– Спасибо тебе еще раз. Думаю, что на любом другом месте такой лояльности я бы не увидела.

– Зря так думаешь. Люди по большей части нормальные.

– И это радует… – произнесла Женя их любимую в Агентстве поговорку.

Бояров посидел еще минут двадцать и стал прощаться. Женя вздохнула с облегчением – ей не хотелось, чтобы Суржиков пересекся с Олегом. Как-то все не очень просто было между ними в последнее время.

– Можно, я буду заезжать к тебе иногда? Знаешь, мне ведь сейчас на работе и посоветоваться не с кем. Нет, все отлично работают. Но стратегия… Все же в плане стратегии ты у нас номер один.

– Господи, конечно! – Женя вдруг поняла, что Бояров не только проведал ее как друг, он нуждался в ней, как в коллеге. И это ее не удивило – мыслили они похоже, а цели и задачи формулировали одинаково.

– Олег, – заверила она его, – в любое время! Я включаю свой мобильник и буду на связи все двадцать четыре часа! Без стеснения звони в любое время.

– Договорились. – Бояров встал, даже немного поклонился. – Выздоравливай, Пчелинцева, быстрее.

– Сама не хочу болеть, – отвечала Женя.

Как только Олег ушел, появилась врач.

– Ну как? – спросила она.

– Вроде ничего. Голова не кружится, температуры нет, слабость только. Небольшая.

– Это хорошо. Даже отлично, – кивнула врач, – но я спрашиваю про отца ребенка. Вы поговорили? Я, конечно, не лезу, но он так переживал за вас. Я просто не хотела говорить – я же не знаю всех деталей.

– А… – рассмеялась Женя, – это мой начальник! Я все боялась, что он с отцом ребенка пересечется. Поэтому и не очень разговорчива была. Но вижу, отец ребенка задерживается..

– Как задерживается? Как не отец? А про вас больше никто не спрашивал. Вот только этот молодой человек. Он, как вас привезли, приезжал почти каждый день ко мне. И звонил через каждые два часа. Хотел в другую больницу перевезти. Но я не дала. Вас не надо было трогать. А лечить мы и тут умеем.

– Как? – Женя вдруг сникла. – Никого больше? И такого… с шарфом лиловым…

– Что? С лиловым? Он что, его не снимает, раз приметой стал… – не поняла врач.

– С лиловым. Почти не снимает… – пробормотала Женя.

Врач все поняла, и ей стало жалко эту красивую и совершенно измученную болезнью женщину. Но врач на то и была врачом. Она сурово в посмотрела на Женю и сказала:

– Никого больше не было. И никто больше не приходил. Только этот. Он, как мне кажется, хороший человек.

* * *

Бояров вышел из больницы совершенно спокойным. Он все понял – ждали не его, а Суржикова. «Это логично. Он – отец, – сказал сам себе Олег, – правда, Пчелинцева не знает, что отцом он становиться не желает. Но, думаю, теперь она догадается». Бояров понимал, что Жене сейчас надо дать время, а потому запланировал следующий визит к ней только на пятницу, то есть через четыре дня. А пока он займется делами на работе и… Суржиковым.

Олег Тимофеевич не рассказал Жене о своем первом звонке в Москву. Он помнил, как Пчелинцева не вышла на работу. Бояров тогда про себя хмыкнул: «Отпуск у этих двоих, видимо, затянулся!» С одной стороны, Боярову было досадно, ведь Женя не предупредила, что не выйдет на работу в положенный день, с другой – он видел, что Суржиков влюблен и ревнует. И Бояров решил пока не звонить Пчелинцевой. В глубине души он не понимал, что Женя нашла в Вадиме. «Он все же такой фат! Умный, образованный, отлично карьеру делает… Но… фат! Вот емкое определение», – думал Бояров, и ему было немного стыдно за эти мысли. А Пчелинцева казалась Олегу почти совершенством – красива, умна, прекрасная фигура, умеет работать, соображает, одевается со вкусом. То есть весь набор достоинств. Ну, кроме характера. Характер подкачал. То есть не самый плохой, но трудный. И когда Олег представлял Женю рядом с Суржиковым, у него щемило сердце. Но признаться себе, что тоже влюблен в Пчелинцеву, он не мог.

Наступил второй день отсутствия Жени на работе. Бояров несколько раз позвонил на мобильный – тот был отключен. «Загуляли совсем!» – решил Бояров и разозлился. «В конце концов, есть трудовая дисциплина!» – воскликнул он и поздно вечером набрал номер Суржикова.

– Вадим, я не могу дозвониться до Жени. Она не вышла на работу и не позвонила. Как-то не очень хорошо, тем более у нее запланированы встречи с людьми, – сказал Бояров, волнуясь.

Там повисло молчание, потом Суржиков спросил:

– Ты серьезно? Она не на работе? А где она? Я-то в Москве! И тоже дозвониться не могу. Думал, обиделась или что еще…

– А должна была обидеться? – неожиданно для себя спросил Бояров. Он не имел обыкновения лезть в чужие дела, тем более личные.

– Ну, всегда есть что-то, о чем невозможно договориться. Хотя, мне казалось, что…

– Тебе казалось что?

– Что договорились.

На этой загадочной фразе разговор был прерван. Бояров увидел, что до него кто-то дозванивается:

– Да, слушаю…

– Олег Тимофеевич, я по поручению Пчелинцевой Евгении Ильиничны. Она в больнице. Вчера госпитализировали. Справки о здоровье по справочным можно получить.

Женщина еще что-то говорила, Бояров схватил ручку и писал все, что слышал, на первом попавшемся листе бумаги.

– Я вас понял, я сегодня же приеду к ней.

– Вас не пустят. У нее высокая температура. И еще… но это лучше в справочном все узнать.

Бояров не стал дозваниваться в справочную, он сразу помчался в больницу.

Старое здание, в котором всегда помещалась городская больница, за всю тревожную историю Дивноморска не поменяла внешний вид. Все те же узоры ар-деко на фасаде, плавные очертания окон, решетки с растительными фрагментами у подъезда. Бояров взбежал на крыльцо и уверенным шагом стал подниматься на второй этаж. Там, согласно указателю, находился главный врач. Бояров хотел потребовать перевода Пчелинцевой в отдельную палату и договориться об уходе, а еще узнать, какие специалисты нужны. Но Боярова остановили – выяснилось, что хлопотать ни о чем не надо: и палата отдельная, и за состоянием смотрят, и специалистов вызовут сразу, как только хоть немного спадет температура.

– Понимаете, тяжело болеет. Такого воспаления легких мы даже у стариков не видели. А тут еще ее положение… – добавила врач. Взгляд ее был хитрым.

– Какое положение?! – не понял Бояров.

– Я так понимаю, вы лицо заинтересованное, хоть и не муж. Мы ее документы видели. А состояние Пчелинцевой тяжелое, поэтому я имею право вам кое-что сказать. Она в положении.

– В каком? – не понял Бояров, но тут же спохватился. – Господи! Да, конечно же, понимаю! И что теперь?! Как теперь быть?!

– Ждать. Только ждать, – ответила врач.

– Я буду навещать ее.

– Вас пока никто не пустит.

– Я просто буду сюда приходить. А вы ей говорите, что ее навещают. Понимаете, она из Москвы. У нее в нашем городе никого нет.

– Ясно, – врач покачала головой, – приходите. Но не рассчитывайте, что я к ней вас пущу. Во всяком случае, сейчас.

– Конечно, я только здесь. В вестибюле, – заверил Бояров.


Вечером он позвонил Суржикову и рассказал все про Женю.

– Это ужасно, я бы вылетел, но сам понимаешь…

– Не понимаю, – оборвал его Бояров, – у нее тяжелейшее воспаление легких.

– Так же сам сказал, что к ней не пускают! – возразил Суржиков.

Бояров растерялся. Ему было очевидно, что совершенно не имеет значения – пускают к ней или нет. Важно просто приехать и быть в одном городе с Женей. И еще – важно, чтобы она знала, что она сейчас не одна.

– Как хочешь…. Я считаю, что ты должен приехать. К тому же… Извини, но я знаю. Мне врачи сказали, Женя беременна. Почему-то мне кажется, что ты должен это знать.

– А я знаю. Она мне сама сказал. И мы даже обсудили этот вопрос.

– И?

– Послушай, Олег, тебе не кажется, что это наше с Женей дело.

– Да, конечно. Но она сейчас одна, тебя нет. Ей важно, чтобы ты рядом был. Что бы вы там ни решили.

– Я не могу вылететь сию минуту. Нужно время. А что касается второго вопроса, мы все обсудили.

– Когда? Когда обсудили? – вдруг спросил Бояров.

И тут Суржиков замешкался с ответом.

– Я, кажется, понял. Я тоже слышал эти ее рассуждения про жизнь без детей. Но ты же понимаешь, что одно дело рассуждать так и совсем другое – ждать ребенка, – догадался Бояров.

– Ты рассуждаешь, как женщина. Или как врач-акушер.

– И то, и другое – вполне общечеловеческая позиция. И я не понимаю, почему мужчина не может так думать.

– Господи, да может, может…

– Вадим, ты приедешь? – напрямую спросил Олег.

– Не сейчас. Когда же – ответить затрудняюсь, – прямо ответил Суржиков.

Бояров повесил трубку, и с этого момента не проходило дня, чтобы он не заехал в больницу к Жене. Его по-прежнему не пускали к ней. Но он говорил с врачом, которая все больше оттаивала при в виде такого мужского беспокойства. Она становилась разговорчивее, давала советы и делилась прогнозами.

– Боюсь, она не захочет меня видеть, – как-то сказал Олег.

– Беру это на себя. Я все устрою, – заверила его врач, – отец вы или нет, в конце концов.

И Бояров не стал ее разубеждать.

Однажды, выйдя из больницы, Бояров не поехал домой. Он поехал на море. Туда, где жила Женя. Олег прошелся по берегу, посмотрел на темные окна Жениного жилья, потом посидел на ступеньках. Когда стемнело, в соседнем доме зажглись огни, и на крыльцо вышла соседка.

Она окликнула Боярова:

– Вы к Жене? Она в больнице. Мы за домиком присматриваем, если что передать надо – сделаем. Даже в больницу отвезем.

– Нет, спасибо, – поблагодарил Бояров. Ему не хотелось общаться.

– А знаете, я чуть с ума не сошла. Она же утопиться хотела. Вся мокрая была. И врачи «Скорой» одежду ее нашли в доме. А в тот день ни капельки дождя не было. Я, конечно, не берусь утверждать, но что-то мне кажется, фельдшерица та права была. Она еще хотела ей психолога вызвать. Но Женя отказалась. А тут еще и живот у нее болел… История какая-то темная…