Замечание попало точно в цель. Таисия Антоновна смутилась окончательно и, пробормотав в ответ нечто нечленораздельное, стремительно выскочила из кабинета Карины. Ангелова же устало потерла виски, борясь с подступающей головной болью. И с тоской по несбывшемуся, что всколыхнулась на дне души, куда она затолкала все, связанное с Шаталовым. Все, что хотела похоронить, но не имела на это пока ни единого шанса, потому что при каждом упоминании о Владе боль выносило на поверхность мощной волной. И воспоминания, как обломки с морских глубин, выбрасывало на берег ее жизни, где она могла только смотреть на них с сожалением, раз за разом проживая то, к чему не было возврата.

Она сумела как-то выдержать до конца дня. Уходила последней, но на этот раз торопилась поскорее покинуть здание, где все напоминало о Шаталове. О том вечере, когда он вернулся в офис за чем-то забытым, а потом они застряли на размытой дороге. О вечере, который перевернул всё. И который казался теперь таким далёким, вызывая острую тоску о том, что было всего лишь ложью. Планом по совращению стервы.

Стервы… интересно, это все, что сумел разглядеть в ней Влад? Господи, как он, наверное, смеялся над их домом… над бедной обстановкой, потрёпанной мебелью и старой техникой… над бабушкой и Колей, что потянулись к нему всей душой. Последняя мысль причиняла боль гораздо более острую, чем осознание того, что он потешался над ней самой.

Как она теперь объяснит своим домашним, что Шаталов больше не придет? Как переживет их разочарование, которое било по нервам гораздо сильнее собственного?

Коля никогда не имел отца. Она знала, что ему очень не хватает именно мужского плеча рядом. Она помнила, как он, тогда ещё четырехлетний, быстро привязался к Лёше. Она помнила, как он плакал, когда она сказала, что тот в их жизни больше не появится. И вот история повторялась.

Карина попросту боялась идти домой. Боялась не выдержать, когда увидит, как расстроится брат. И бабушка. Ее наивные, доверчивые родные люди…

Мысль о них укрепила ее в решении, что эта страница жизни перевёрнута. Она не желала рисковать не только своим покоем, но и покоем самых близких для себя людей. Не могло быть и речи о втором шансе для Шаталова. Она должна защитить Колю и бабушку от того, что неминуемо кончится плохо.

Но было легко говорить себе все это и гораздо сложнее подавить новый приступ боли, когда, выходя из здания, автоматически повернула голову туда, где ее обычно ждала машина Шаталова. Сейчас там было пусто. И почему-то это вызывало разочарование, словно она надеялась подспудно, что он будет ее ждать. Как всегда…

Всегда… слово, которым так легко кидаются в юности. Если уж быть рядом — то всегда. Если уж любить — то навсегда. Но проходят годы, накладывая на жизнь свою печать и «всегда» все чаще трансформируется в «никогда».

Никогда Шаталов не вернётся. Никогда она не даст ему шанса. Никогда не забудет. Его. И его ложь.

Казалось, напоминания о нем поджидают ее на каждом шагу. Преследуют, попадаясь на глаза. Встают в горле удушающим комом. Жгут глаза подступающими снова и снова слезами. Множество мелких на первый взгляд деталей, рождающих огромную боль.

И снова — переполненная маршрутка, везущая ее мимо бесконечных лесов и полей. И снова — толкающиеся люди, простые рабочие, так непохожие на Шаталова. И снова — ощущение, что осталась с этой жизнью один на один и ждать помощи неоткуда.

Все завершалось также, как и начиналось. Жизнь совершила свой круг, вернув все на свои места. Цепляясь за поручень, Карина начала сомневаться, что Влад вообще когда-то был в ее судьбе.


— Карина, а где же Владик?

Вопрос бабушки разбил вдребезги ее нелепый самообман, в который она почти поверила. Влад все же был. Не приснился и не придумался. Но теперь о нем стоило говорить только так — в прошедшем времени.

Карина кинула быстрый взгляд на Колю, который на мгновение отвлекся от своего планшета и кивнула бабушке на дверь в кухню. Сегодня она была просто неспособна сказать брату, что человек, к которому он успел привязаться, был в их жизни только эпизодом.

Когда они с бабушкой оказались в маленькой кухоньке, Карина притворила за собой дверь и негромко сказала:

— Владислав Николаевич у нас больше не появится.

— Почему?

На добром морщинистом лице появилось хмурое выражение. Взгляд бабушки красноречиво говорил о том, что та считает, будто вина за то, что «Владик» больше не придет, лежит целиком и полностью на Карине. И это стало для нее последней каплей.

Стараясь не повышать голоса, она сказала:

— Потому, бабуля, что этот твой Владик поспорил с Муринским на то, что затащит меня в постель и спор этот, как ты понимаешь, выиграл. Больше ему от меня ничего не нужно.

— Но как же так… — пробормотала Мария Матвеевна. — Он же так на тебя смотрел…

Господи… Ну что они все заладили о том, как он на нее смотрел? Что теперь толку от этих взглядов, если она оказалась всего лишь пешкой в игре двух великовозрастных негодяев?

— Как? — резко спросила Карина.

— Да как кот на сливки!

— Вот он и выпил меня, как сливки. И оставил после себя разбитую тарелку. Понимаешь?! — сорвалась она невольно, повысив голос. — Люди так делают, бабуля. Используют других людей и уходят. И больше я не хочу об этом говорить, ладно?

Бабушка кивнула молча, упершись взглядом в фартук, который нервно теребила пальцами. Карина поняла, что больше просто не может. Закусив губу, чтобы не разрыдаться, она быстро вышла из кухни, прошла в свою комнату и без сил рухнула на кровать. И только спрятав лицо в старую пуховую подушку, позволила себе заплакать, не подозревая о том, что брат слышал то, чего ему знать совершенно не полагалось.

Глава 17

Стук в дверь был тихим, очень деликатным. Так давал знать о себе только Коля. Быстро утерев мокрое от слез лицо и радуясь, что в комнате стоит темнота, она сказала негромко:

— Заходи.

Часы показывали одиннадцать вечера. Бабушка уже спала, и Коле следовало спать тоже. Но, видимо, что-то мешало брату заснуть и Карина уже догадывалась, что именно.

Присев рядом с ней на постель, Коля сложил руки на коленях, сцепив пальцы в замок и, не глядя на нее, спросил:

— Влад к нам больше не придет, да?

— Да, — подтвердила Карина очень мягко.

— Почему?

Почему… снова этот ненавистный вопрос. Тот, на который она не могла дать ему правдивого ответа. Просто не желала при брате говорить о Владе плохо. В конце концов, какие бы цели тот ни преследовал, он доставил Коле немало радости. В компании Влада ее обычно замкнутый брат оживал. И теперь Карине хотелось, чтобы Коля сохранил о нем только хорошие воспоминания.

— Так иногда случается, — сказала она, тщательно подбирая слова. — Люди не могут быть вместе, потому что они очень разные. В таких случаях им гораздо лучше по отдельности.

Господи, она говорит так, будто у них с Шаталовым случился развод. Нелепые, затасканные фразы, не способные никого ни обмануть, ни утешить.

— Он тебя обидел? — спросил Коля очень серьезно.

— Нет, — быстро ответила она. — Нет, не думай о нем плохо.

Она подняла руку и потрепала брата по голове. Тот ничего больше не сказал, просто прислонился к ней, словно все понимал и желал вместе разделить горе. Как тогда, когда умерла мама. Обнимая его, Карина ощущала, как слезы снова подступают к глазам и как соленые ручейки бегут по лицу, падая Коле на волосы. Смахнув бесполезную влагу с щёк, Карина поцеловала брата в макушку, ощущая на губах горький привкус собственных слез.

Она сжала зубы до боли и сказала себе, что все это нужно просто перетерпеть. Не впервой.


На следующий день после возвращения Муринского в Заборье, терпение Карины лопнуло. Работа встала, клиенты иссякли, а Степан только и делал, что продолжал болтать о столичной жизни и гонять чаи. И дальше сносить это безответственное поведение она была не намерена, хотя Муринский был последним человеком, с кем ей хотелось как бы то ни было соприкасаться.

— У нас кончились клиенты для обзвона, — заявила Карина Степану прямо с порога.

— Ну и что? — пожал плечами тот с беззаботной улыбкой.

— А то, что твой отдел должен нам их поставлять.

— Да мы и так продали двести тысяч тазов! — возмутился Муринский. — А тебе все мало, Ангелова?

— Не мы, — холодно отчеканила она, подходя ближе и окидывая его презрительным взглядом. — Тебя тут не было и твоей заслуги в этом нет. И в любом случае — это не причина теперь ничего не делать. Ты должен…

— А ты мне не указывай! — огрызнулся Муринский, перебивая ее. — Думаешь, раз трахалась с таким крутым, как Шаталов, тебе теперь все можно?

— Ну и дурак же ты, — выплюнула Карина с отвращением. — Как только у тебя язык поворачивается…

— Мой язык на многое способен, — пошло ухмыльнулся Степан. — Кстати, должен предупредить тебя кое о чем…

— Засунь себе свои предупреждения… — начала было Карина, но вскрикнула от боли, когда Муринский схватил ее за руку и дёрнул на себя — так, что их лица оказались очень близко. Так близко, что она чувствовала на себе его дыхание.

— Так вот, — елейным тоном продолжил Степан. — Хочу тебя предупредить, что наш с Шаталовым спор ещё не завершен. Ты не все слышала. Согласно уговору, ты должна в него влюбиться. Так что наверняка он будет к тебе таскаться до победного и вешать на уши Доширак, лишь бы помириться и выиграть пари. В общем, не будь дурой, Ангелова. Имей в виду, что ты такая не первая и не последняя. Спорить на девчонок наша давняя традиция, ещё со студенческих времён, — закончил он самодовольно.

Карина вырвалась из его хватки и, глядя на него сверху вниз, сказала:

— Сделай лицо попроще. Уверена, что на тебя не велась ни одна.