Он переводил взгляд, то на меня, то в сторону, куда полетел его дружок и рвал волосы на себе. Я тоже глянула и пришла в ужас – мой обидчик был пришпилен двумя ржавыми арматурами к полуразвалившейся стене! Как такое могло произойти?! Ведь я даже не прикоснулась к нему, а он отлетел от меня метров на семь, и напоролся на торчащие железки. Его голова свисала на грудь, я с сожалением поняла, что парень мертв. Это не принесло мне облегчения, от ужаса я осела на землю и лишилась чувств.

11.

   В себя я пришла только в больничной палате, сразу и не поняла где я. Слышался тихий разговор, бабушка и наша соседка Анечка разговаривали.

- Вот как вышло-то… надо было мне Юлю к матери в Париж отправить, все-таки… Эмма очень просила отдать ей девочку, а я боялась остаться одна. Я тогда отправила Юленьку на все лето в спортивный лагерь, а сама поехала просить дочь оставить нас в покое… если бы я отдала ее Эмме, этого бы не случилось… - бабушка плакала, я удивилась, она никогда не показывала свои слезы. И мать моя, значит, в Париже живет?

- Луиза Марковна, вы не расстраивайтесь так. Юля крепкая, она поправится…

- Да разве теперь будет так, как прежде? Разбитую вазу не склеишь ведь…

   Большую часть времени я спала, мне кололи снотворное и обезболивающее. Это спасало меня от чувства вины и потерянности. Я понимала, что теперь все в моей жизни изменилось. Я – убийца. Пусть не нарочно, защищаясь, но я лишила человека жизни, и это угнетало меня, жить не хотелось. На мне ни одного живого места не было, вся перебинтована, правые рука и нога в гипсе, лицо сплошь в лейкопластыре. Ногу пришлось прооперировать, потому что перелом был странный, по мнению врачей, мою ногу будто растянули, в трех местах сломав ее. Но я знала, что такой перелом получился от резкого выброса ноги при приеме карате. Врачи скрепили кости скобами, иначе никак.

 На пятый день пребывания в больнице я вдруг вспомнила про любимого Никиту, он уже через четыре дня должен был приехать за мной, но я не хотела, чтобы он узнал обо всей этой истории и увидел меня в таком состоянии. Поэтому я попросила Анечку принести мне бумагу и ручку, чтобы написать ему письмо. Прощальное. Душа моя рвалась на части от того, что я больше никогда его не увижу. Аня меня долго уговаривала поговорить с парнем, ведь я не виновата в том, что случилось со мной. Но я не могла. И отдать письмо должна была Аня, моей бабушке Никита теперь не верит.

   Писать было трудно, пальцы почти не слушались, но левой рукой я не приучена писать. Старалась, как могла, долго подбирала слова:

   «Милый Никита! Прости меня, но я не могу выйти за тебя. Я много думала и решила, что той детской любви между нами больше нет, мы выросли и у нас у каждого своя жизнь. Забудь про меня, забудь про ту нашу детскую клятву. Ты свободен. И не ищи меня, я уезжаю из страны. Нашлась моя мама, она живет в Париже, и я собираюсь к ней на постоянное место жительства. Прости, если сможешь…»

 Через три дня Аня пришла грустная, заплаканная. Она долго молча стояла у окна, потом подошла и присела на край моей кровати:

- Я отдала письмо…  извини, но мне кажется, что ты все это зря затеяла.

- Отдала и хорошо, – у меня перехватило дыхание от горя, я поняла, что больше мне и жить незачем.

- Хорошо?! Юль ты бы видела, что творилось с парнем! Он сначала не поверил, ворвался в квартиру и проверил каждый закуток, ища тебя. А потом всю ночь просидел на лавочке у подъезда, словно статуя. Я хотела все рассказать ему… только слово тебе дала. Он очень любит тебя…

- Ань, я убийца. Меня теперь судить будут и наверняка посадят. А Никита… он найдет себе девушку, и счастлив будет.

- Как знаешь. Тебе решать.

Да, решать мне. И я решила, что нет мне места в этой дурацкой жизни. Я стала собирать таблетки снотворного, складывая их под матрац. Накоплю побольше, чтоб сразу перестать существовать. Меня пугал предстоящий суд, встреча с родителями убитого мной парня. Думала, что суд обязательно будет на стороне погибшего и его родных. В тюрьму не пойду!

Мне не удалось осуществить свои намерения покончить с жизнью. Я не передумала, просто не знала, что раз в месяц проводят генеральную уборку и меняют матрацы. Так что, мой тайничок обнаружили, и тут же поднялась суматоха. Вызвали бабушку в больницу, она пришла заплаканная и расстроенная, тут же взялась выспрашивать, зачем я собирала таблетки.

- В тюрьму не пойду, - буркнула я и отвернула лицо к стене, не слушая бабулиных стенаний.

Через пару дней после этого, весьма небольшого разговора с бабушкой, ко мне пришел отец погибшего злодея. Он сначала застыл на пороге, осматривая меня с головы до ног, затем подошел к кровати и сел на стул, любезно подставленным одним из его телохранителей. Я же не знала, куда себя деть. «Вот и все… пришел мой конец…» - подумалось мне. Я блуждала взглядом по пуговицам пришедшего, не осмеливаясь встретиться с его глазами. И слов не находилось, лишь закусила губу, боясь, что он заметит, как трясется от страха мой подбородок, заклеенный пластырем.

- Прости… - вдруг услышала я, и в удивлении посмотрела на мужчину. В его воспаленных серо-зеленых глазах металась жалость, и стояли слезы. – Прости, девочка… Это я во всем виноват. Сына вырастил монстром, ни в чем ему не отказывал… Во что он тебя превратил…

12.

Просидев полчаса, мужчина ушел. Он сказал, что суд состоится через два месяца, и что я считаюсь потерпевшей, а не подсудимой. Еще сказал, что мне ничего не грозит, могу успокоиться и ничего не бояться. Но я не слишком-то поверила его уверениям.

Меня не оставляли в покое, каждый день кто-нибудь навещал. Приходил сенсей, объяснил причину моей травмы и гибели моего обидчика. Оказалось, в состоянии шока у меня проявились навыки бесконтактного боя, которыми владеют многие мастера восточных военных видов борьбы. Всего лишь, а я уже в чудеса поверила.

- Вот придешь в норму, я научу тебя…

- Я больше никогда не буду заниматься карате, - перебила я седого сенсея, узкие карие глаза которого внимательно следили за мной. – Хватит с меня, и так убила человека. Я опасна, и мне страшно.

- Вот поэтому, через полгода я жду тебя. Ты просто обязана продолжать обучение, чтобы больше не могла навредить людям и себе. Я научу тебя сдерживать свою энергию, Кайсака.

Я встрепенулась, услыхав свою боевую кличку. Сенсей Токаси Сайто наградил меня ею еще в детстве, на втором году обучения. Он всем своим ученикам давал клички, которые они заслуживали. Лариску Халявину он назвал мартышкой, иногда приставлял прилагательные «нетерпеливая» или «глупая», иногда «завистливая». Ей удивительно шло прозвище, и Лариска каждый раз услышав его, покрывалась красными пятнами от злости и требовала прекратить ее так называть. Сенсей только смеялся в седые усы, чем еще больше выводил ее из себя.

Как-то вечером пришла и мартышка. Я уже знала, что на меня напали по ее велению, это она подговорила знакомых парней изуродовать меня, не поняла только зачем. И вот стоит она у дверей моей        палаты, не решаясь подойти, а у меня в голове крутится только один вопрос – зачем? В этот вечер возле меня дежурила Анечка, бабушка ушла домой, и должна вернуться через час.

- Ты чего явилась?! – сжимая кулаки возмутилась соседка, того гляди бросится на Лариску. – Наделала беды! Как только совести хватило, прийти!

- Ань… пусть скажет, зачем пришла. И уходит.

- Прости… я, не хотела… - подползла ближе Лариска, вызвав у меня волну отвращения. Перед глазами встала картина, как она улыбалась в окне, когда меня тащили на пустырь. – Я только… прости меня ради Бога!

Халявина упала на колени возле моей кровати и забилась в рыданиях. А я все размышляла, какая она мартышка сегодня. Может жалкая? Или хитрая? Или раскаявшаяся и поумневшая?

- Юляя-я… прости… если, ты дашь показания против меня, меня надолго в тюрьму… а, я не хочу в тюрьму, я все сделаю для тебя. Я денег дам, много… Я такая дура была…

Я закрыла глаза и отвернулась. Вот и вся суть этой мартышки. Трусливой и безжалостной. Жаль, что и уши нельзя закрыть, чтоб не слышать фальшивых рыданий.

- Зачем ты так со мной? За что? – повернулась я к Халявиной.

- Так это… позавидовала. Тебя всегда вперед двигали… а, я тоже на чемпионат Европы хотела. Но я велела тебе только руку сломать, а не так… - кивнула она в мою сторону и скривилась.

- Пошла вон отсюда, дрянь! – подлетела Анечка. – А то я сейчас и тебе руку сломаю, или космы повыдираю. Давай, давай, вали отсюда!

Анечка силой вытолкала Халявину за дверь и вернулась ко мне, присела на кровать, поправила белокурые пряди, выбившиеся из конского хвоста.

- И не вздумай ее жалеть! Ишь ты – «заплачу»! Заплатишь, куда ты денешься, все заплатишь, по закону!

А мне всё равно было жаль мартышку. Недочеловек из неё получился, лживая и трусливая – два качества, которые сродни гранате, если не убьют, то ранят так, что не очухаешься. Да еще хорошо владеет навыками карате. Мартышка с гранатой… А я Кайсака. Я знаю, что это означает змея, но вдруг мне захотелось побольше узнать про нее, вдруг я смогу понять себя? И я попросила Анечку сходить в библиотеку и принести мне книги про змей, какие только найдёт. Нашла она немало, даже энциклопедию с цветными картинками. И я увидела ее, мою кайсаку! С фотографии на меня смотрела небольшая яркая змейка с маленькой головой и четкими большими ромбами на теле. И описание: « Избегает людей, очень ядовита, при опасности молниеносно атакует, от ее стремительной атаки спастись удастся вряд ли…»

У меня закружилась голова. Именно так и случилось. Спастись от меня бедолаге не удалось, я убила его. Откуда сенсей знал, какое прозвище мне подходит? Будто насквозь видел.

Через два месяца меня выписывали из больницы. От слабости я с трудом могла стоять на костылях, меня шатало из стороны в сторону. С помощью Анечки и бабушки едва смогла спуститься вниз по лестнице и доковылять до ожидающей нас машины. Мышцы как тряпочные, это бесило и выводило меня из себя. Но я только стиснула зубы и не проронила ни звука. Дома сразу ушла в свою комнату и легла на кровать.