, захватил пригоршней песок, наклонился за причудливым камнем. А потом нашел удобный валун, устроился на нем и стал глядеть вдаль. «Какое странное, пустое занятие – пялить глаза на линию горизонта. И за волнами наблюдать – словно пытаешься запомнить их. Занятие лентяев и философов. Я к последним не отношусь, значит, я бездельник», – думал он и тут же, противореча себе, признался, что именно близость стихии, внимание к ней придает человеку силы. На море ему стало легче – отступили тупая тоска и бессмысленные сожаления.

Теперь, когда развод состоялся, надо был найти в себе силы понять Лилю и простить ее отказ следовать за мужем. Все-таки Бояров до последнего не верил, что жена останется в Софии. «Мы с ней прожили прекрасные два года, любили друг друга, но, наверное, она тоже имеет право на свой выбор», – повторял он себе.

Еще надо было отбросить сомнения в принятых решениях. Иногда казалось, что отъезд в Дивноморск – стихийный результат давления, которое он испытывал со стороны жены и ее матери. Все то время, пока он жил в Софии, ему неоднократно повторяли, что любые решения и вся жизнь должны подчиняться самочувствию Иванки, матери Лили. Бояров ничего не имел против – у самого были родители, которые порой болели. Но, внимательно приглядевшись, он понял, что жалобы тещи носят несколько спекулятивный характер. Все обострения случаются тогда, когда ситуация грозит выйти у нее из-под контроля. Сначала Олег мысленно отругал себя за подобный цинизм, но жизнь заставила его быть наблюдательным, и вскоре он убедился в своей правоте. Олег по натуре был добрым человеком и в первую очередь побеспокоился за Лилю. Ему стало ясно, что дочь находится в полной зависимости от матери. «Скорее всего, идея познакомиться со мной, «московским родственником», не особо нравилась дочери, но как откажешь маме, если у нее может случиться какой-нибудь приступ!» – думал Олег. Понимая, что ни в коем случае нельзя настраивать дочь против матери, он все же пытался как-то повлиять на Лилю, заставить ее посмотреть вперед. Но ничего из этого не вышло. Спокойная и вполне обеспеченная жизнь в прекрасном южном городе, необременительная работа в престижной конторе, а потом уже и семейная жизнь с поездками, гостями – все это сложилось в уютную картинку, и менять ее не хотелось. Но главное, не было желания спорить с матерью и предпринимать усилия, чтобы отвоевать себе немного независимости. А зависимость была, Лиля ее чувствовала и даже иногда жаловалась и плакала. Но когда Олег предлагал уехать, она начинала дуться и обижаться. И это ее поведение действовало на Олега. Понятно, долго так продолжаться не могло, и решение уехать в Дивноморск он принял молниеносно. Вот сейчас, уже здесь, он должен был убедиться, что это не бунт, а поступок, закономерный для человека, привыкшего работать, делать карьеру и добиваться успеха.

И третье, что он хотел как можно быстрее сделать, – это заставить себя жить нормальной жизнью. «А что такое нормальная жизнь?» – спросил он сам себя. И тут же ответил: «Думать о прошлом, только если это приятно! Тогда и будущее будет нормальным».

Перед Бояровым стояли вопросы, на которые все человечество уже много лет ищет ответы. И каждый находит свой…

…Солнце упало за горизонт. Пролетели поздние чайки – большая их стая уже качалась на волнах вдали от берега. «Может, я все же философ, а не бездельник, – рассмеялся про себя Бояров, – вон какие мысли в голове». Он дождался полной темноты, когда исчез горизонт, берег слился с волной, и выйти на дюны можно было, только ориентируясь на светящиеся окна ближних домиков. Олег пошевелил замерзшими ногами – воздух становился ледяным, быстро обулся и, нещадно набирая песок ботинками, добрался до машины. Обратно ехал медленно, опустив верх машины. Чем ближе он подъезжал к городу, тем теплее становилось, и запах моря сменялся ароматом цветущих лип. Подъезжая к дому, он тормознул у магазина, набрал целый пакет продуктов. Раскладывая все по полкам включенного уже холодильника, он сам себя убеждал, что, во-первых, следует нормально питаться, а во-вторых, надо иметь какой-то запас. «Вдруг кто-нибудь в гости зайдет!» – подумал он, запихивая кое-как запасы. И уже позже признался, что в тот момент неожиданно подумал о Пчелинцевой.

Отпуск

Замечено, что любая контора, или, как принято говорить, офис, похожа на слоеный торт. Слоев много – рядовые сотрудники, «младшие» начальники, «верхние» начальники, независимая прослойка айтишников и тех, без кого офис не проживет и двух дней. Еще есть бухгалтерия – государство в государстве, водители, охрана. Вишенкой на этом торте является самый Главный.

Пчелинцева проработала в Агентстве год, пока поняла, что Боярову не нравилось быть вишенкой на торте, этот статус его тяготил. Поэтому он редко находился в своем кабинете, который прозвали «будуар». «Будуар» – поскольку раньше там размещалась хозяйская спальня. Так было отмечено на старом плане дома. Бояров утром входил в свой кабинет, несколько минут проводил за компьютером, затем шел по комнатам и кабинетам. Он так и проводил весь день на этажах. Видимо, подобным образом ему было проще управлять людьми и понимать, как двигается дело.