— Уверена? — настойчиво уточняю я.

— Конечно, уверена, — раздражается Алиса.

— Ты что-то еще забрала оттуда?

— Нет, ничего, — в интонациях её голосах звучит нарастающее напряжение.

— Пулю надо вернуть на место, — произносит Колман, протягивая мне обсуждаемый предмет.

— Как только кажешься дома, верни её в тайник, — поддерживаю Мердера и передаю пулю Алисе. — Ничего там больше не трогай. Все предметы должны оставаться в том составе, в каком было до обнаружения.

— Надо срочно направить в резиденцию экспертов, которые обследуют комнату и возьмут необходимые образцы, — воодушевлённо предлагает Мердер.

— А, может, вы начнете с того, что объясните мне, наконец, какого дьявола происходит? — поочередно смерив нас грозным взглядом, негодующе бросает tatlim.

— Принеси что-нибудь поесть, — обращаюсь к Колману. Он неодобрительно хмурится, вперив в меня вопросительный взгляд. — Разговор будет долгим.

— Ты понимаешь, какими могут быть последствия? — предостерегающим тоном уточняет Колман.

— Последствия? О чем он? — Лиса нетерпеливо ударяет кулачком по моему бедру.

— Ты все узнаешь, — с тяжелым сердцем заверяю бунтующую тигрицу, предчувствуя грациозную бурю, что она устроит мне после… — Хуже, чем сейчас, уже не будет, — добавляю, повернувшись к Мердеру.

— Сказать, что может быть хуже? — хладнокровно интересуется Колман. — Труп, например. Твой или её, — кивает на побелевшую, как мел, Алисию.

—  Алиса обнаружила пулю в нашем доме, Кол. В нашем, блядь, безопасном доме, где ей ничто, и никто не должно угрожать. Улика, которая возможно, раскроет дело, все это время находилась на территории, круглосуточно охраняемой и проверяемой десятками спецагентов. Никто не нашел, а она нашла. А мы, мать твою, до сих пор понятия не имеем, с кем имеем дело.

— Ладно, делай, как считаешь нужным. Ты иначе не умеешь, — с нарочитой небрежностью отзывается Мердер, — Объясни только своей тигрице, детально и доходчиво, чем может закончиться её несанкционированная самодеятельность, — закончив свою гневную эскападу, Колман поспешно ретируется, оставляя нас с Алисой наедине.

Наши взгляды сталкиваются в потрескивающей напряженной тишине. Tatlim молчит, терпеливо ожидая обещанных объяснений. И одному Аллаху известно, каких внутренних сил ей стоит эта выдержка.

— Все началось с теракта на озере, — прочистив горло, заговариваю я. — А, может, и еще раньше — сейчас сложно утверждать что-либо наверняка. Взрыв на Amiran-ring, отравление моего отца, первое покушение на тебя на строительном объекте, и второе — перед началом благотворительного приема — все эти события связаны…

— Второе покушение было не на меня, — прерывает Алиса. Протянув руку, я касаюсь её щеки раскрытой ладонью.

— На тебя, tatlim, — не разрывая зрительного контакта, отвечаю я.

Отпрянув, она задерживает дыхание, плотно сжимая побелевшие губы.

Я продолжаю говорить, а она застывает, как восковая скульптура, не отводя прямого пытливого взгляда и сохраняя полную неподвижность до самого последнего сказанного мной слова.

Избегая эмоциональной окраски, я максимально подробно и детально излагаю факты, не утаивая ни одной детали и аргументируя каждый предпринятый шаг, каждый промах и неудачу, что потерпело АРС в противостоянии с постоянно ускользающим врагом. Проходит, как минимум час, когда я, наконец, подбираюсь к настоящему моменту, к пуле, зажатой в кулаке Алисы, и, вероятно, способной изменить ход всего расследования.

За все это время ни одного вопроса, ни слова протеста не слетает с хранящих молчание губ Алисии. О её реакции можно судить только по сбивающемуся время от времени дыханию и яростных искрах в темнеющих глазах.  Она не произносит ни слова, даже когда я заканчиваю длительный монолог, напоминающий описание голливудского блокбастера, где нам достались главные роли.

— Твой друг стоит за дверью? — её первый вопрос, заданный обманчиво спокойным тоном, сбивает меня столку, отправляя в легкий нокаут. — Знаешь, почему? — я отрицательно качаю головой. — Боится, что ему тоже достанется, когда ты вывалишь мне всю эту вашу… — она замолкает, чтобы сделать глубокий вдох, вскакивает на ноги и яростно шипит сквозь стиснутые зубы, повернувшись ко мне спиной.

— Tatlim, все закончится, как только Ястреб окажется в тюрьме, — встав следом, мягко произношу я, положив ладони на её напряженные плечи.

— Не закончится, Амиран, — резко отстранившись, звенящим голосом отвечает Алиса. — Это никогда не закончится. Угрозы будут всегда, мы оба это понимаем. И если ты видишь выход в том, чтобы устранить меня от себя, как от источника опасности, то, возможно, это верное решение.

— Это не было верным решением, но в тот момент единственным выходом…

— Морально убить меня? — оборвав меня на полуслове, с глухой злостью спрашивает Алиса. — Это выход? Ты заставил меня пережить самый настоящий ад, — повернувшись, она скальпирует мое лицо испепеляющим взглядом. — Я побывала в чистилище, как и моя семья!

— Все должно было быть достоверным, Алиса. На кону стояла твоя жизнь.

—  Развод тоже для достоверности?

— Мы оказались под прицелом толпы журналистов. Если бы ты не…

— Ты должен был мне сказать! — яростно бросает Лиса, снова не дав мне закончить.

— Ты не умеешь контролировать свои эмоции, Алиса, они всегда выплескиваются впереди твоих осознанных действий. И лгать ты не умеешь. Два покушения, Алиса. Два, твою мать. Я не мог рисковать.

— Ты мог мне все объяснить, — она переходит на крик, отказываясь воспринимать любые объяснения.

— А ты смогла бы притворяться так, чтобы ни у кого, абсолютно ни у кого не закралось сомнений? — я приближаюсь на один шаг, она отступает на целых два. — Смогла бы выслушивать слова поддержки и сожаления, а иногда и откровенного злорадства и изображать ожидаемые собеседником эмоции? Смогла бы покорно ждать завершения расследования, наблюдая за моей жизнью только через СМИ. Смогла бы не сходить с ума от ревности и подозрений? Смогла бы удержаться от попыток встретится со мной, чтобы услышать опровержение своим сомнениям и просто напомнить, кто главная женщина в моей жизни? Хоть один пункт ты бы выдержала, Лиса?

— Я не знаю. Не знаю, Ран, — громко восклицает Алисия, заламывая руки. — Может быть, а может и нет. Я знаю одно — ты должен был мне объяснить масштаб угрозы, но вместо этого заставил меня чувствовать себя виноватой!

— Алиса!

— Ты хоть представляешь, как я заживо съела себя за то, что произошло на благотворительном приеме?

— Шаржи со мной в главной роли и с пробивающими корону рогами до сих пор гуляют в сети, — сухо замечаю я, на что Алиса заводится еще сильнее.

— Я тебе гарантирую, что попрошу маму создать еще сотню, как только вернусь в Асад, собственноручно опубликую на всех своих страницах и сделаю максимальный репост, — зловеще обещает она.

— Если тебе станет от этого легче, я не стану их блокировать.

— Значит, закажу ей две сотни.

— Алиса, — снова иду в наступление, не отрывая взгляда от полыхающих ядовитой обидой глаз. — Когда все закончится, я публично принесу свои извинения тебе и твоей семье.

— Мне это не нужно, — её голос срывается от переизбытка эмоций. — Как ты не понимаешь!

— Я устрою нам самую незабываемую свадьбу за всю историю Анмара, — не меняя интонации голоса, продолжаю я. — Или такую, какую ты сама захочешь, в любой точке мира. Мы проведем там целый месяц, только вдвоём. Клянусь тебе…

— Иди к черту, Амиран, — подняв с полу маску, она запускает её в меня. — Ты уже закатил грандиозную помолвку — Вирджинии. Не могу поверить…, — с болью выдыхает Алиса. —  У меня в голове не укладывается. Нейтан, эта твоя благородная сука Джина, генерал… Все знали, кроме меня. … И моего отца, — выплевывает с неприкрытой яростью.

—  Мне жаль, девочка, искренне жаль, — я сокращаю расстояние до пары метров.

— Не подходи, — Алиса встает в воинственную стойку, явно вознамерившись биться до конца.

— Tatlim, я понимаю, что тебе пришлось пережить, и ты имеешь все основания для негодования, — примирительным виноватым тоном произношу я. — Но у тебя была злость, ненависть, гнев, обида, у меня только страх, ежесекундный страх потерять тебя, и я делал все возможное, чтобы этого не случилось!

— Ни черта ты не понимаешь, — ожесточенно возражает Алиса, тряхнув головой. — У меня была боль, Амиран, раздирающая боль и чувство вины, что это я все испортила.

— Мне нелегко далось это решение, но оно было един…

— Не смей говорить, что выбора не было! Не смей сравнивать свою боль с моей.  Ты знал, ради чего все эти адские муки, а я нет. Я нет, — кричит она, сжимая маленькие кулачки. — Я — нет!

— Попробуй понять, tatlim, — хрипло бормочу, оглушенный праведным негодованием жены. — Ситуация вышла из-под контроля…

— Никогда! Никогда не пойму и не прощу, Амиран. Твой ежесекундный страх сбылся. Ты меня потерял! За эту ночь я предоставила тебе миллион шансов сказать правду, и ты ни одним не воспользовался. Я пришла, преступив через гордость, пришла второй раз, я боролась за тебя, даже думая, что ты отказался от своего выбора… Я пришла за правдой, а получила ложь, — в её глазах мелькают слезы.

— Правда не всегда несёт освобождение и вселенское счастье. Как журналист, ты должна это понимать. Иногда правда — смертельный риск. Считаешь, что я пошёл по легкому пути? Ты права, — яростно киваю я. — Мне в миллион раз проще умереть в твоих глазах, чем наяву увидеть твою смерть. Жалею ли я что поступил именно так, а не как-то иначе? Не было ни минуты чтобы я не перебирал варианты, но ни один из них не казался надёжным. Я подвёл тебя, tatim, дав гарантию безопасности, и не знал, как это исправить, как оградить от опасности.