– Импульсивный… – рассмеялась Женя. С Суржиковым она сейчас чувствовала себя свободно и спокойно.

– Точно! И ваша матушка вам об этом говорила…

– Да, – Женя с интересом взглянула на Суржикова, – откуда вы это знаете?

– Вы же мне сами об этом сказали!

– И вам тоже?

– А кому еще? – как-то недовольно спросил Вадим Леонидович.

– Э-э-э… По-моему, Боярову…

– Олегу? – удивился Суржиков.

– Да, мне кажется, мы о чем-то таком говорили…

– Понятно… Что ж, разговор по душам – это отличное начало совместной работы.

Пчелинцева почему-то смутилась. Вроде бы Суржиков ничего такого не сказал, но стало неловко. Словно Вадим Леонидович намекнул на какие-то личные отношения между нею и Бояровым.

– Знаете, Вадим Леонидович, а я вам небольшие сувениры привезла.

Женя полезла в сумку.

– Зачем вы, Пчелинцева, хлопотали?! Там столько работы у вас, свои дела, а вы…

– А я подумала о вас, – серьезно сказала Женя, – и мне захотелось сделать вам что-то приятное.

К огромному удивлению Пчелинцевой, Суржиков покраснел. Женя пригляделась. «Он изменился. Похудел, что ли? Нет – стрижка другая. Раньше было что-то неопределенное на голове. Как у всех, как у многих, – думала Женя, разглядывая своего бывшего преподавателя, – а сейчас модные виски, затылок как-то подбрит. Точно, другая стрижка! И лицо изменилось. Он стал похож на актера из маминого любимого кино! Господи, ни названия фильма не помню, ни имени актера!»

Вслух же она произнесла:

– Так, я ничего слышать не хочу. Вот, это для вас. Конфеты и книга.

Суржиков принял подарки, осмотрел коробку и раскрыл книгу.

– Спасибо вам, я даже не думал, что вы там обо мне вспомните…

– Здрасте, – непочтительно ответила Женя, – я о вас там только и думаю. Во-первых, не было преподавателя, с которым бы я так собачилась. А во-вторых, я боюсь вас подвести. Вы же меня порекомендовали…

– Да перестаньте вы, Пчелинцева! Не подведете вы никого! Работайте спокойно! А за подарки спасибо, действительно приятно!

И тут в аудитории повисло молчание. «Хвостатый» студент так и не появился, время шло, слов типа «пойдемте, побродим, погода отличная!» Суржиков не произносил. Женя несколько растерянно оглядела аудиторию и предложила сама:

– Вадим Леонидович, у меня отпуск всего неделя. Из этих пяти дней два я уже загубила, не дайте пропасть остальным.

Суржиков расхохотался:

– Как-то я не удивлен, что загубили! С кем поругаться успели за эти два дня?

Пчелинцева махнула рукой:

– А, со всеми… С мамой немного, с лучшей подругой, с бывшим…

– Ну, мама поймет и простит. Мамы нас любят. Подруги позлятся и либо не простят никогда, либо отомстят и забудут. Дайте только им срок. А вот бывший… Эти непредсказуемы. Сам знаю…

– Понимаете, я, конечно, не всегда права… – начала было Женя, а Суржиков ответил громким хохотом.

– Что я сказала такого? – Пчелинцева вздернула брови.

– Простите, мне очень нравится самокритика. Она у вас такая щадящая!.. Поверьте мне. Вы так…

– Импульсивны… – перебила его Женя, и тут уже оба расхохотались.

– Да, пора на свежий воздух! – Суржиков встал, небрежно запихнул бумаги в портфель. – Предлагаю погулять, поесть, поболтать… Давайте исправим ситуацию, и оставшиеся три дня вы проведете, как положено в отпуске.

– Пляж, шашлык, танцы? – съязвила Женя.

– Нет. Экскурсии, покой, полезная еда, приятные тихие вечера.

– Думаете, я на пенсии?

– Думаю, что вы устали. Год же не самый простой у вас выдался, – улыбнулся Вадим Леонидович, – вы устали.

– Устала? Наверное, – пожала плечами Пчелинцева, – только совсем не чувствую эту усталость.

– Вот это и плохо, – Вадим Леонидович обнял ее за плечи, – вам еще столько сделать предстоит. Поэтому и беречь себя надо.

Они прошли по гулким пустым коридорам, миновали охранника, вышли во двор. Взгляды их уперлись в спину Михайло Васильевича. Он уже был в одиночестве – все курильщики разбрелись кто куда.

– Ну, сначала мы поедем на машине, а потом на теплоходе, – сказал Суржиков.

– Да, точно. «Зимняя вишня»! И этот, Калныньш!

– Что? – оторопел Суржиков.

– Я вспомнила, на кого вы стали похожи с этой прической. Фильм такой был – «Зимняя вишня». Мама моя его любит. Там актер играл латышский. Калныньш его фамилия. Вы на него стали походить с этой прической.

– Вы заметили, что я подстригся? – усмехнулся Суржиков.

– Еще как заметила. Вам очень идет.

– Спасибо. А то я себя дураком малолетним чувствую с таким затылком.

– А, что вы понимаете! – ответила Женя, усаживаясь в машину.

Суржиков помог ей устроиться, потом закрыл дверь, обошел машину и сел на водительское место.

– Честное слово, я впервые куда-то еду с бывшей студенткой.

– Не переживайте. В сто лет тоже можно быть бывшей студенткой. И это тоже не попадает ни под какую статью Уголовного кодекса.

Суржиков рассмеялся. Женя посмотрела на него и сказала:

– Как же я вас терпеть не могла! Вы бы знали! А сейчас еду с вами в машине и с удовольствием предвкушаю путешествие на теплоходе.

– Эволюция отношений. Такое бывает.

Женя задумалась. «Эволюция отношений – что это? И всегда ли в этом смысле эволюция – прогресс? Вот у нас с Корольковым тоже эволюция отношений – из ровных они превратились в теплые, близкие, затем наступило охлаждение и неприятие. Если под эволюцией понимать постепенные изменения, которые приводят к качественно иным формам, то такая эволюция – это прогресс. Потому что мы с Корольковым никогда бы не смогли вместе жить. Разные совсем. А неприязнь, которая была между мной и Суржиковым, сменилась вполне теплыми отношениями – и это очевидный прогресс. Или я подменяю понятия?» – размышляла она. Присутствие Вадима Леонидовича ее будоражило. Она еще могла понять его рекомендацию, но вот на совместную прогулку она никак не рассчитывала – ей это еще вчера казалось невероятным.

– Вы меня не слушаете, Пчелинцева? – донеслось до нее.

– Я размышляю…

– О чем?

– Почему вы меня зовете Пчелинцевой? Столько лет прошло, как я окончила университет, вы все «Пчелинцева», «Пчелинцева»…

– Евгения Ильинична? – осведомился Суржиков.

– Издеваетесь? Меня даже Бояров так не зовет!

– Ну, раз сам Бояров…

И опять Жене показалось, что Суржиков был недоволен упоминанием своего друга.

– Я в том смысле, что даже в официальной обстановке ко мне лучше обращаться по имени.

– Принято, Женя!

– Вот, – удовлетворенно сказала она и, повертев головой, спросила: – А куда мы едем? Вроде бы Речной вокзал в другой стороне.

– А мы от гостиницы «Украина» поплывем. И не на большом теплоходе, а на маленьком. Ну, это как рояль в кустах – у меня «случайно» есть знакомый, а у него «случайно» есть маленькая яхточка и, опять же «случайно», имеется разрешение на хождение этой яхточки по Москва-реке.

– Здорово, я люблю такие случайности, – рассмеялась Женя, – но если у вас свои дела, вы не стесняйтесь, скажите.

– А я бы и сказал, – Суржиков повернулся к ней, – но, видите ли, я с удовольствием проведу время с вами. И еще бы я перешел на «ты». Понимаете…

Женя засмеялась:

– Понимаю, но так сложно переступить эту границу – обучающий – обучаемый! Я это еще в школе заметила. Понимаете, десятый класс – это взрослые люди, они и про отношения, и про секс, и про все остальное знают не понаслышке. А вот учителя до последнего звонка делают вид, что детей в капусте нашли. Ну, не все, конечно. А вот приходишь в школу на встречу выпускников и понимаешь, что ты в этой жизни уже узнал даже больше, чем твоя учительница черчения, но все равно не можешь о жизни с ней поговорить на одном языке.

– А как так может быть – узнать больше, чем человек, который старше…

– А возраст тут вообще ни при чем! Моя одноклассница, умная, начитанная, образованная, к двадцати пяти годам два раза была замужем, два раза развелась и родила ребенка вне брака. А учительница черчения была старой девой, которая считала, что колени у приличной женщины должны быть прикрыты.

– Такое еще встречается? – серьезно осведомился Суржиков.

– Да. Многое другое тоже встречается. И диалога между этой моей одноклассницей и той учительницей нет. Потому что учительница – это «авторитет», это «опыт», «знания». Ну, и прочее.

– Как же выгляжу я в глазах студентов? – задумчиво спросил Вадим Леонидович.

– Ты классно выглядишь! – нарочито небрежно перешла на «ты» Пчелинцева. – Красивый, модный, сильный. Умный. Умеешь держать аудиторию. Авторитет.

– Неужто?!

– Да, уважением пользуешься. Думаю, наш с тобой конфликт, – Женя с каким-то озорным удовольствием еще раз произнесла местоимение «ты», – заключался в том, что ты не хотел, чтобы я этот авторитет подрывала. А я наглела и не хотела остановиться.

– Ты много глупостей говорила тогда. – Суржикову «ты» далось немного труднее. И это было заметно.

– Неужто? – искренне удивилась Женя.

– Понимаешь, крайности, они всегда глупы. Пафоса в них много, агрессии, непродуманности. Может, суть там и есть и стоит к ней прислушаться, но позиция излагающего отпугивает. И потом, заметь, те, кто придерживается крайних точек зрения, не умеют себя вести.

– Я сейчас из машины выйду, и на своей яхте ты один отправишься, – надувшись, сказала Женя. Сказала в шутку, но Суржиков безошибочно распознал обиду.

– Женя, но я же шучу. Ты никогда не говорила глупостей.

– Ладно, не успокаивай. Расстроил… Я думала, я умная…

– Ты – очень умная, – серьезно подтвердил Суржиков.

На дебаркадере у подножия высотки толпился народ. Кто-то вернулся с экскурсии, кто-то отплывал. Суржиков припарковал машину, помог Жене выйти, и они направились к кассам. Девушка в окошке приветливо кивнула Вадиму Леонидовичу и прокричала в открытую дверь:

– Миша, подойди.