— Да, — соглашается Воробышек, став серьезным. — Именно поэтому я тебя сюда и привез. Хотел показать. Считай это моей личной степенью доверия.

Он тоже смотрит вверх, и я вдруг представляю его маленьким мальчиком, отчаянно пытающимся сосчитать звезды — милым и синеглазым.

— Звездочет, надо же, — произношу задумчиво. — Представляю, как тебе было обидно.

— Еще как, — не отрицает Иван. — Удивительно, что Женька не забыла. Я до сих пор помню то первое чувство беспомощности. Тогда оно меня по-настоящему потрясло. Но разве их возможно сосчитать все?

Я оглядываюсь и смотрю на парня. Внезапно решаюсь. У нас нет покрывала, но майская трава шелковистая и молодая. И мне вдруг хочется запомнить эту ночь на всю жизнь, отметить ее в памяти каким-то особым поступком. Пусть нелогичным и глупым, но таким же шальным, как наш ночной визит на холм.

Я опускаюсь и без страха ложусь в траву. Раскидываю руки, чтобы почувствовать свободу.

— Катя? — слышу удивленное.

— Вань, иди сюда! — прошу. — Пожалуйста! Я хочу тебе кое-что показать!

— Замерзнешь, дуреха…

— Да, ерунда! Иди же! — зову, и он ложится. Я чувствую, как его плечо касается моего, и эта близость вызывает приятное тепло. Я достаю телефон и приближаю фокус. Экран тут же вспыхивает белыми точки.

— Смотри сколько их, — показываю на экран, а затем и в небо рукой. — Небесных светил! Сейчас над нами находятся около трех тысяч звезд — это те, которые можно увидеть невооруженным глазом с земной поверхности в одном из полушарий. А всего их около шести тысяч. У трехсот из них — самых ярких — есть собственные имена. Считается, что человечество еще на заре своей сознательной жизни сделало одно важное открытие.

— Какое же? Что это не золотые жуки, выползшие из чрева черепахи?

— Не смейся. Люди всего лишь пытались мыслить логически.

— Ладно молчу, продолжай.

— Они заметили, что проходит день, месяц, год, а рисунок неба не меняется. А значит, можно пуститься в плаванье и найти дорогу домой. Запомнить расположение созвездий и нарисовать первые звездные карты. Можно обрести надежду и опыт.

— Однако звезды движутся.

— Верно. Как и все во Вселенной. Чтобы изменился рисунок созвездий, должно пройти не меньше двадцати пяти тысяч лет.

— Мы не увидим, Умка.

— Но мы знаем! Да, наша жизнь коротка и похожа на миг, но наши знания делают нас сильными! Мы познаем Вселенную колоссальными шагами по ее же меркам! Мы, которых почти не существует, пытаемся понять ее природу с историей в миллиарды лет! Ты представляешь это?

— Да уж, ничего не скажешь, мощь впечатляет.

— Ты знаешь, что большинству созвездий люди дали имена еще четыре с половиной тысячи лет назад? Еще и близко не было пирамиды Хеопса и Христианства, но уже были Большая и Малая Медведицы, Орион, Дева и Водолей! Это удивительно, Вань!

Я чувствую, как плечо парня шевелится — он придвигается ближе.

— Ничего удивительного, — отпускает смешок. — Люди всегда придавали большое значение звездам. Ты забыла, сколько придумано сказок и легенд? Это же легко — лежать в траве и мечтать. Смотреть в небо и видеть прекрасную Деву или меткого Стрельца. Даже я знаю одну сказку. Для ребенка шести лет она казалось очень правдоподобной.

— Расскажи, — неожиданно для себя прошу. — Я люблю небо.

— Ты серьезно? — но в голосе Воробышка уже не слышно смеха. О чем он сейчас думает, я не знаю, но очень хочу узнать.

— Да. Пожалуйста, расскажи мне. Может, ты знаешь, откуда на небе берутся звезды? Как появляются эти горящие огоньки?

— Знаю.

— Откуда же?

Мы переглядываемся и снова смотрим вверх.

— Где-то среди нас живет маленький, тихий и добрый человечек. О нем никто не слышал, никто не знает, как его зовут, он застенчивый и скромный, но выполняет очень важную работу. Каждый день он ходит среди людей и собирает слезы печали. А когда наступает ночь, делает из них яркие звездочки и вешает на небо. Там они горят до тех пор, пока печаль не исчезнет. Тогда звезды падают, и каждый счастливчик может загадать заветное желание, которое непременно сбудется. Вот откуда берутся звезды.

— 39 —

— Да, я помню эту сказку, — говорю. — Так человечек превращает людскую печаль в счастье. Вань? — поворачиваю голову и вижу, что парень привстал на локте и смотрит на меня. Глаза привыкли к темноте, взошла луна, и я могу различить его взгляд.

— Что, Умка? — он произносит мое прозвище мягко и совсем без смешка. Здесь и сейчас мы одни, и звезды неожиданно нас сблизили.

Я немного колеблюсь, но все же признаюсь:

— Мне кажется, что сегодня ты этот человечек, а я увидела падающую звезду и загадала желание.

И это действительно так. Моя печаль, возникшая в танцевальном зале, этой ранней ночью благодаря Ивану превратилась во что-то, похожее на тихое счастье и ощущается светом в душе.

— И что же ты загадала? — Воробышек спрашивает негромко, но что-то в его вопросе и голосе заставляет повременить с ответом, а сердце застучать быстрее.

Он вдруг склоняется ко мне — низко-низко. Опускает ладонь на щеку и прячет пальцы в волосах. Его прикосновение нежное и горячее, как и дыхание, которое я неожиданно чувствую у самых губ. Оно обжигает встречей и будит во мне фейерверк эмоций — тысячу, пронзивших кожу огнем иголочек:

— Катя, скажи, что меня!

Если и может любая девчонка мечтать о первом поцелуе, то наверняка о таком. Когда парень, похожий на мечту, а над головой — черный бархат звездного неба. Когда по-особенному звучит имя, а мир один на двоих.

Конечно, его. А разве может быть иначе?

Ванька целует не спеша, неглубоко и осторожно, словно только пробует меня на вкус. Отстранившись, снимает очки и возвращается, чтобы задержать свои губы на моих уже дольше. Припадает крепче. Нажимает на рот языком, опускаясь телом на мою грудь. Это так ошеломительно и откровенно, я словно с головой ухожу под воду, и от новых ощущений, наполнивших легкие, силюсь вдохнуть воздух.

— Катя…

Незаметно для себя опускаю руки на широкие плечи и поднимаю подбородок, когда он касается губами шеи. Вот сейчас мы так близко, как никогда в танце.

Воробышек смотрит на меня — прикипает вниманием. От его близости тепло, от дыхания — горячо, а сердце стучит, стучит, стучит… и хочется еще и еще этого огня и иголочек, приятным током пронзающих тело. Не знаю, что Иван видит в моих глазах, но он тихо спрашивает, и не думая отпускать:

— Ты не ответила на поцелуй. Тебе не понравилось?

Что? Мне? Да у меня голова идет кругом! От этой ночи и от него, разве не видно? Но в вопросе звучит странное ожидание, и я понимаю, что он не даст мне смолчать.

— П-понравилось. — Господи, а как отвечать-то? — Очень, — тихо признаюсь, хотя щеки и вспыхивают румянцем. Хорошо что ночь, и можно скрыть неловкость и стыд. И собственный блеск в глазах, в которых отражается желание.

Или не скрыть? Кажется, не скрыть, потому что Воробышек внезапно просит:

— Поцелуй меня. Я хочу.

Я тоже хочу пережить это снова — его вкус и ласку, и послушно отрываю затылок от травы, тянусь и нахожу его губы. Касаюсь их несмело — теплых и упругих своими — вспухшими и горячими, задерживаю прикосновение, словно хочу поймать его вдох. Жду и жду ответ, но ничего не происходит.

Какое-то время Ванька молчит. Я опускаюсь в траву, и мы смотрим друг на друга. Наша внезапная близость не окончена, его рука продолжает греть мой висок, большой палец поглаживает щеку… Я растерянно замираю, когда он спрашивает:

— Катя, неужели для тебя это в первый раз?

Первый. И врать ему бесполезно. Мне не сравниться с ним по части опыта.

— Это плохо?

Наверняка, да, думаю я. Скучно и все такое. Будь Ванька сейчас с другой девчонкой, они бы могли зайти значительно дальше звездных поцелуев, а я его разочаровала.

Я напрягаюсь, и он это чувствует. Не отпускает, когда порываюсь встать. Вместо этого опускает свой лоб на мой и смеется.

— Эй? Ты чего? — хмурюсь, не зная что ожидать. Но слышу в ответ легкое и вполне себе довольное.

— Господи, Очкастик, ты сплошной сюрприз!

Хм. Ну, наверное.

— А как же твой парень? Неужели никогда не хотел? Вы же не дети.

Мой «кто»? Ах да… Я уже однажды сказала «а», пришло время сказать и «б». Надеюсь, Ванька не распознает ложь. Мне совсем не хочется ему врать.

— Ну, мы не торопились. Он не настаивал.

Какими мы, должно быть, с моим воображаемым парнем выглядим сейчас глупыми в глазах Воробышка. И я не ошиблась.

— Похоже, он святой или дурак. Так как его зовут?

В голове стремительно проносится сотня имен, и не находится ни одного подходящего. Нет, все-таки одно имя меня спасает, которое я произношу каждый день.

— Сёма. С-семен. Пожалуйста, Вань, — прошу смущенно. — Я не хочу о нем говорить. Мы скорее с ним друзья. У нас непростые отношения.

— Ну, он точно молокосос, судя по голосу, — рассуждает парень. — А вот насчет статуса друга — что-то я сомневаюсь. По телефону он мне так точно таким не показался. Не переживай, я сам поговорю с ним. Не хочу, чтобы у тебя были проблемы.

— Что? Зачем? Лучше не надо!

— Боюсь, придется, Умка, — очень серьезно отвечает Ванька, — если мы хотим продолжить то, что только что начали.

Я замираю, не веря, что все правильно расслышала и поняла. Но ведь правильно?

— А мы… То есть, ты разве хочешь… со мной? А как же сюрприз? Ну, то, что для меня это впервые? Мне показалось, ты расстроился.

Воробышек касается носом моего носа и мягко губами губ. Шепчет тихо, вызывая в душе бурю эмоций и новую толпу мурашек на коже.

— Тебе показалось. Знаешь, Очкастик, это заводит. Когда дело касается тебя, меня заводит даже твое имя.