13.

Я ни разу не смотрела на себя в зеркало за все время, пока была в больнице. Страшно. По жалостливым взглядам медсестер и санитарок поняла, что ничего хорошего я там не увижу. Меня всегда считали красивой, а что теперь? Даже не знаю. Полночи пролежала без сна, мучаясь любопытством. Потом решилась посмотреть на себя. Дотянулась до костылей и встала, сделала три шага к трюмо. Включила бра на стене, постояла с полминуты и перевела взгляд на зеркало. То, что я там увидела, потрясло. Я оторопела от испуга. Совершенно белое лицо, будто неживое, и багровые кривые шрамы, левый глаз полуоткрыт, волосы выбриты клочками, проплешины в тех местах, где накладывали швы. Один край губ вздёрнут вверх, другой наоборот. Вид настолько жуткий, что я не смогла сдержать крик. Мне тут же вспомнилось то роковое утро, снова боль и страх. Как жить с таким лицом?! Как?! Не помню, как подняла костыль и стала колошматить по своему отражению, крича и рыдая, как прибежала бабушка и почти следом соседка Анечка, как они вдвоем пытались успокоить меня. Я извивалась в истерике, проклиная эту жизнь, жалея, что сопротивлялась тогда. Пусть бы меня убили…

- Ну-уу, всё-ё, всё… тише, маленькая моя… - шептала бабуля, крепко прижимая меня к себе. – Пройдет время, всё наладится…

- Бабушка… я уродина. Как мне жить теперь? – мы сидели на полу среди осколков зеркала, я уткнулась в грудь единственному родному человеку во всем мире, и тихо плакала, а бабушка вытирала мои мокрые щёки, успокаивая, тихо напевала песенку на французском языке. Наш небольшой городок еще спал, не ведая о трагедии в отдельно взятой квартире. Никому ни до кого дела нет.

На другой день пришла повестка в суд. Мне уже было все равно, что со мной будет, поэтому не обратила на нее особого внимания. Подошла к окну, открыла его, впуская поток свежего осеннего воздуха. Вот и сентябрь… Я не поступила в институт, не вышла замуж, как собиралась. Нога все еще в гипсе, шрамы при свете дня выглядели не так устрашающе. Все пройдет, сказала бабушка… Действительно, все когда-нибудь пройдет, и жизнь тоже. Мой взгляд привлекла скамейка. Ники… бедный, просидел на ней всю ночь… любимый.

- Ну-ка, отойди от окна! – в комнату влетела соседка. Наверное, бабушка велела ей приглядывать за мной, пока сама в школе. – С ума сошла?!

- Ань… я не собираюсь выбрасываться в окно. Просто дышу, – поспешила я успокоить подругу.

- Правда? – в глазах все еще недоверие и страх.

- Правда. Второй этаж… хватит только руки-ноги переломать. Если мне снова захочется свести счеты с жизнью, то выберу более действенный способ, например…

- Хватит дурить! Жить нужно, вопреки всему, – перебила меня Анечка. Она обняла меня за плечи и усадила на диван. – Знаешь, человек способен забыть все плохое, со временем. И жизнь наладить.

- Забыть? Вряд ли у меня получится. Стоит только в зеркало посмотреть…

- Да, будет трудно. Но жизнь продолжается. Волосы отрастут, шрамы сгладятся. Можно же пластическую операцию сделать, глаз поправить, и следа не останется, - улыбнулась Аня.

- Ну да, только где денег взять…

- А это дело второе. А пока у тебя суд, нужно на нем сосредоточиться.

Но сосредоточиться не получалось. Я была рассеяна, на вопросы судьи и прокурора давала односложные ответы, что было весьма не в мою пользу. В перерыве следователь пытался расшевелить меня, объяснял, что своими показаниями я снимаю часть вины с ответчиков, не высказывая претензий в их адрес.

- Мне все равно, - отмахивалась я от следователя, глядя в одну точку, - лишь бы быстрее суд прошел.

- Думаешь, сегодня все закончится? Ты ошибаешься. Нам еще не месяц, и даже не два предстоит все это разгребать, - устало вздохнув, мужчина уселся рядом со мной на скамью. – Это только предварительное слушание. Еще расследование толком не проводилось, тебя ждут очные ставки, опознания и выезды на место происшествия. Так что, запасайся терпением.

От слов следователя мне захотелось закричать и упасть на пол, бить кулаками серо-белые мраморные плитки. Но я только стиснула сильнее зубы и вздохнула, поразив своим спокойствием мужчину, сидящего рядом. Я не закричу, я сильная.

Весь процесс действительно затянулся на два месяца, лишь в середине ноября состоялось окончательное слушание в суде, объявили приговор моим обидчикам. Халявина получила три с половиной года лишения свободы, а парень, что стоял на стреме, пять лет исправительно-трудовой колонии. Мне причиталась солидная компенсация, за причиненный здоровью вред. Услышав приговор, Лариска билась в истерике, снова прося у меня прощения.

Анечка с бабушкой предложили отпраздновать мою победу, но я отказалась. Чувствовала себя скорее побежденной, чувство вины не покидало меня. Я на свободе. Я – убийца! А бывшая одноклассница и парень, который отговаривал моего мучителя убивать меня, оба в колонии. Пусть нехотя, пусть даже не прикоснувшись – я убила.

С этого дня наш городок разбился на две части. Одна часть меня жалела, и поддерживала. Другая же, откровенно ненавидела и даже требовала пересмотра дела. На подъезде дома вывешивали плакаты с карикатурами и нецензурными словами, на двери квартиры писали грязные фразы краской.

14.

Однажды столкнулась с матерью погибшего парня в банке. Мне пришло извещение, что на меня открыт счет, и я должна прийти в банк, поставить свою подпись. До этого дня я почти никуда не выбиралась, по делам и в магазин ходили бабушка и Анечка. И в этот день одна не рискнула идти, взяла с собой бабушку. Надела вязаную шапку и темные очки, закрывающие большую часть изуродованного лица. Только мы подошли к кассе, меня кто-то сильно дернул за куртку.

- Вы посмотрите на нее! За денежками приползла, тварь! – напротив меня стояла женщина, мать погибшего, а сзади нее еще несколько женщин, и мать Халявиной в том числе. Меня ждали здесь!

Поднялся крик, меня дергали и старались сорвать очки и шапку. Бабушка отталкивала нападавших и била их своей сумочкой. Прибежали охранники и оттеснили разъяренную кучку искательниц справедливости.

- Это ваши отпрыски во всем виноваты! – не могла успокоиться бабуля. Вдруг она сама сдернула с меня шапку и очки. – Полюбуйтесь, что сделали с ней ваши «милые» детки!

Крик сразу стих, все разглядывали мое изуродованное лицо. Главная зачинщица побледнела и стала оглядываться. Бабушка подошла к ней:

- Вера, у тебя еще две дочери есть. Не дай Бог на их пути встретится такой мерзавец, каким был твой сын! И Юля до него даже не дотронулась, экспертиза доказала. Почему вы называете ее убийцей? Где ваша совесть? Или ты Зоя! Твоя дочь называла мою внучку своей подругой, а потом подло обошлась с ней!

Я все это время стояла, опустив глаза в пол. Мне хотелось бежать из этого города прямо сейчас же. Повернулась к окошку кассы и протянула паспорт. Девушка с огромными серыми жалостливыми глазами бросилась искать мой новый счет, потом протянула его мне в окошечко, отметив галочкой место подписи. Сумма была в десять раз больше той, что прозвучала на суде. Видно папаша погибшего решил искупить свои недостатки в воспитании сына.

- Я смогу снять деньги в другом городе? – спросила я кассиршу.

- Да, в любом отделении нашего банка.

Я спрятала паспорт в карман куртки и повернулась. Все смотрели на меня, молча. Я тихонько двинулась сквозь толпу. Никто и не думал нападать на меня, хотя охранники стояли настороже. Возле матери погибшего парня я остановилась, посмотрела ей в глаза.

- Мне очень жаль… но, я не могу ничего изменить… - сказала я ей. Та прикрыла глаза, будто ей больно смотреть на меня, по ее бледным щекам тихо спускались крупные капли слёз.

Быстро, как могла, я пробралась сквозь кучку застывших людей и выскочила на крыльцо. Остановилась, хватая ртом колючий морозный воздух. Бабушка надела на меня шапку и обняла. На следующий день я покинула родной  городок.

Поезд уносил меня все дальше от теплых краев, и чем ближе я приближалась к столице, тем заснеженнее становились поля и перелески за окном. Я задумчиво смотрела на холодный белый снег, и в который уже раз прокручивала в голове будущую встречу с пластическими хирургами. Я взяла с собой свои фото с «выпускного», чтобы показать им. Хочу выглядеть, как раньше. Анечка договорилась о консультации по своим каналам, и вот еду. Почему в столицу? Ведь можно было и в Краснодаре найти нужную клинику. Я решила, чем дальше, тем лучше. Кто знает, какие еще козни придумают для меня страждущие мстители. Вдруг устроят пикет под окнами клиники, протестуя против восстановления моего лица.

- А помнишь, Алёша, как мы впервые ехали на поезде в Москву? – послышался снизу женский, немного скрипучий голос.

- Конечно, помню, Танечка! – в ответ прозвучал мужской голос, еще более скрипучий и дрожащий. От старости. – Шестьдесят первый год, сады цвели тогда… как давно это было!

Мне попались хорошие попутчики, пожилая семейная пара. По разговору я поняла, что прожили они вместе не один десяток лет, но любят друг друга, как в первый год семейной жизни. Они тихо ужинали, ухаживая каждый за своей половинкой, и почти беззвучно смеясь над своими воспоминаниями. А я лежала на верхней полке и притворялась спящей.

- А помнишь Алёша…

Мне стало неловко подслушивать этот невинный и в то же время интимный разговор, предназначенный только для них двоих. Поэтому я достала из-под подушки подарок моей бабули за окончание школы с серебряной медалью. Плеер с наушниками. Потыкала кнопки и улеглась поудобнее, растворяясь в звуках любимой песни. Вдруг представила себя и Никиту на месте старичков, смогли бы мы любить друг друга так же, как они, через много лет? И тут же – красивый высокий Никита, и я, как сейчас… Красавец и чудовище. Б-рр, нет, не желаю я ему такой доли…

Проснулась уже утром, порадовалась, что ночь прошла быстро и без происшествий, которых так боялась бабуля. Ей казалось, что в поездах дальнего следования все время происходит что-то страшное, и восемнадцатилетней девочке еще рано путешествовать в одиночку. Только бабушка забыла, что ее девочка уже взрослая и каратистка к тому же. Единственное, что меня смущало, это как показаться соседям по купе. Не хотелось пугать их своей обезображенной физиономией. Но внизу было тихо, и я решилась оглядеть небольшое помещение. Стариков не было, наверное, сошли ночью. Вместо них на одном нижнем месте спал мужик в тельняшке, отвернувшись к стене. Напротив него сидела девчонка. Она забралась на скамейку с ногами и прижала к себе рюкзак, будто у нее там что-то ценное. Ее отрешенный взгляд был направлен в окно, где только начинало светать. Напротив меня место пустовало, но недолго.