В голосе женщины послышалась неуверенность, ставшая первым звоночком для Шаталова. Видимо, его здесь совсем не ждали, мало того, совершенно не собирались привечать. Вопрос снова был только в том, что служило этому причиной? Решение Карины больше никогда его на порог не пускать, которое она озвучила своим родным, как единственно-возможную аксиому? Или что-то иное?

Влад стиснул челюсти и нахмурился. Ничего. Даже если Ангелова и пришла к таким окончательным выводам, он найдёт способ, чтобы её переубедить.

— Я Коле всякого вкусного принёс, — он протянул Марии Матвеевне пакет со сладким, но снимать обувь не стал. Это всё в той же другой жизни он мог запросто прийти в эту квартиру, разуться и отправиться пить чай на кухню. Сейчас же всё было иначе.

— Я сейчас позову его, — приняв гостинцы от Влада, проговорила бабушка Карины, но не успела пройти к внуку в комнату, как в прихожей появился сам Коля.

Чёрт… Как же он был похож сейчас на свою сестру. В этой решительности своей, с которой нёс упакованный в коробку планшет, наверняка собираясь вернуть его Шаталову.

— Держи. Мне он больше не нужен, — проговорил Коля ровно, и только на последних словах его голос дрогнул, выдавая волнение, которое испытывал мальчик.

— Почему? Это подарок тебе. Подарки возвращать не принято.

— Он мне больше не нужен!

Выкрикнув эти слова, Коля с силой впихнул планшет в руки Влада, и тот инстинктивно прижал коробку к себе.

— И убирайся отсюда! Чтобы я больше никогда тебя здесь не видел!

В любой другой ситуации это показалось бы Шаталову настолько комичным, что он бы запрокинул голову и расхохотался. Маленький мальчик, стоящий в полуметре от него, сжимающий кулаки, едва сдерживающий слёзы и фальцетом выкрикивающий угрозы ему, Владу… совсем недавно эта картина не только была бы для него потешной, но и непременно стала бы предметом обсуждения на тусовках и вечеринках.

Сейчас же Шаталов испытывал горечь, от которой во рту появлялся мерзкий привкус, что всё получилось именно так. Коля бросился защищать сестру, возможно, даже не зная, что именно произошло. Да и какая, к чёрту, разница — знал он или нет? Не настолько огромной была вина Влада, чтобы она легла на его плечи неподъёмным и непростительным грузом.

Положив коробку с планшетом на обувную полку и заметив быстрый жадный взгляд Коли, который он бросил на свой гаджет, Влад подошёл к ребёнку и сел перед ним на корточки. Лицо мальчика пошло пятнами, а в глазах стояли слёзы. Он делал рваные и частые вдох за вдохом, не сводя взгляда с Шаталова. А тот смотрел в ответ, желая показать, что они на равных. И зная, что этот слишком взрослый, не по годам, ребёнок это почувствует.

— Она плачет из-за тебя, — даже не со злостью, а с болезненным отчаянием выдохнул Коля, сильнее сжимая руки в кулаки. — Плачет, я видел.

И снова стало так горько, особенно от того, что не знал, что делать со всем этим дальше. Растерянность чувствовал — такую всепоглощающую, что не понимал, куда от неё деваться. Если бы кто сказал ему совсем недавно, что его, Влада Шаталова, так корёжить будет, никогда бы не поверил.

— Я знаю. Но я этого не хочу точно так же, как и ты. Поэтому обещаю тебе, что сделаю всё, чтобы опять вернуть то, что было. У нас всех. Ты понимаешь, о чём я?

Коля молчал, только в глаза Шаталову смотрел, и столько в этом взгляде было, что сердце Влада пропустило несколько ударов. Он слышал, словно сквозь ватную тишину, как рядом всхлипнула Мария Матвеевна, но глаз от лица Коли не отвёл.

— Понимаю, — наконец ответил тот и добавил: — А если обещание не выполнишь, я…

Он не договорил, хотя, Влад прекрасно понимал всё, что ему хочет сказать ребёнок. Он просто кивнул, поднялся на ноги и, развернувшись, вышел из квартиры. Теперь у него вообще не осталось места, где его бы ждали. Искренне радовались его приходу, напоили бы чаем, спросили как дела. Не потому, что заискивали перед ним, чтобы он дал им в долг или простил бабло, взятое взаймы так давно, что он уже о нём и не помнил. А просто потому, что он был интересен им. Он сам, без дополнений в виде банковских счетов и крутых тачек.

Вместо того, чтобы уехать и обдумать, что делать дальше, Шаталов сел рядом с дверью квартиры Карины, устраиваясь прямо на бетонном полу. Откинул голову на стену и закрыл глаза. Эту ночь он почти не спал, и ночь до неё — тоже. Но даже сейчас не хотелось проваливаться в забытье, хотя, наверное, это было бы лучшим вариантом развития событий.

В целом — смысла куда-то рвать когти отсюда нет. Он просто посидит, дождётся Ангелову, и они обязательно обо всём поговорят. Возможно, эти полтора дня, которые нужны были Карине для передышки, изменили если не всё, то многое. Но узнать об этом он сможет только когда вернётся Ангелова.

Шаталов устроился удобнее, успокоенный этими мыслями, и сам не заметил, как через мгновение задремал.

Глава 16

По водной глади, что по осени приобрела серо-стальной оттенок, пробежала лёгкая рябь от налетевшего ветерка. Поток воздуха коснулся холодных щёк, осушил влажные дорожки и взметнул волосы, игриво перебирая невидимыми пальцами темные пряди. Карина моргнула, словно только теперь очнулась от состояния нереальности и невесомости, которое пришло на смену слезам.

Она не знала, сколько времени провела здесь, надрывно рыдая, пытаясь вместе с этими дикими звуками вытолкнуть наружу всю боль и освободиться от того, что невыносимо ныло. И вот наконец не осталось ничего, кроме блаженной опустошенности, но она знала, что это не навсегда. Что боль ещё вернется, накатит удушливой волной, скрутит внутренности и будет грызть душу, но сейчас была рада хотя бы этой короткой передышке.

Она сама не помнила, как пришла к реке — той самой, где ещё вчера они снимали рекламный ролик — счастливые, беззаботные… глупые. Вернее, это она была таковой. А Шаталов просто играл. Играл в рекламе, играл в жизни, играл жизнями… А она была рада обмануться настолько, что даже не заметила, насколько глубоко этот человек вошёл ей под кожу. Она была самоуверенна настолько, что воображала, будто сможет его отпустить. Хотя отпустить в конечном итоге оказалось гораздо проще, чем удержать. Чем попытаться выслушать и поверить.

У нее просто не хватало на это души. Усталой, измученной души, которая теперь хотела лишь покоя. Того, чего рядом с этим мужчиной не было бы никогда.

Она с головой погрузилась в тот вакуум что он создал вокруг них, что оба они создали, и почти забыла о том, что он не просто уедет, а вернётся к жизни, в которую она не вписывалась.

А впрочем, нет, она не забыла. Просто так часто повторяла себе эти слова, что они потеряли смысл. Значение стало иметь лишь то, что происходило между ними. И разве это можно было сыграть? Это желание и эту страсть? Нет. Другое дело, что кроме этого не было, наверное, ничего.

Хотя он сказал, что все изменилось. И в этом был прав. Все действительно изменилось, потому что каждый из них теперь должен вернуться к собственной жизни. И ничего общего между этими двумя путями не было.

Возможно, она просто искала поводы отступить, вместо того, чтобы рискнуть. Но ей уже было не восемнадцать лет, чтобы с головой бросаться в чувства и бездумно связываться с тем, с кем не могла ощущать себя спокойно и надёжно. В конце концов, ее решения влияли не только на ее жизнь. Бабушка и Коля полностью зависели от нее и ради них она должна была быть осторожной в своем выборе. И расклеиться сейчас она не могла — это слишком непозволительная для нее роскошь. И поэтому ей немедленно следовало встать и вернуться на работу. Выполнять свои обязанности так, чтобы никто не догадался, насколько она разбита.

Карина поднялась, опираясь подрагивающими руками о ствол дерева, у которого сидела, и тщательно отряхнулась. Ноги подкашивались, но она заставляла себя идти. Преодоление. Вся жизнь — сплошное преодоление — себя, обстоятельств, препятствий. Справится и с этим.

Когда она вернулась в офис, там царила мертвенная тишина, только Муринский тараторил о своих московских похождениях, мало волнуясь о том, что его никто не слушает. Держа на лице нарочито безразличную маску, Карина натянула наушники, ища забвения в рядах цифр и звуках музыки.


Тишина, впрочем, продолжалась недолго. Через час в кабинет к ней заглянула Таисия Антоновна, и Карина поняла, что даже если бы сумела каким-то образом вычеркнуть все, что было между ней и Шаталовым из памяти и души, окружающие все равно не дали бы ей забыть об этом человеке.

Деликатно откашлявшись, женщина спросила:

— Кариночка Олеговна, а Владислав Николаевич сегодня больше не появится?

— Думаю, нет, — ответила Карина, делая глубокий вдох и напоминая себе о том, что ее сотрудницы не в курсе всего происходящего и их вопросы закономерны. Если, конечно, Муринский не успел растрепать о своем пари с Шаталовым на все Заборье, на что, в общем-то, был вполне способен. Скорее, стоит удивляться, если он не будет болтать об этом на каждом углу. — Владислав Николаевич закончил здесь свою… работу, — добавила она, чтобы покончить с этой темой.

— Значит, вы от нас скоро уйдете? — спросила женщина.

Святая наивность.

— Нет, — отрезала Карина. — С чего бы?

— Ну, вы же… у вас же… с Владиславом Николаевичем…

— Что? — спокойно уточнила Ангелова.

— Ну… любовь! — быстро ответила Таисия Антоновна и смутилась.

— Вам показалось, Таисия Антоновна, — сказала Карина в ответ.

— Но как же… он на вас так смотрел, мы думали свадьбу гулять скоро будем…

— Таисия Антоновна, смотреть — не значит жениться, — терпеливо, как ребёнку, объяснила Карина. — Так что мне жаль, но ни на какой свадьбе никто гулять не будет. Во всяком случае, на моей. А вот вас мы, быть может, и выдадим ещё во второй раз, — натянула она на лицо улыбку, надеясь, что та вышла не слишком кривой. — Если идти по пути вашей же собственной логики, Сергей Афанасьевич с нашего завода кидает на вас весьма многозначительные взгляды…