— Меня больше всего поражает композиция — настоящий Ренессанс, — говорит Люси и, соединив большие и указательные пальцы обеих рук под прямым углом, заключает картину в воображаемую раму. — Почти как у Леонардо да Винчи.

— Да, немного похоже на роспись Сикстинской капеллы, — соглашаюсь я, желая поддержать разговор и не подать виду, что все это напоминает мне скорее произведения, которые Джен создавала в трехлетнем возрасте, возя по бумаге испачканными краской пальцами.

— Сикстинскую капеллу расписывал Микеланджело, — сообщает Зельда, беря меня за руку. — Но не смущайся. На днях одна студентка спросила меня, читала ли я новую книгу Леонардо «Код да Винчи».

— Хорошо хоть не поинтересовалась, смотрела ли ты «Титаник», где он играет главную роль.

Посмеявшись, мы продолжаем путь по спиралеобразным пандусам музея, время от времени останавливаясь, чтобы полюбоваться той или иной картиной. Но больше всего нас впечатляет архитектура. Именно на такой эффект и рассчитывал Фрэнк Ллойд Райт, создававший это здание скорее как витрину для собственного «я», нежели для хранящихся здесь произведений искусства. Отметив очевидную самоуверенность архитектора, мы сходимся во мнении, что благодаря этому качеству он мог бы сделать блестящую карьеру на телевидении.

— Жаль, что я не смогла приехать на твой день рождения, — говорит Зельде Люси, когда мы проходим мимо одного из полотен Пикассо.

В этот момент я оборачиваюсь, стараясь получше рассмотреть изображенную на нем женщину с желтыми волосами, делаю шаг назад, чтобы поймать более удачный ракурс, и чуть не падаю на ограждение. Зельда тут же хватает меня за руку, хотя ее взгляд остается прикованным к Люси.

— Я знаю. И мне тоже хотелось тебя увидеть. По нескольким причинам, — говорит она.

— Как ты думаешь, Дэну меня не хватало? — спрашивает Люси.

— Мне кажется, без нее он чувствует себя каким-то потерянным, — пытаюсь подсказать я, но Зельда не заглатывает наживку.

— Я бы этого не сказала, — возражает она. — Я хорошо воспитала своего сына. Дэн — сильный, независимый мужчина. Прекрасно ладит с детьми, отличный отец, умеет делать буквально все. Он починил мой видеомагнитофон, помог мне составить резюме и не давал скучать гостям.

— А купить тебе хороший подарок он не забыл? — спрашиваю я, надеясь, что Дэн все же допустил хоть какой-то промах.

— Не забыл. — С этими словами Зельда демонстрирует нам запястье, украшенное серебряным браслетом ручной работы, — именно такие украшения ей нравятся больше всего.

— Похоже, он во мне вообще не нуждается, — с обидой говорит Люси.

— Конечно, нет, — соглашается Зельда. — Как и ты не нуждаешься в нем. В этом и состоит особенность таких браков, как ваш. Вы не нуждаетесь в его сохранении. Совсем не так было в мои годы, когда женщина не могла уйти от мужа, потому что не была способна сама себя обеспечить, а мужчина терпел супругу только потому, что она брала на себя заботу о домашнем хозяйстве. Теперь каждый из вас может жить собственной жизнью. Никто ни от кого не зависит. И у тебя, и у него целое море возможностей. Вы с Дэном сможете сохранить свой брак, только если решите, что сами этого хотите.

— Я правда этого хочу, — серьезно говорит Люси. — Теперь у меня нет никаких сомнений. И я готова признать, что совершила ошибку. А в последние несколько месяцев вела себя просто ужасно.

Зельда улыбается:

— Помню, на тридцатую годовщину своей свадьбы мой отец сказал, что может назвать счастливыми только двадцать пять лет семейной жизни.

— Какой ужас! — восклицаю я.

— Именно это я и подумала в тот момент, — говорит Зельда. — Теперь же я понимаю, что моим родителям повезло гораздо больше, чем многим другим, и это своего рода рекорд.

— Как тебе кажется, Дэн ко мне вернется? — с тревогой спрашивает Люси.

— Я знаю, что он все еще любит тебя, — отвечает Зельда.

— А я люблю его, — шепчет Люси.

— Скажи, он заставляет твое сердце биться быстрее? — Я решила воспользоваться своей новой шкалой Рихтера для определения серьезности отношений.

— Да, хотя в это и трудно поверить после двадцати лет брака, — улыбается Люси. — Просыпаясь утром и видя его, лежащего рядом со мной, я каждый раз думаю, какой он красивый. При взгляде на Дэна у меня до сих пор прямо дух захватывает.

— Поэтому вы должны быть вместе, — просто говорит Зельда.

— А вдруг он не захочет меня простить? Что мне тогда делать — броситься под поезд?

— Ты читала «Анну Каренину»?! — спрашиваю я, потрясенная открытием.

— Ну, на дворе, в конце концов, не девятнадцатый век, — заявляет Зельда. — И даже не двадцатый. Со времен Зевса мужчины потакали своим слабостям, а женщины их постоянно прощали. Теперь ситуация изменилась. Конечно, в том, что супруга тебе изменила, нет ничего хорошего, но все же это не такой ужасный проступок, который нельзя простить.

— А не могла бы ты поговорить с Дэном и все ему объяснить? — Люси с надеждой смотрит на Зельду.

— Нет. Но я уверена, что ты сама сумеешь это сделать.

Еще несколько минут мы любуемся работами де Кунинга и обожаемого Зельдой Джима Дайна — на картине последнего, насколько я могу разобрать, изображено сердце, — после чего совершаем обратное круговое движение и спускаемся в ресторан, расположенный на первом этаже. Обеденный зал заполнен мамашами с Ист-Сайда и их чадами, которые явно предпочитают полотнам Модильяни горячие оладьи. В музей они приходят только для того, чтобы поесть. А в Публичную библиотеку — чтобы воспользоваться туалетом.

Как только мы усаживаемся за столик, карманный компьютер Люси начинает пищать.

— Электронная почта, — извиняясь, объясняет она, — наверное, наверху не было приема. — И, быстро просмотрев сообщения, с улыбкой сообщает: — Лили выиграла соревнования по плаванию. Дин задерживается: у него ответственный теннисный матч. Дейв спрашивает, во сколько я сегодня вернусь домой и можно ли ему взять мою машину.

— Похоже, дни, когда родители не отходили от телефона, гадая, куда подевались их дети, навсегда ушли в прошлое, — смеется Зельда.

Однако вместо того, чтобы превозносить достоинства современных технологий, избавивших нас от необходимости каждый вечер молиться о том, чтобы ребенок смог найти десятицентовую монету и телефонную будку, Люси вдруг издает восторженный вопль:

— Упс! Послание от Лена Саншайна! — Она лихорадочно щелкает кнопками и, дочитав письмо до конца, сообщает: — Ему очень понравилось мое предложение, и он собирается начать съемки. Утверждает, что это самая интересная идея за последние несколько месяцев. По крайней мере так он думает сегодня.

— Это же замечательно! — радостно подхватывает Зельда, хоть и не представляет ни кто такой Лен Саншайн, ни какое шоу имеет в виду Люси. Зато она прекрасно знает, когда именно свекровь должна поддержать невестку.

— И в чем же заключается эта идея? — спрашиваю я, но Люси уже торопливо набирает ответ на крохотной клавиатуре своего «Блэкберри».

Наконец она поднимает голову и смотрит на нас счастливыми глазами.

— Это будет нечто совершенно особенное. Комедия о двух подругах — женщинах сорока с небольшим. Одна из них замужем, другая разведена.

— Так ты хочешь сделать шоу о нас с тобой! — кричу я и сама не понимаю, чего больше в этом вопле — радости или ужаса. — А кто же будет играть меня?

— Ну, не совсем тебя, — смеется Люси. — И не меня. Это будет рассказ о том, с чем сталкивается любая женщина в нашем возрасте, — о ярмарках домашней выпечки и ботоксных инъекциях. А также о сексе и целлюлите.

— И о бессмысленных покупках, — напоминаю я, желая быть полезной.

— Правильно, — улыбается Люси. — Я сказала Лену, что это будет нечто среднее между «Девушками Гилмора» и «Золотыми девушками». Мне хотелось бы назвать это шоу «Ботоксные дневники».

— Если меня будет играть Далия Хаммершмидт, я покончу с собой.

— Вот что значит телевидение, — притворно вздыхает Люси. — Проекту всего четыре минуты, а каждый уже имеет о нем собственное мнение.

18

О новом проекте Люси уже написала «Вэрайети», и я жду, что подруга отправится в Лос-Анджелес проводить кастинг, но в последние дни она вообще не покидает Пайн-Хиллз.

— Сначала нужно покончить с более важными делами, — озабоченно заявляет Люси, сидя за столом в своей библиотеке. Перед ней — наброски двенадцати вариантов сценария. Сценария объяснения между ней и Дэном. — Самое главное — вернуть его во что бы то ни стало, — говорит Люси, заглядывая в блокнот. — Поэтому первый вариант таков: сегодня вечером я отправляюсь на его корпоративную квартиру. Там снимаю с себя плащ, под которым нет ничего, кроме пояса и ажурных чулок.

— Дождевик на голое тело? — Я с сомнением качаю головой. — Прямо как эксгибиционистка.

— Но ведь это плащ от «Берберри», — возражает Люси.

— Ну, тогда ты будешь эксгибиционисткой из высшего общества, — не сдаюсь я. — К тому же в это время по телевизору будут идти «Все звезды». Нарядись ты хоть стриптизершей, он не обратит на тебя никакого внимания.

— Что ж, разумное замечание, — соглашается Люси и вычеркивает этот сценарий из списка. — А как тебе понравится менее экстремальный вариант? Завтра я отправлюсь в «Ситинг-прити», сфотографируюсь обнаженной, а потом подарю портрет Дэну?

— Вообще-то неплохо, — говорю я, пожимая плечами, — если, конечно, ты считаешь, что он уже забыл, как ты выглядишь.

— Джесс, неужели ты никогда не слышала о «Ситинг-прити»? Туда ходят все мои знакомые. Такое фото — прекрасный подарок мужу. К тому же клиентки в основном немолодые дамы.

— По-моему, это отвратительно. — Я делаю гримасу.

— Вовсе нет, в особенности после того, как изображение подкорректируют. Женщины на фотографиях, как правило, выглядят восхитительно. Там работают настоящие мастера своего дела, умеющие как следует использовать освещение. Кроме того, Отто — лучший художник к востоку от Лас-Вегаса. Если имеешь дело с ним, можно забыть о липосакции. Его услуги гораздо дешевле и безопаснее. Во всяком случае, с бедрами Мадонны он сотворил настоящее чудо.