— Я делаю то, что должен, Дайан.

Отправив сестру в свою бывшую резиденцию, я вернулся в кабинет. Осколки успели убрать, кресло вернули на место, а в ящике стола появилась новая бутылка виски, которая пришлась весьма кстати.

Я изрядно к ней приложился, но сначала сделал пару контрольных звонков и закончил кое-какие дела.   В свою спальню поднялся, как обычно — глубоко за полночь, уставшим и мечтающим о теплом душе и свидании с подушкой, но как оказалось, у подушки другие планы.

Захожу, не включая верхний свет и резко торможу в центре комнаты, заметив полуголую Вирджинию в белоснежной кружевной комбинации, едва прикрывающей бедра. Она смотрит на меня с зовущей полуулыбкой, неподвижно застыв возле воистину царского ложа. Тончайшая ткань красиво огибает контуры стройного женского тела, натягиваясь на высокой упругой груди и не скрывая от прямого мужского взгляда очертаний темных сосков. Черный шелк, расчёсанных до блеска волос, свободно струится по смуглым плечам, словно лаская нежную кожу.

— Ты долго, Амиран. Работаешь на износ, а отдыхать совершенно не умеешь, — улыбка Джины становится шире, откровеннее.

О цели её присутствия гадать не приходится, но, кажется, мы друг друга немного недопоняли. Я не нуждаюсь в женской компании. Острый передоз, слишком много для одного дня, хотя невозможно не заметить, что выглядит Вирджиния вполне эффектно. Красивая, сексуальная, молодая женщина, давно и искренне любящая меня. Это так, иначе она не приняла бы мое предложение. Вирджиния готова на все, что я попрошу или потребую, и знаю, что отказа не будет.

— Когда я отправлял тебя спать, то имел в виду твою спальню, Джина.

— А есть разница? — вильнув бедрами, она смело шагает вперед. — В твоей я еще не была. Хочу исправить недоразумение.

Девушка сокращает расстояние до пары метров, и остановившись, спускает с плеч бретельки шелковой рубашки. Ткань, плавно скользнув по изящному телу, падает к ногам, оставляя Вирджинию полностью обнаженной.

— Ты расстроен и дико устал. Я могу помочь тебе, Ран, — теплые ладони опускаются на мою грудную клетку, пальцы сминают атлас рубашки, дергают в стороны полы, освобождая пуговицы из петель.

— Ты уже помогаешь, — поддев подбородок Вирджинии, вынуждаю взглянуть на себя. — Я не собираюсь просить о большем.

— Тебе не нужно просить, — поднявшись на носочки, она ведет губами по моей скуле и горячо шепчет прямо в ухо: — Несмотря ни на что сегодня был самый счастливый день в моей жизни. Я хочу его запомнить, Амиран. Даже если ты не чувствуешь того же. Мне достаточно благодарности и возможности быть рядом. Я слишком долго ждала, почти смирилась, что никогда… Всегда чужой, не мой, — прижавшись щекой к моей шее, шумно вздыхает. — Боялась даже мечтать.

— Джина, послушай меня, — касаюсь её плеча, мягко отстраняя.

— Не хочу, — тряхнув темными волосами, она обхватывает мои запястья и опускает раскрытыми ладонями на свою тяжело вздымающуюся грудь. — Все твое, Амиран, — жарко глядя мне в глаза, произносит Вирджиния. — Только твое.

Глава 18

Алисия

На смену самобичеванию, жалости к себе, четырехмесячной тоски по Амирану и депрессии пришла ослепительная ярость. Но именно в ней я решила найти ту самую силу, которая поможет мне восстать из пепла и обернуться свободным, ярким, непревзойденным фениксом, который больше никогда и никого не подпустит к себе так близко.

Больше ни один мужчина…. Будь он на земле кем угодно — принцем, королем, эмиром, возомнившим себя Богом. Ни один не заберется под кожу, ни один больше не ошпарит мне крылья.

 Я сама сожгу теперь кого угодно, и Амирана аль-Мактума в первую очередь, если он когда-либо посмеет «очнуться» или изменить свое решение вовремя идда.

Конец есть конец. С нетерпением жду официального расторжения брака!

И неважно, что было в голове у моего бывшего мужа, когда он с надменно каменным выражением лица произнес «я развожусь с тобой» — временное помутнение разума или банальное желание унизить, наказать меня за чрезмерную эмоциональность, что должна быть чужда королеве… Я не прощу его! Ни-ко-гда.

Все эти четыре месяца я отчаянно винила себя в своем неуместном поведении, проявленном во время теракта. Но вчера, побывав на помолке Рана и Вирджинии, я осознала: Амиран противоречит сам себе. Отвечает на мой поцелуй так, словно я единственный источник кислорода на глубине в двадцать метров, и в то же время, разводится со мной на глазах у десятков камер, не брезгуя опозорить себя, меня, мою семью и отца. Не гнушаясь выставить меня — свою первую жену и дочь шейха, как вероломно пробравшуюся на банкет дворнягу, в которую можно прилюдно бросить камнем.

Это уже за гранью. Это не поведение мужчины, которого я любила всем сердцем.

Я не понимаю тебя, Амиран. Но если все сказанное тобой вчера — правда, то я отпускаю тебя, вычеркиваю из жизни. Не факт, что получится сделать это также легко, как тебе, в этом мне не повторить твоего триумфального успеха.  Гордость не позволит мне искать с тобой новых встреч.

Но стоит моему сердцу обрести ледяной коркой, как броню его начинают терзать ряд новых противоречий и введенных Амираном правил, о которых я узнаю на следующий день.

— Госпожа, — обращается ко мне новый начальник службы безопасности, бегло представившись. — С этого дня вам позволены перемещения по Асаду. С минимальным отрядом секьюрити.

Я благосклонно киваю, вглядываясь в лицо нового бодигарда. Не знаю, радоваться ли мне обретенной свободе или плакать по поводу того факта, что Рану глубоко плевать на меня, если он ослабил охрану и снял запрет на передвижения.

С тобой безопасно, да? Чего теперь стоят твои слова?  

Ничего не стоят. Ведь тебя рядом нет. 

А, значит, нет и никакой опасности, оправданий его поведению, и причин, о которых я не знаю. 

Однако ценность уведомления секьюрити в первый же день моего «свободного» путешествия в ближайший торговый центр, приравнивается к нулю. Не успев толком вдохнуть кислорода за пределами своей крепости, я замечаю сопровождающих нас с Дайан «гражданских» и «просто прохожих», явно полагающих, что им удается сохранить инкогнито.

Наивные.  За годы жизни «под колпаком» я прекрасно научилась распознавать своих телохранителей. И с уверенностью могу сказать, что такого количества блюстителей моего спокойствия я не насчитывала даже после покушения на строительной площадке центра.

А это значит, что цирк продолжается. Амиран усилил охрану…, но очень хочет, чтобы я думала иначе.

Что-то не так.

Я же знаю это, всем нутром чувствую. Но почему он не сказал мне, хотя бы не намекнул на правду, пока мы были наедине? Возможно, Амирана шантажируют. Хотя такое даже представить трудно. К тому же, развод со мной никакой шантаж не оправдывает — слишком искренне он оборвал оставшуюся хрупкую нить между нами.

В этот же вечер, я уделяю час времени тому, что поочередно засовываю все рубашки Мира в камин. С нездоровым удовлетворением смотрю на то, насколько стремительно их пожирает адское бушующее пламя.

Вот так, сильнее. В труху их, в пепел. Чтоб я больше даже не думала надевать их: скучая, тоскуя, вспоминая запах и текстуру его кожи… Чтобы ничего не осталось от Амирана здесь, ни одного явного напоминания.

Хочу скорее переехать к родителям или снять для себя апартаменты недалеко от редакции, но мне, конечно же, этого не позволят, пока не закончится срок идда.

Как типичной женщине, которой буквально вчера разбили сердце, мне как можно скорее хочется начать «новую жизнь» — без бывшего мужа. Возможно даже, попробовать общаться с другими мужчинами. Почему нет? Естественно, без всяких «навсегда», «люблю», и «никогда». Слова, как выяснила на своем горьком опыте, те еще пустые звуки.

Как только получу официальный развод, я смогу позволить новые знакомства. Стыдиться общения с мужчиной, который не является моим мужем, я не стану: наша семья, итак, уже опозорена. Хуже некуда. Быть прилюдно брошенной королем — худшего бесславия и представить нельзя, хотя общественное мнение меня мало волнует.

— Все кончено, Амиран. Ты прав, — я вычищаю истлевшую золу из камина самостоятельно, тщательно мою его, смывая все что осталось от одежды Амирана в унитаз. Затем, отправляюсь к себе в кабинет, предвкушая глоток насыщенного и терпкого вина. Дайан уже второй час щебечет по видео со своим любимым, поэтому о её компании просить не приходится.

К моему огромному удивлению, ни в спальне, ни в кабинете, ни на кухне не осталась излюбленного «успокоительного», а полки с алкоголем превратились в коллекцию успокаивающих и гармонизирующих чайных листов.

— Рада, принеси мне вина, пожалуйста, — обнаружив пропажу, немедленно набираю домоправительницу.

— Госпожа, из ваших запасов попросили убрать весь алкоголь. Что я и сделала. Не злитесь, я всего лишь выполняю приказ эмира, — извиняющимся тоном отвечает Рада.

— Он что, издевается? — вспыхиваю я, мысленно пытаясь найти хоть какую-то логику в действиях Амирана.

— Простите, госпожа. Я лишь делаю то, что мне велят. Вина в доме нет.

— А как насчет…

— И более крепких напитков тоже, — куда более строго и осуждающе отрезает Рада.

Теперь я окончательно не понимаю Амирана. Вчера он развелся со мной, сегодня убрал из моего дома алкоголь. Это еще что? Акт заботы или желание лишить меня всего, что принадлежит ему? Может, мне стоит отдать ему все украшения, что он подарил мне? Все духи, одежду, чертовы сумочки? Я сожгу их к черту. Завтра же займусь этим. А еще туфли, платья, нижнее белье. К Шайтану твою щедрость, Амиран. Ничего не хочу.

Боже, я готова все сжечь, что попадает мне под руку. Чувствую себя драконом, способным изрыгать огонь. И с каждым новым днем горю все ярче. Моя ярость только наращивает обороты, наполняя нервной энергией. Держись, любимый, главный огненный залп оставлю для тебя.