В глазах Торна вспыхнули огоньки.

– Я беру их лишь в тех случаях, когда они сами просят об этом.

– А как же неотвеченные письма?! – бросила Саманта ему в лицо. – Или ты не понимаешь, как это больно, когда тот, с кем сблизилась, становится к тебе равнодушен? Не понимаешь, что это оставляет глубокие раны?

– Хватит метафор, милая! О каких «ранах» ты говоришь? Один удар от мужчины моего сложения и силы может нанести хрупкой женщине такую рану, от которой она не оправится никогда! Что рядом с этим – какие-то неотвеченные письма?

– Искалечить душу не менее страшно, чем тело, – возразила Саманта. – И нарушенное обещание может ранить еще сильнее, чем летящий в лицо кулак. Равнодушие и холодность – это тоже жестокость.

– Чего ты от меня хочешь? Чтобы я предлагал руку и сердце каждой женщине, которая заманит меня в постель?

– Вот уж нет! Стать твоей женой – такого я и злейшему врагу не пожелаю! Ни одна женщина не заслуживает того, чтобы провести жизнь в напрасных надеждах и горьком разочаровании.

– Придется тебе признать, милая, что жесток не только я. Язык у тебя – словно отравленная стрела!

– Правда редко бывает приятной, – парировала Саманта. – И я, право, сомневаюсь, что эти толпы несчастных женщин, тщетно молящих о новой встрече, сами заманивали тебя в постель. Ты хищник, Гэвин Сент-Джеймс!

– Для тебя – лорд Торн, – с надменной усмешкой поправил граф.

– Торн – быть может. Но мне ты точно не лорд! Ты ведь отказываешься считать Маккензи своими лэрдами, хотя должен – по традиции и по закону. И я не вижу причин называть тебя лордом, потому что мне ты не господин! Там, откуда я приехала, люди получают всевозможные почетные звания благодаря своим трудам и заслугам. Можешь называть это варварством, но мне такой порядок кажется очень разумным – особенно в тех случаях, когда я вижу «благородного джентльмена», все заслуги которого исчерпываются длинным списком покоренных женщин. Или разбитых сердец.

– Не говори мне о разбитых сердцах! – прорычал Гэвин, делая к ней шаг. – Никогда я не вводил женщин в заблуждение, не убеждал, что они для меня – нечто большее, чем развлечение, способ приятно провести время. Я никому ничего не обещаю. А если женщина что-то себе вообразила, то это ее вина, не моя.

Саманта крепко стиснула зубы, словно от невыносимой боли. И в тот же миг прекрасное лицо графа стало расплываться у нее перед глазами, превращаясь в сплошные ломаные линии и острые углы.

– Ты, Торн, чудовище! Еще страшнее и опаснее своих родителей! Ведь всего опаснее тот негодяй, который считает себя хорошим человеком!

Гэвин с насмешливой улыбкой протянул к девушке руки.

– Тогда поведай, о святая Элисон, что мне сделать, чтобы заслужить твое снисхождение? Найдется ли в твоем сердце милосердие к жалкому грешнику вроде меня?

– Я не святая… – пробормотала Саманта, внезапно вспомнив о своих тяжких грехах. – Я поддалась искушению и заодно с чудовищами творила зло. Обманывала ни в чем не повинных людей. Видела, как мужчины, красивые и сильные, вроде тебя, творили зло… и находила им оправдание. И так продолжалось, пока они не пересекли черту, к которой обещали никогда даже не приближаться. Думаешь, ты первый блудный сын или младший брат, который считает, что он свободен от семейных грехов? Не выйдет! Рано или поздно прошлое тебя настигнет. Такие, как ты, всегда переступают черту.

Взгляд, которым смерила его девушка, подсказал Гэвину: она видела его насквозь. Да, она знала, что за тщательно выстроенным прекрасным фасадом, по-прежнему кипела неутолимая ненависть.

– Ты, Торн, можешь сколько угодно убеждать себя в том, что твои руки чисты, но мы с тобой оба знаем, что это не так. Твои руки запятнаны множеством грехов, морями слез и, возможно, даже и кровью, которую ты не желаешь видеть. Можешь делать вид, что ничего этого нет, но я-то вижу. Я знаю, кто ты!

– Если так, то какого черта ты со мной целовалась?! – прорычал Гэвин.

Саманта пожала плечами, стараясь скрыть судорожный вздох, вырвавшийся из ее груди.

– Может быть, я тоже чудовище… – пробормотала она.

Они долго смотрели друг на друга. Смотрели молча, дрожа от штормового ветра и ледяного дождя. И казалось, что между ними сверкает и искрит невидимая электрическая дуга, создававшая разряды такой силы, что любой из них способен был превратить человека в горстку пепла.

Буря усиливалась, в лесу быстро темнело. Сумерки сделали изумрудные глаза Торна непроницаемо темными, потемнели и его светлые волосы. Капли дождя стекали по его лбу, по щекам, чувственным губам, по шее – словно ангелы там, в небесах, оплакивали его давно погибшую душу.

Сейчас он казался Саманте каким-то мрачным языческим богом, которому когда-то поклонялись кельты, но пришли иные времена, и теперь он, всеми забытый, одиноко высился в лесной чаще.

Нет, она не станет его жалеть! Не поддастся искушению!

Но во взгляде его…

Как всплывает со дна озера давно забытый утопленник – так во взгляде его сквозь ярость и решимость сочилась боль. Давняя, но не забытая боль.

– Что ж… – Он потянулся за своим ружьем, и Саманта инстинктивно положила руку на рукоять револьвера. – Пусть в битве чудовищ победит сильнейший.

Не говоря более ни слова, Торн повернулся к ней спиной и через мгновение исчез, превратился в тень среди теней.

Саманта повернулась к корове. Та наблюдала за ней большими влажными глазами, в которых, казалось, навеки застыло удивление. Рядом с матерью покачивался на нетвердых тоненьких ножках новорожденный теленок.

По множеству причин – вполне понятных, хотя Саманта предпочитала о них и не думать, – больше всего ей сейчас хотелось разрыдаться. Но она сжала губы и начала дышать глубоко и ровно, изо всех сил борясь со слезами. Она почему-то не сомневалась: проклятый шотландец наблюдал за ней сейчас из-за какого-нибудь дерева. Ну нет, пусть лучше пристрелит ее из своего ружья, чем увидит плачущей!

При ее приближении теленок неуклюже отвалился от материнского вымени и уставился на нее с младенческим недоумением.

– Все хорошо, мой маленький, – ласково заговорила Саманта. – Сейчас пойдем домой, там мама тебя покормит… – С этими словами она подхватила малыша на руки и прижала к груди.

Нарядному платью теперь, разумеется, конец. Пожалуй, впервые в жизни Саманта пожалела о том, что испортила одежду. Но будь она проклята, если оставит кого-то из своего стада на землях Инверторна!

Корова-мать тревожно фыркнула, когда Саманта перекинула теленка через седло и сама уселась позади.

– За мной! – окликнула ее Саманта. – Пошли-пошли, своего малыша получишь дома!

Добравшись до Эррадейла, она разместила мать и малыша под крышей – в одном из опустевших, полуразрушенных коттеджей для работников.

К этому времени реветь уже не хотелось. Ну, разве что совсем чуть-чуть.

Но другому естественному позыву Саманта сопротивляться не смогла, и едва она добралась до своей комнаты, ее вырвало, вывернуло наизнанку.

Глава девятая

На этот раз Гэвин приближался к Эррадейлу с куда большей осторожностью. Особенно потому, что его приветствовал разносившийся далеко вокруг грохот выстрелов.

Он даже остановился на вершине Гришем-Пик и достал из чехла подзорную трубу, желая узнать, с какой стороны ожидать возможной опасности – в виде тощей красотки с ядовитым языком, всегда готовой нажать на курок.

Каллум сообщил, что сегодня Элисон будет дома одна. Сам он приехал в Инверторн помочь Имону, своему отцу, с переноской тяжелого груза. Локрин и Кэлибрид, как всегда по воскресеньям, отправились в Руарид за покупками и выпивкой.

А наша красавица? На отдыхе занялась стрельбой по мишеням. Развесила на заборе днищами вверх старые кастрюли и теперь палила по ним из двух револьверов. Кастрюли звякали, брякали и подпрыгивали на своих местах – каждый меткий выстрел проделывал в одной из мишеней новую дыру.

«Черт возьми! – мысленно воскликнул Торн. – Эта девушка и впрямь впечатляет. И интригует…»

Вдобавок – чертовски возбуждает! Особенно в этих неправдоподобно узких синих штанах.

Это же просто неприлично… Обтягивать ноги – да еще такие длинные ноги – мужскими брюками, которые совершенно ничего не скрывают! Наоборот, все выставляют напоказ!

Ох, хотел бы он вырвать из груди то, что чувствовал при виде этой девицы – вырвал бы и бросил в грязь, под копыта Деметрию! Но не выходило. С каждой их новой встречей ее странная и необъяснимая притягательность становилась все сильнее. Да-да, с каждой встречей!

Гэвин подъехал ближе и спешился. Заметив на штанах Элисон задние карманы, он представил, что можно было бы сунуть в них руки – и обхватить изящные девичьи ягодицы. Не так уж часто мужчине предоставляется возможность заранее увидеть, чем удастся наполнить ладони! Никаких турнюров, нижних юбок и прочих странных приспособлений, призванных скрыть или приукрасить действительность, Элисон Росс не носила – да оно и к лучшему.

Хм… а задик у нее, оказывается, сердечком! Прежде Гэвин об этом не задумывался, но… пожалуй, это его любимая форма.

Элисон опустошила обойму одного из револьверов и, сунув руку в карман хлопчатой мужской рубахи, извлекла оттуда шесть пуль.

Солнце уже начало клониться к западу, на горизонте собирались грозовые тучи, но пока что день оставался на удивление тихим и ясным.

– Кого я вижу?! Печально известный лорд-заноза-в-моем-ботинке! – поприветствовала она его, сдвигая в сторону патронник, чтобы перезарядить револьвер.

– Лучше быть печально известным, чем неизвестным вовсе. – Гэвин подмигнул ей, ожидая в ответ уже привычного взрыва голубого пламени.

Но Элисон только пробормотала:

– Не всегда…

Гэвин собирался скорее махать белым флагом, чем швырять перчатку, но тут он вдруг понял, что ему недостает их обычной перепалки. Более того, мрачные нотки в голосе девушки как-то странно его тронули… И почему, черт возьми, она не смотрела ему в лицо?