Язык онемел, и парень ответил сам.

— Вижу, что прав. Ну, нет уж, Уфимцева, не надейся, — Ванька вернул мне тонкую ухмылочку. — Мне и без тебя девчонок хватает, и куда отзывчивее. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я? И если бы не твои дурацкие рефераты, я бы сейчас…

Он не закончил, но я и так догадалась, чем бы он сейчас занимался и с кем.

Понимала ли я? Да уж, конечно!

— Да на здоровье!

— Непременно.

— Это ты не мечтай!

— Ха-ха, насмешила, — и ведь действительно посмеялся.

— Почему же тогда не слезешь с меня? Клюв!

— Боюсь, что сбежишь и еще одного хомячка придушишь. Злодейка! Может, тебя связать, чтобы мир обезопасить?

Я завозилась под парнем, и устало сказала:

— Отпусти. Никого я не придушу. — И отвернулась. Совсем. Надоел он мне, даже настроение испортилось.

Ванька отпустил. Сполз с меня, а следом и с дивана.

— Твою мать… — выругался, увидев на светлом ковре кофейную жижу и разбитые чашки. — Теперь убирать надо, — сказал, — иначе Илюха с меня три шкуры спустит. Вставай, Уфимцева! — Воробышек поднял с пола очки и положил их возле моего плеча. Посмотрел с досадой и укором (видимо, и правда, не мог мне девчонок простить). — Бери тряпку в руки, будем заметать следы твоего неудавшегося преступления.

Пол и ковер мы скоблили минут пятнадцать, и еще столько же наводили порядок после нашей беготни. А потом я пошла в кухню и сделала себе один кофе и один большущий бутерброд. Нагло все слопав, вернулась в комнату и забралась на диван — подальше от Воробышка, который (ну, надо же!) заканчивал читать физику!

— Вкусно? — с завистью и злостью спросил Ванька.

— Не очень. Мало! У тебя тут с голоду помрешь. Одно из двух: или ты жадина, или лентяй!

— Или кто-то много ест.

— Все-таки жадина, — невесело констатировала факт и съела последний кусочек.

— Много болтаешь, Зубрилка. Ты мне мешаешь учить.

Ой-ой-ой, какие мы правильные. Так и захотелось навредничать.

Нащупав пульт, я включила телевизор и нашла в памяти канала нужную передачу. Сделав звук погромче, откинулась на подушки.

— Да, расслабься, малыш. Все равно для того, чем ты собирался заняться с Рыжей, много ума не надо! Хватит и птичьего ай-кью. А «Тачка на прокачку», между прочим, я тоже люблю смотреть! Я бы на колеса этого мустанга литые диски со спиннерами поставила и модифицировала двигатель. Добавила бы трубчатый коллектор с расчетом на высокие обороты, чтобы мощность увеличить, а перед турбиной — дополнительную камеру сгорания, как на гоночных автомобилях «Формулы 1». А еще бы двери от Ламборгини, чтобы откидывались вверх. О! И Сабвуферы! Вот сабвуферы точно! И можно на трек! И не пялься на меня Воробышек, не собираюсь я тебя травить. Нужен ты мне, как дохлый хомячок зоопарку…

POV Воробышек

Это звонок. Настойчивый телефонный звонок, но мозг не хочет просыпаться. Ему продолжает сниться какая-то чушь. В этой чуши я стою на учебной кафедре у доски, в костюме тройке с галстуком, свечусь от счастья, как новая копейка, и сыплю формулами направо и налево, как последний затюканный ботан. А во всей аудитории присутствует одна лишь Уфимцева. Сидит королевой в первом ряду — мелочь в очках, и одобрительно кивает головой: «Правильно, Ваня. Молодец, Ваня…»

Тьфу, черт!

Я не могу открыть глаза, но протягиваю руку и нащупываю сотовый. Подношу к уху.

— Алле…

А в ответ тишина.

— Клон, если это ты — отзовись или иди к черту. Я всю ночь не спал.

— Где Катя?

Что у брата с голосом? Связки, как натянутые гитарные струны. Катя? Какая Катя?! Но голос в трубке звучит удивленно и неожиданно звонко, и я прошу, накрыв глаза ладонью.

— Фигасе! Клон, что за шутки? Тебе что, одно яйцо отрезали? Не звени…

— Это кто? — динамик вдруг отзывается громко и требовательно, и я догадываюсь сквозь полудрему — не брат.

— А ты кто?

— Эй, я первый спросил!

— А я второй.

— Где Катя?! Я тебе сейчас сам яйцо отрежу, козел, если не ответишь! И не только яйцо! Я спрашиваю, где Уфимцева?

Ах, Уфимцева. Я убираю ладонь и приоткрываю глаз — девчонка спит, повернувшись ко мне лицом, сдвинув к себе все подушки. И это я — жадина?

— Слушай, парень, ты за разговором следи. Я ведь могу и обидеться. Не ори, спит твоя Катя. Разбудишь.

— Как спит? Где?! Почему у тебя ее телефон?

— Рядом спит, на диване. А телефон выпал, наверно, когда мы с ней… неважно. Не твое дело.

— Что?! Слушай, ты, смертный! Если с ней что-нибудь случится, если хоть пальцем Катьку тронешь, я тебя убью! Клянусь Дракулой! Я тебя найду и…

Кем? Чё за фигня? Пришлось отключить сотовый. Совсем. Тем более, что он, как оказалось, не мой. Должно быть, выпал из кармана Очкастика, когда мы боролись.

Боролись — смешно. Там силы-то в руках, как у котенка. Боялся поломать, когда под собой чувствовал. Хотя девчонка оказалась на удивление шустрой. И острой на язык. Вывела из себя во всех смыслах. Снова пришлось бороться, чтобы отобрать пульт. Правда на этот раз не сдержался, куснул в шею. Жаль, что клыки отрастить не получилось, а то бы с удовольствием крови выпил. Теперь вот снится еще, как будто мне ее в реале мало…

Я смотрю на тонкое лицо, спрятанное за волосами. На полуоткрытые, нежной формы губы и подбородок. На очки, смешно съехавшие на нос.

А все-таки удивительная она — эта Уфимцева. Совсем девчонка еще, а столько знает. И неужели я ошибся и у нее есть личная жизнь? Хм, похоже на то. Пацан не шутил, вспылил всерьез. Значит, и в поцелуях она вполне разбирается, не зря на меня так таращилась. Все-таки странные они люди — ботаники.

За окном уже рассвело, но задернутые шторы хранят полумрак. Я подношу запястье к лицу. Часы показывают без пяти минут шесть. У нас с Зубрилкой остался максимум час, чтобы поспать. Я роняю руку и закрываю глаза… И королева аудитории тут же снисходительно улыбается и позволяет сыпать формулами дальше: «Продолжай, Воробышек, продолжай…»

— 26 —


Мы проспали целых четыре! Так и не поняли, кто проснулся первым, но оба вскочили и заметались по гостиной. Стукнулись плечами у двери ванной комнаты.

— Посторонись, Клюв! Потерпишь… — прошипела девчонка и точнехонько вписалась в узкую щель, захлопнув дверь перед моим носом. В умывальнике полилась вода…

— Эй, я не понял, кто в доме хозяин?

Но зато собралась быстро — свернула густые волосы в узел, натянула очки, куртку, рюкзак, кеды и, как заправский спринтер встала у выхода на старте.

— А реферат? — важно пискнула, когда я собрался открыть замок. Выскочила на лестничную площадку первой и впечаталась носом в каменную грудь старухи Семеновны, вставшую стражем на пороге.

Так вот, кто нас разбудил? Нужно было сразу догадаться. Важный вид соседки — поджатый рот и прищуренный глаз, сказали о том, что она поймала меня с поличным и сейчас страшно довольна этим фактом. Наверняка соображает, чего бы мне, бесстыднику, вменить.

Смешно. В каком веке она вообще живет? Люди давно перестали стесняться тех, с кем спят или проводят ночь, если никому не должны.

— Доброе утро, Семеновна. Ну что еще? Телефон глючит или вновь соль закончилась?

Старуха не растерялась. Ответила, внимательно рассматривая смутившуюся под ее взглядом Зубрилку. Уперла руки в бока, и не думая отступать в сторону, чтобы дать незнакомке пройти.

— Она самая, Вань. Соль. Думаю: дай гляну, а вдруг ты дома, возьму рюмочку. Ноги-то у меня уже старые, чтобы за солью в магазин бегать. А ты почему не в институте? Прогуливаешь? А Илюша знает?

— У Илюхи своих дел хватает, чтобы мне сопли подтирать. А соли нет, Семеновна, и сегодня не будет. Приходите завтра.

Я захлопнул дверь и сунул ключи в карман. Вскинул сумку на плечо, вырастая за Очкастиком. Девчонка дернулась было сделать шаг, но не тут-то было. Семеновна стояла насмерть.

— А это кто такая? — подозрительно нахмурилась. — Что за девица? Я слышала, как вы за стенкой шурымурничали! Нехорошо, милочка, к одиноким парням ночами шастать. Можно и с животом остаться! Твои родители-то знают, чем вы тут с Иваном занимаетесь? Вот девицы нынче пошли — прости господи! Никакого стыда и совести! То одна, то другая! Ванька-то, бесстыдник, всем хорош, а вы и липнете! Вот Женечка, та приличная девочка была. Аккуратная и при очках. Я ее как увидела, так сразу Илюше сказала — бери, не сомневайся!

— А эта вас чем не устраивает, Семеновна? — я усмехнулся. Историю знакомства соседки с сестрой я знал не понаслышке. — Тоже приличная и при очках. Правда, она яд с собой носит — цианистый калий, и мечтает кого-нибудь убить. На хомячках тренируется, мелочь злобная, уже сотню передушила. Не удивлюсь, если она завтра какую-нибудь старушку по-тихому грохнет. Всю ночь о вас расспрашивала. Это она с виду мирная, а на самом деле мне ее на поруки дали, чтобы охранял. Сейчас вот в полицию веду сдавать. Так что запомните ее в лицо, Семеновна. Потому что она-то вас точно запомнила, я ее знаю. Если вдруг придет — не открывайте. Не советую!

Когда вышли из подъезда, Зубрилка рассердилась, даже щеки покраснели.

— Воробышек, ты совсем, что ли, с ума спятил? Зачем напугал человека? И про яд и хомячков — это я пошутила. Дураку же понятно…

— Вот про дурака осторожнее, Уфимцева! Я тебе еще разбитые чашки и пульт не забыл. Да и не все ли равно? Забей. Все равно она тебя больше никогда не увидит.

— Нет, мне не все равно, — тихо, но упрямо возразила девчонка, шлепая за мной следом к закрытому паркингу. — Потому что я не знаю, как можно поверить в эту глупость, но твоя соседка, кажется, поверила.

— Ну и в чем проблема? Меньше будет нос совать в чужие дела. Надоела! И вообще, странно, что тебя смутило это, но не смутил ее намек о том, чем мы с тобой занимались.