Керриган Берн - Брачная ночь с горцем

А две лошади вдруг вырвались и поскакали к Гришем-Пику, оглашая ночь паническим ржанием.

Жеребец Каллума, стоявший рядом с пони Локрина, явно мечтал убраться подальше от огня, и все же он стоял на месте – как будто повиновался Мак-Тайру даже в его отсутствие.

– Ехать верхом сможешь? – спросил старик.

Саманта кивнула.

Эррадейлские лошади почти всегда были оседланы, но Каллум чаще ездил на своем жеребце без седла и без узды. Чтобы сесть на него, Саманте пришлось подтянуться, ухватившись за гриву. Это усилие окончательно истощило ее силы, и ей, чтобы удержаться на коне, пришлось вцепиться ему в гриву. Левая же ее нога повисла плетью.

Локрин тут же сел позади Кэлибрида и направил лошадь к Гришем-Пику – в направлении Инверторна. Жеребец Каллума двинулся следом.

И теперь Саманта точно знала, что лорд Торн, как бы ни хотелось ему заполучить Эррадейл, в ее несчастье неповинен.

Ведь шотландцы не носят ковбойских шляп.

«Я знаю, кто ты!» – эти слова Элисон эхом звучали в ушах Гэвина, поражая и изумляя.

А ведь он-то считал себя хитроумным охотником, носившим маску, сквозь которую никому не дано разглядеть его истинное лицо. Тем более – так ему казалось, не дано девушке, которая и видела-то его всего несколько раз… и с которой он почему-то был откровеннее, чем с многолетними знакомыми.

Четыре стены хозяйской спальни в Инверторне сделались клеткой, а сам он – метавшимся по этой клетке львом. Широкая кровать, гобелены, украшавшие любимую комнату, – все вызывало тошноту.

Итак, Элисон отправилась в Рейвенкрофт к Лиаму. И подружилась с его добросердечной женушкой. Помоги бог этой женщине; Мена добра и наивна – и потому вечно берется за безнадежные дела. Стоит лишь посмотреть, за кого она вышла замуж…

Ох, черт возьми! Его брат, опьяненный любовью, прыгает вокруг этой англичанки, словно щенок вокруг хозяина. «Ах, Мена! Моя Мена! Больше всего люблю целовать тебя, когда ты улыбаешься…»

Тьфу!

Если Мене удастся перетянуть Лиама на свою сторону, то потом она, конечно же, отправится к своей свояченице и лучшей подружке Фаре Блэквелл. А Фара сделает все возможное, чтобы к их заговору присоединился и Дориан Блэквелл, известный также как Черное сердце из Бен-Мора.

И тогда судейская коллегия магистрата обернется против него, Гэвина! Он превратится в негодяя, пытающегося отобрать дом у малышки Элисон Росс.

Примут ли они во внимание то обстоятельство, что он предлагал ей за поместье вдвое больше, чем оно стоит? Едва ли. Более того, если он, Гэвин, предъявит судейской коллегии свой документ об аренде и Эррадейл отойдет Лиаму… О, тогда его братец, возможно, передаст поместье малышке Элисон бесплатно – в виде возмещения за тот ад, на который обрек семью Россов их отец.

Самое время для Демона-горца покаяться в семейных грехах! Пожалуй, он и на благородный жест пойдет – лишь бы насолить брату. В очередной раз.

Из груди Гэвина вырвался судорожный вздох, и он, шагнув к стене, сжал кулаки. Потом вдруг криво усмехнулся и опустил руки. Нет, он не станет молотить кулаками стены! Безудержные выражения ярости он оставит Лиаму. А сам лучше подумает хорошенько. Использует хитрость, смекалку и внешность, которой наградил его Господь. И в конце концов добьется своего!

Гэвин поднял глаза на свое отражение в зеркале. Увиденное, как всегда, его порадовало. Суровые черты жестоких пиктских предков отца, смягченные аристократическим наследием матери, всегда служили ему верную службу…

Только не сейчас.

Неужто он обманулся в Элисон Росс? Казалось, он ясно видел в ее глазах влечение к нему, но, быть может, это было что-то иное? Например, отражение его собственного желания… А как насчет поцелуя? Он и вообразить не мог, что она сразу ответит на его поцелуй – да еще как! Она ответила с такой страстью!

До сих пор не угас в нем огонь от ее поцелуя… А потом… Потом они заключили… пусть не мир, но перемирие. Он даже обнял ее, а она…

Она позволила себя обнять.

Гэвин поморщился, стараясь не вспоминать о том, как часто использовал свое донжуанское искусство для достижения собственных целей. Но на этот раз все было иначе. Искренности между ними в тот миг было гораздо больше, чем у Гэвина в постели, с нескончаемым потоком любовниц. Казалось, в это мгновение что-то новое зародилось между ними. Возможно, желание понять друг друга.

Но почему она вдруг убежала? Может, зарождение этого «нового» чувствовал только он?

Нет! Быть такого не может! Потому что она…

Его размышления прервал знакомый легкий стук в дверь. Гэвин поспешил открыть.

– Мама, как ты? – с беспокойством спросил он.

Элинор Маккензи, вдовствующая маркиза Рейвенкрофт, прожила на свете уже больше пятидесяти лет, но время почти не тронуло ее красоту. Лицо оставалось гладким, словно у фарфоровой куклы, лишь пышные кудри, когда-то золотые, теперь стали серебряными. Кроме того, обвисла кожа под подбородком, и навечно опустились в скорбной гримасе уголки губ. Двигалась маркиза беззвучно, когда же говорила, в голосе неизменно слышалось чувство вины – словно Элинор готова была извиняться за само свое существование.

Даже после стольких лет.

– А где Элис? – Сжав руки своей прекрасной и злосчастной матери, Гэвин выглянул в коридор, в поисках ее верной горничной и сиделки.

Зеленые глаза матери – точь-в-точь такие же, как те, что он только что видел в зеркале, – устремились в сторону сына, но смотрели сквозь него.

Уже много лет Элинор Маккензи ничего не видела.

– Я… прости, что побеспокоила твой сон, сынок, – запинаясь, пробормотала она. – Элис уже легла, и я решила ее не будить.

– Но что случилось? – Гэвин обнял мать за плечи и повел к синему бархатному креслу у камина.

– Нет-нет, отведи меня к окну! – попросила она, а затем добавила: – Пожалуйста.

Гэвин повел мать к окну. По дороге она объясняла:

– Видишь ли, я открыла окно… Спальня очень жарко натоплена, и мне стало душновато… Так вот я услышала в отдалении страшный треск и грохот. Как будто ружейные выстрелы. Я испугалась. Подумала, это могут быть браконьеры или… или что-то похуже. Может быть, попросим мистера Монахана взглянуть?

Говоря «мистер Монахан», Элинор всегда имела в виду не Каллума, а его отца Имона, главного конюха Инверторна.

Гэвин отодвинул щеколду и, распахнув окно, тут же вздрогнул от пронизывающего холода. Прислушался – и в тишине, окружающей замок, ему почудилось нечто неестественное и тревожное.

– Ветер сегодня с севера, и пахнет дымом, – беспокойно продолжала мать. – Чувствуешь этот запах, сынок?

Гэвину не требовались чувства матери, обостренные слепотой, чтобы и в самом деле различить в воздухе едкий запах пожарища.

– Да, чувствую.

Он вглядывался во тьму на севере и на западе, но безлунная ночь оставалась чернильно-черной. В этот миг – один из немногих – Гэвин ясно осознал, в каком мире жила его незрячая мать.

Но что-то было не так. Дым, витающий в воздухе, – он был не от угля и не от торфа. Странный, неестественный дым.

Но если дым идет с северо-запада, то значит…

Послышался громкий стук, и дверь спальни распахнулась.

В комнату ворвался Каллум – мрачный, с бешеными глазами. За ним по пятам следовал его отец – такой же Мак-Тайр, очень похожий на сына, лишь поплотнее и с поредевшей от времени бородой.

Мать тихо вскрикнула и схватила Гэвина за руку; громкие и резкие звуки ее пугали.

– На севере стреляют, – коротко сообщил Каллум.

Стараясь не сжимать руку матери слишком сильно – все в нем напряглось, – Гэвин спросил:

– Чувствуете, что пахнет порохом?

Каллум тут же кивнул.

– Да, однако же… Чтобы запах доносился сюда, там должны сражаться. По меньшей мере, несколько батальонов…

Имон положил руку сыну на плечо и сжал его, призывая умолкнуть.

– Прошу простить наше вторжение, миледи, – проговорил он вежливо, с обычным своим певучим выговором – признаком ирландского происхождения. – Мы ни в коем случае не хотели вас пугать. Мы не знали, что вы здесь, с вашим сыном.

– О, мистер Монахан! – Элинор нервно потянулась к вороту своего халата. – Я… я просто… хотела предупредить… Я услышала… – Как часто случалось с ней в присутствии мужчин, она потерялась и умолкла.

– И вы были правы, миледи. Мы тоже это слышали, – удивительно ласково, словно обращаясь к ребенку, ответил Имон Монахан. – Но бояться нечего. Выстрелы донеслись издалека. Так что земли Инверторна в безопасности. Что бы там ни происходило. Похоже, это происходит за Гришем-Лох. – Он бросил на Гэвина многозначительный взгляд.

У того перехватило дыхание.

– В Эррадейле? – с трудом выдавил он.

– Возможно, – коротко кивнул Каллум.

«Элисон!» – промелькнуло у Гэвина. Хотя эта девушка и обожала стрельбу, едва ли стала бы она тренироваться среди ночи!

– Лошади оседланы, – коротко добавил Каллум.

– Мама, позволь, я отведу тебя в спальню, – предложил Гэвин, очень стараясь, чтобы в голосе не звучало нетерпение.

Для деревянных и торфяных построек Эррадейла пожар – верная и почти мгновенная гибель. И кто, черт возьми, стрелял там в эту морозную ночь, когда ни один нормальный человек и собаку на улицу не выгонит?

– Вот что… – заговорил Имон. – Вы, парни, отправляйтесь-ка и проверьте, как там маленькая мисс Росс. А я, если миледи позволит, сам провожу ее в покои, а затем поскачу следом – только сперва удостоверюсь, что миледи в безопасности.

И Каллум, и Гэвин воззрились на старого конюха с немалым удивлением. Никогда прежде не слышали они от этого сурового, ворчливого человека таких любезных речей и такой мягкости в голосе.

Имон же, ничуть не смутившись, ответил им прямым и спокойным взглядом.

– Я… я останусь одна? – пробормотала Элинор, крепко вцепившись в рукав сына.

– Я разбужу Элис, – сказал Гэвин.