— Не за чем, Слав, — пыталась выглядеть с достоинством — не вышло. Опустила зонт и стою мокрая, прижимаю к груди цветы в капельках дождя и как дура улыбаюсь, хотя хочется плакать. А он не отводит от меня взгляда, просто пожирает глазами, и что-то внутри меня кипит и плавится. — Зачем мне букет?

— Я хотел… — он замолчал, подбирая слова. — Хотел подарить шары, море шаров, оркестр, фейерверки… Только это все не то. А букетом… если хочешь… Ну выплесни обиду… — Покосился на роскошные розы, которые пахли как в детстве, что росли в палисаднике, настоящие, душистые, сладкие.

— Вот еще. Цветы ни в чем не виноваты, — повернула голову, чтобы разорвать пленяющий взгляд, и заметила боковым зрением, что Лина и Олег стоят поодаль: ждут, какое решения я приму.

— Я спешу. Друзья ждут меня, — произнесла с трудом. Глупое сердце стучит так, что грозит прорвать не то что грудную клетку, а еще и плотный пиджак! Губы пересохли, а вот глаза напротив, начали слезиться. Так хотелось плюнуть на все и броситься ему на шею. Надышаться его запахом, окунуться в его тепло, скрыться в сильных, надежных объятиях Славки.

— Я виноват, Вик. Безмерно. Знаю, что простить меня сложно, почти невозможно! Но я просто боялся потерять тебя. Я же сначала не знал, какая ты замечательная…

После его признания, я закусила щеку изнутри, чтобы не расплакаться.

— Я не хотел потерять тебя, только поэтому скрывал все, — признание тоже давалось ему с трудом. — И потерял. Но я не готов тебя отпустить. Не могу!

Хорошо, что дождь не прекращался. Пусть у меня промокли туфли, и я переступаю с ноги на ногу как породистая лошадь, зато не видно, как плачу. Как мечусь, не зная, что же делать. Я не готова сейчас развернуться и уйти домой. Но и уйти со Славой тоже… Господи, что делать-то?!

Над головой громыхнуло и Слава, грустно улыбнувшись, подошел ближе.

— Я не прошу пойти со мной. Но ты могла бы поехать с моим водителем.

— Слав? — подняла на него глаза. — Зачем? Все кончено. Я ничего не хочу, потому что… — выдержка дала трещину. — Здесь… — Приложила руку к груди. — Очень больно. И я… — Всхлипнула. — Устала страдать. Хочу, чтобы все это скорее закончилось.

Меня раздирало на части. Больше всего сейчас хотелось убежать и скрыться от чужих глаз, потому что больно, потому что надо принять судьбоносное решение, потому что гордость кричит об одном, а сердце о другом. И другие коллеги, что выходили на крыльцо, поглядывают на меня, а я в слезах и этот поток уже не спишешь на дождь.

— Я Марину привез. С Вероникой Павловной, — тихо сказал Слава.

— Что?! — вырвалось у меня. — Зачем?!

— Ты из-за меня удрала, разорвав все связи. Марина мне в панике позвонила, когда не смогла дозвониться до тебя. Мы встретились, и я… Я рассказал им, что я мудак. Твоя подруга дала мне по морде…

Славка рассказывал, а я смотрела на него и в каждом жесте, движении, взгляде видела его раскаяние. Или хотела видеть?

— Марина сказала: «Готова поспорить, что Вика не стала опускаться до рукоприкладства, а я не настолько гордая. Каждый должен получить по заслугам».

Я не вольно улыбнулась, и Славка вдруг тоже, да так, что у меня в груди окончательно треснул лед.

— Они у тебя славные, настоящие. Садись в машину, Вик. Там Марина и Вероника Павловна. Еще теплый плед, термос с горячим шоколадом и несколько свежайших бриошей. Водитель отвезет тебя в гостиницу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я судорожно сжала букет.

— Вик, пожалуйста! — он протянул руку.

Я смотрела на нее, не в силах уйти. Но и сдаться не могла, потому что во второй раз пережить все, что вынесла, не смогу. Не знаю, чем бы все закончилось, если бы позади Славы из уже хорошо знакомой мне машины не высунулась Маринка.

Она махнула рукой, и я, позабыв обо всем, зашагала к подруге.

— У, коза-дереза! — осыпала меня нежностями подруга. — До седин нас довести решила, да?!

— Прости, — только и смогла произнести я, разрыдавшись.

Мы стали обниматься. В итоге намочила ей кофту, испачкала щеку черными потеками туши. Когда увидела, что натворила, сама испугалась.

— Блин! И это я! Такая?! — спохватилась.

— Да-да! С черными разводами как у панды, гордая и неприступная! Как увидели тебя, сразу прониклись твоими переживаниями… — болтая, подруга накинула на меня плед (надеюсь, не из шерсти викуньи), из термоса налила горячего какао и ближе пододвинули корзинку со сдобой.

Вмиг настроение переменилось, и в голове стало блаженно пусто. Какао я выпила почти сразу, а от бриоши отломила небольшой кусочек, да и тот погиб, раздавленный в моих пальцах. Зато Маринка радостно болтали, делились новостями, счастливыми эмоциями, и я рядом с ней тоже оживала.

Водитель доставил нас к гостинице минут за двадцать. К машине подскочил высоченный швейцар с огромным черным зонтом. А я, запутавшаяся в теплом пледе, чуть не упала ему под ноги. На лице мужчины не дрогнул ни один мускул. Он спокойно помог мне выпутаться и подал руку, чтобы странная клиентка уж точно добралась до дверей.

Водитель сопровождал меня до самого гостиничного номера — нас никто не остановил и не уточнил, куда конкретно мы движемся. Оставив меня у порога, он негромко уточнил:

— У номера неограниченный кредит, меню внутри.

— Спасибо, — коротко ответила я.

Подняв руку, я поняла, что не могу постучать. Так стыдно. Ладно Маринка, она своя, почти родная душа, а Вероника Павловна… Ведь ни словечка не передала, просто сбежала и пропала… Зато Маринка смело толкнула дверь и крикнула:

— А вот и мы! Нашлась пропажа!

— Наконец-то! Нашлась пропажа! Мокрая, грязная и с растекшейся тушью! Заходи скорее! — именно такими словами меня поприветствовала Вероника Павловна и как близкий человек, засуетилась вокруг меня.

Я попала в самый настоящий водоворот тепла, любви и поддержки — Маринка и Вероника Павловна обнимали меня, тормошили, вытряхивали из мокрой одежды и пытались натянуть на меня что-то другое. Лютик радостно тявкал, где-то на заднем фоне играла музыка, и я окончательно оттаяла. По крайней мере, слезы полились градом, как будто внутри меня резко поднялась температура и кусок льда, заменивший мне сердце, стал водой.

— Вот и правильно, пореви, — покивала Вероника Павловна. — А мы с тобой. Только теперь уж от радости! — И тоже всхлипнула. Лютик, увидев, что хозяйка в печали, залез к ней на колени и принялся облизывать руки.

Лишь потом, когда зашла в ванную, чтобы умыться, заметила, что на меня задом наперед напялено чье-то кашемировое платье, а на ногах красуются кислотно-зеленые шерстяные носки.

— Вот же! — улыбнулась я. Ведь еще утром и мечтать о таком не могла. Выглянула в коридор и прокричала: — Маринка! Твои носки?!

— Ага! Сама вязала! — отозвалась подруга. — Выходи! Есть будем!

— И пить! — уточнила Вероника Павловна. — За счастье!

Выйдя, я огляделась и оценила номер по достоинству — бежевая гостиная с большим плоским телевизором, три двери ведущие неизвестно куда и панорамные окна с видом на пасмурную Москву.

— Нравятся? — кивнула Маринка на носки. — Для тебя. Думаю, как на связь выйдешь — так и подарю. И носить заставлю.

— Простите меня, девочки.

— О, за последнее слово — все прощаю, — приосанилась Вероника Павловна, мы все трое залились дурацким хихиканьем. — А если серьезно, то ты балбеска, но мы тебя любим. Хорошо еще, что твоего отца удалось разговорить.

— Иначе бы мы в полицию заявление отнесли. Мы уже готовились! — добавила Маринка, раскладывая по тарелочкам закуску. — Ну, рассказывай.

— Да рассказывать-то особо нечего, — пожала я плечами. — Все то же самое, только без вас и в Москве. Работа-зарплата, в кафе по пятницам, чтобы влиться в коллектив. Ужин с телевизором. Раньше думала, буду жить в Москве и буду по выходным ходить в музеи и на выставки. Но нет. Выходные в магазин за продуктами, потом со сладким на диван и глаза в телевизор, чтобы отлежаться. Мне уже даже телевизионная программа не нужна, я знаю что и когда идет.

— Нда, и стоило оно того? — спросила Вероника Павловна.

— Я от себя бежала, — тихо призналась подругам.

— Он нам рассказал, — ответила Маринка и тихо добавила. — Лично я бы не смогла простить принуждение, а ты еще и влюбилась. Неужели так хорош?

— Хорош — не хорош, а влюбилась, — согласилась я. — Сама не могу поверить.

— Простишь его?

Я пожала плечом.

— Так и вижу, как ты медленно зеленеешь, придумывая, что ответить, когда тебя сынок или дочка спросит: «Мам, а как вы с папой познакомились?» — пошутила Вероника Павловна, беря Лютика на руки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я отмахнулась:

— Какие дети?!

— Ваши, — хмыкнула Маринка и, прежде чем я успела возразить, она, мотнув головой, продолжила: — Ты же не смогла забыть его. Я же видела, как ты на него смотрела. Гордость это хорошо, но, отказавшись, ты ведь потом всю жизнь будешь жалеть.

— Думаешь? — усомнилась Вероника Павловна.

— Точно! Видела, как она шагала с другим мальчонкой-коллегой. Вся колючая, не трогай — покусаю. А как Славка появился — глаза огромные, на мокром месте, улыбка — словами не передать. И как я не злилась на мудоносца, любителя принуждать платить сексом за украденные деньги, поняла, что нагрянула слепая и безжалостная любовь. Так, Викуль? — Подруга посмотрела на меня строго.

Я только и смогла кивнуть.

— Но, кажется, на него тоже нагрянули чувства, — примирительно закончила Маринка. — Так что допускаю, что он мог запаниковать, когда все открылось.

— Кто его знает? — вздохнула я.

— Никто. Всегда есть шанс ошибиться, но что сделано — то сделано. И гордость — это конечно хорошо, только мне кажется, если он искренне раскаялся, можно дать шанс.