И теперь он поднял глаза, надеясь заставить Виви понять.

— Нужно же хоть чем-то порадовать старика, верно? Поступить как полагается.

Пусть он был трижды прав, но Виви это не нравилось. Никогда не нравилось. Она терпеть не могла отца Джека. Чванливый индюк! Смеялся над акцентом Женевьевы. Запрещал у себя в доме байю-французский, отказывался звать Джека французским именем и не желал слышать, как тот играет на акадийской скрипке в его присутствии. Она еще не забыла снисходительного вида мистера Уитмена (хотя в то время не знала этого слова), когда, после их возвращения из Атланты, он вынудил я-я проводить мучительные субботы в академии мисс Алмы Анселл, которой поручил превратить их в привлекательных, хорошо воспитанных молодых леди.

— Ты можешь поступить как полагается, Джек, — почти прошептала она. — Остаться дома и любить меня.

Всю свою недолгую жизнь Виви флиртовала с мальчишками и гордилась тем, что ни у кого из сверстниц не было столько свиданий. Но при мысли о том, что она может потерять Джека, сердце больно сжималось.

— Прости, малышка. Все уже сделано. Назад не повернешь.

Виви закрыла глаза, а когда вновь открыла, оказалось, что обрести равновесие не так просто. Приборная доска как-то странно покачивалась, а все предметы непрестанно кружились, словно отрезок проволоки, на котором покоился ее внутренний баланс, внезапно погнулся. Ощущение было смутно знакомым.

Она снова закрыла глаза и несколько раз быстро и резко тряхнула головой.

— Виви! — всполошился Джек, медленно кладя ее ногу себе на колени. — Ты в порядке?

Она бросила на него взгляд, полный неподдельной ненависти, и отвернулась.

Он стал гладить ее ногу неспешными круговыми движениями. И, даже отвернувшись, она видела перед собой его руки. Длинные красивые пальцы, короткие квадратные ногти. Тонкие, ловкие руки, умеющие с одинаковой нежностью и спокойной уверенностью держать бейсбольный мяч, скрипку и ее пробуждающееся тело.

— Ты вернешься? — спросила она.

— Шутишь? Думаешь, я смогу долго не видеть тебя? Конечно, вернусь.

— Клянешься?

Он коснулся ее щеки, но она не пошевелилась.

— Обещаю, Виви.

Несколько минут она сидела молча, совершенно неподвижно, глядя вдаль. И только потом обернулась, улыбаясь, широко раскрыв рот.

— Похоже, мне придется научиться любить мужчину в мундире, — объявила она, подмигнув и изо всех сил стараясь сделать вид, будто просто флиртует. Но во взгляде по-прежнему светилось нечто потустороннее, словно она увидела что-то за те короткие минуты, когда сидела к нему спиной. Увидела и не смогла забыть.

Джек нагнулся и поцеловал ее ногу. Покрытые лаком ноготки. Его темные волосы упали на лоб. Он выпрямился, и она увидела, что глаза у него влажные. Повернувшись, он положил ноги на сиденье и притянул ее к себе на колени. Оба молчали. Из приемника несся голос Джинни Симмса, певшего «Сумерки». Мимо пронесся открытый грузовик с красной кабиной. В тяжелом влажном воздухе висел запах гамбургеров и соуса барбекю.

— Когда ты вернешься, все снова будет чудесно, верно? — спросила она.

— Ма petite chou[53], пока что командует Дядя Сэм, но когда я вернусь, ты будешь править бал.

— К тому времени я, может, уже стану журналисткой.

— Мы могли бы жить в Нью-Йорке, согласна?

— Еще бы. А может, и в Париже, после войны, конечно. А вдруг я окажусь звездой тенниса? Перееду в Рио-де-Жанейро.

— И во всех газетах будут твои фото.

— Или пойду в колледж изучать неизвестно что.

— Ты могла бы поступить в Ньюком, а я — в Тулейн. Сняли бы квартирку во Французском квартале. А по уик-эндам ездили бы в байю. Как тебе это?

— Как бы мне хотелось знать, сколько еще продлится война!

— А когда она кончится, — шепнул Джек, гладя ее лицо, — ты примешь меня, Виви?

Вопрос не удивил ее. И поэтому ответ прозвучал небрежно и уверенно:

— Ты единственный в мире, за кого я мечтала выйти замуж. Если этого не произойдет, придется выходить за я-я.

Джек рассмеялся и посмотрел ей в глаза:

— Ты способна на все, Виви Эббот. Можешь делать все, что угодно. Можешь быть кем угодно. Нигде в Библии не сказано, что каждая католичка обязана иметь ripopèe.

— А что это такое?

— Целый выводок надоедливых ребятишек, — объяснил Джек. Виви хихикнула.

— Я рожу столько, сколько пожелаю, верно? Или вообще ни одного.

— Согласен.

— Может, дюжину.

— О’кей, оптом дешевле.

— Посадим их в пироги и будем возить по байю. Научим играть на скрипке концертино…

— Мама безбожно их избалует. Мы можем назвать одного в ее честь?

— Какого черта, назовем сразу двух! Мы с Тинси станем настоящими сестрами. Будем жить в трехэтажном доме и выращивать колли, о’кей? Да, и теннисный корт, обязательно теннисный корт!

Джек остановил поток слов поцелуем.

«Отец, — думал он. — Отец увидит, что я за человек. И будет очень, очень горд».


— Потому что, — заявила Тинси, наливая ром в стакан с кока-колой и протягивая Виви, — Джек заставил меня поклясться, что не скажу ни слова, прежде чем он скажет тебе сам.

Я-я, уже успевшие вернуться со свиданий, той же ночью сидели в одних трусиках и курили на верхней веранде дома Уитменов.

— Во всем штате Луизиана ни одного чертова ветерка, — пожаловалась Каро, обмякнув на подушках плетеного кресла.

— Он только этим утром во всем признался мне и родителям, — продолжала Тинси. — Днем отец приехал из банка с бутылкой французского шампанского, чтобы отпраздновать событие. Можете представить: французское шампанское?!

— Только твой папаша способен раздобыть нечто подобное в разгар войны, — буркнула Каро.

— В жизни еще не видела, чтобы отец так трясся над Джеком. Даже когда того избрали председателем класса и капитаном бейсбольной команды. Папа сказал, что собирается устроить показательный сбор металлолома в честь отъезда Джека, и мы все обязаны первыми показать пример.

— А что сказала Женевьева? — перебила Виви. Она сидела рядом с Ниси на диване-качалке, прижав стакан с выпивкой к левому виску.

— Матап спросила, нельзя ли все переиграть. Отец сказал, что она не патриотка. «Господи Боже, женщина! — воскликнул он. — Пойми, это Франция, это свободный мир! И они в опасности!» Знаешь, какой он?.. Произнес целую речь и выпил за Джека. А мама даже не притронулась к шампанскому, хотя сами знаете, как она любит шампанское. Ушла наверх, и через несколько минут Джек последовал за ней.

Обмахиваясь веером Женевьевы из корня ветивера, Тинси бросилась на кровать.

— Поймите все вы, это поистине знаменательный момент! Первый из нашей компании идет воевать!

Остальные не ответили.

— Ну разве не так? — повторила Тинси. — Здорово, правда?

— Здорово. Потрясающе! Волнующе! Просто Джимми Стюарт[54]! — раздраженно бросила Виви. — Только это означает, что Джеку придется уехать, и надолго. И еще означает, что он будет видеть в маленькой металлической сигаре высоко над землей, пока немцы пытаются его убить.

— Господи, — ахнула Ниси, — я никогда не думала об этом с такой стороны.

— Ну конечно, нет, подружка, — кивнула Каро. — Наша мисс Яблоневый Бутон.

— Джек отправился на Спринг-Крик после того, как завез меня сюда, — сказала Виви.

— Отец дал ему целую книжечку талонов на бензин, — сообщила Тинси.

— О, наша Матерь Жемчуга, — вздохнула Каро. — Да твой отец что, главарь черного рынка? Этот парень в игольное ушко пролезет!

— Не знаю, — отмахнулась Тинси. — Никогда не спрашиваю.

— С ним поехала вся кодла парней, — продолжала Виви, затягиваясь сигаретой. — Должно быть, мальчишник. Они проведут там всю ночь.

— Им бы следовало захватить и нас, — заметила Тинси. — На Спринг-Крик всегда прохладнее. Я сейчас умру от этой влажности. Хоть бы кто меня выжал!

— Ему нужно было взять хотя бы Виви, — добавила Каро, вставая и прохаживаясь по веранде.

Вернувшись, она принялась обмахивать Виви подушкой.

— Когда он уезжает? И куда?

— По-моему, у летчиков самые красивые мундиры, не находите? — спросила Ниси.

— Чтобы быть красивым, моему брату не нужен мундир! — отрезала Тинси.

— Налей, пожалуйста, — попросила Виви, протянув стакан. Тинси плеснула ей еще немного добытого на черном рынке рома.

Над центральной Луизианой взошла полная луна. Не какая-нибудь жалкая и чахлая. Такая луна достойна уважения. Восхищения. Реверанса. Большая, тяжелая, таинственная, прекрасная, властная луна. Из тех, кому хочется все поднести на серебряном блюде. Треск кузнечиков и цикад, звяканье льда в стаканах смешивались с голосами и вздохами девочек. С веранды они могли видеть целый рой звезд, споривших красотой с луной. Они по очереди постояли у вентилятора, держа перед собой мокрые тряпки. Даже попытались лечь в постель, но простыни казались влажными. Исчерпав все средства, Тинси застонала.

— Ну же, — проныла она, — постоните немного со мной. Гарантирую, дорогие, сразу почувствуете себя лучше.

Девушки послушно принялись стонать и стонали до тех пор, пока где-то поблизости не завыла собака, отчего все дружно рассмеялись. Похоже, бедняга приняла их за своих!

— Интересно, смогла бы Талула остаться здесь и свариться заживо? — спросила Тинси.

— Послушай, подруга, — наставительно объявила Каро, — да сама Элеонора Рузвельт не выдержала бы такого, а она стойкий вояка, уж ты мне поверь.


Накинув старые отцовские пижамные куртки в полоску, девочки дотолкали кабриолет Женевьевы до конца длинной подъездной аллеи, где Виви села за руль и включила зажигание. Бензина почти не оставалось, так что далеко уехать не получилось.