Да и к чему украшения? Глаза Элисон сверкали ярче сапфиров. Губы могли бы посрамить рубины. А кожа, расцелованная солнцем, мягко сияла, словно светилась изнутри.

Она не была красивее всех красавиц, каких случалось видеть Гэвину. Не была ни самой изящной, ни самой соблазнительной, ни самой безупречной. Вместо букета – трость, вместо бриллиантов на пальцах – мозоли. В глазах же – скорее вызов, чем соблазн. А на языке куда больше яда, чем меда. Но… о боги, никого еще Гэвин не желал так, как ее! Едва она вошла, лицо ее осветилось каким-то неожиданным светом. На долю секунды все существо его потянулось к ней – к этому чудесному сиянию.

Но в следующий миг Гэвин понял: на него она даже не взглянула.

– Кэлибрид! – воскликнула она и захромала налево, туда, где сидел в старом кресле его матери Кэлибрид – с верным Локрином рядом. – Как ты?.. Зачем же ты встал?

Бледное, изможденное лицо Кэлибрида перекосилось в гримасе, которая могла бы сойти за улыбку.

– Если ты достаточно оправилась, чтобы выходить замуж, то и я достаточно оправился, чтобы посмотреть, как Локрин поведет тебя к алтарю! Да и как я могу пропустить вашу свадьбу? Я ведь этих двух бродяг, – кивнул он в сторону Гэвина и Каллума, – знал с тех пор, как они вот этакими махонькими были! Помню, сам учил их в ножички играть!

Саманта по-девичьи прижала руку ко рту.

– Локрин, это правда? Ты поведешь меня к алтарю?

– Только не вздумай реветь! – сурово заявил Локрин, погрозив ей пальцем. – Терпеть не могу, когда девчонки воют. Так что смотри – никаких слез. Поняла?

– Обещаю. Никаких слез.

– Ну… тогда ладно. – Локрин поправил свой круглый клетчатый берет, пригладил помпон, затем протянул ей руку. – Пошли, пока старина Кэлибрид не испустил дух и не испортил нам праздник!

– Не дождешься, старый козел! – парировал Кэлибрид. И вдруг, охнув, схватился за бок. Но тут же выпрямился и с воинственным видом добавил: – Я еще тебя переживу!

– Это мы еще посмотрим! – крикнул Локрин. И тут же повел Саманту к письменному столу, за которым уже занял место мирового судьи Демон-горец. – А вот и невеста, лэрд, – объявил он. – Эх, хороша! Жаль отдавать какому-то сопляку!

– Понимаю твои чувства, – звучным басом отозвался Лиам.

Гэвин же неотрывно смотрел на Элисон, стараясь понять, какое впечатление произвел на нее Лиам Маккензи. Старший брат был больше его – во всех отношениях. Выше, крупнее, шире в плечах, а лицо – более грубое, варварское, без классической чеканности черт, как у младшего брата. Силен и крепок, но без изящества. Мышцы крупнее, но не так четко выражены. А волосы и глаза – цвета полночной мглы. Как у отца.

Гэвин не любил смотреть на брата и радовался, что здесь не было матери – один его голос мог бы довести ее до нервного срыва.

Хотелось бы знать, о чем думала сейчас его невеста, взиравшая на Лиама с неожиданной храбростью? В конце концов, перед ней сидел наследник человека, убившего ее отца! Но в ее взгляде было только любопытство.

– Рад наконец-то познакомиться с вами, мисс Росс, – сказал Демон-горец.

– И я, – коротко ответила Элисон, наклонив голову.

Мена, став рядом с мужем, метнула в сторону Гэвина тревожный взгляд, но тут же отвела глаза.

– Мисс Росс, в добром ли вы здравии – телесном и духовном? – спросил лэрд.

При этом вопросе Элисон вскинула голову.

– А вы, милорд? – спросила она.

По комнате пронесся шепот изумления. А Демон-горец, едва заметно дернув верхней губой, проговорил:

– Не обижайтесь, мисс Росс, но мы опасаемся, что Торн мог принудить вас к браку против вашей воли. Я здесь для того, чтобы спасти вас, если понадобится.

– Ты здесь для того, чтобы нас поженить! И ни для чего больше! – рявкнул Гэвин.

Лиам молчал, не сводя с невесты полночно-черных глаз. Наконец произнес:

– Леди, я жду ответа.

У Гэвина перехватило дыхание. Он молча наблюдал за тем, как мерились взглядами – словно в поединке – единственная женщина, которую ему так и не удалось соблазнить, и единственный мужчина, которого так и не удалось простить.

В этот миг в тусклом свете дождливого дня Гэвин разглядел в Элисон то, чего не замечал прежде. Он увидел в ней не только отвагу и настойчивость, но еще и силу.

Вокруг ее лазурных глаз залегли темные круги. В небольшой складке у земляничных губ чувствовалось напряжение. Хрупкие плечи словно поникли под тяжестью тысячи скорбей. Но она, стоя перед человеком, способным одним взглядом рассеять легионы врагов, смотрела прямо ему в лицо, и в глазах ее не было страха.

В этот миг Гэвину вдруг страстно захотелось, чтобы ушли все – особенно брат. Захотелось сжать Элисон в объятиях и рассказать ей все. Пусть узнает, кто он, каков он на самом деле! Пусть поймет его так, как никто никогда не понимал! Как никто не пытался понять.

Все женщины смотрели на него, многие даже глазели, но ни одна, черт бы их побрал, ни одна его не видела!

Он хотел поклясться, что даст ей отдых и покой, пока не сотрутся эти черные круги у нее под глазами. Что снимет с ее плеч тяжкий груз. Что рядом с ним ей никогда больше не будет страшно и больно. Никогда она не почувствует себя преданной. Никогда больше ни с чем ей не придется справляться в одиночку. Он не просто подарит ей свою любовь – он, как истинный охотник, принесет труп любого, кто осмелится ей угрожать, и бросит к ее ногам. Избавит ее от призраков прошлого, от горя и боли…

Но она на него так и не взглянула.

Сердце Гэвина отчаянно заколотилось в груди, когда Элисон, по-прежнему глядя Демону-горцу прямо в глаза, отчетливо и громко ответила:

– Я всегда поступаю по собственной воле. И сегодня я выхожу замуж, потому что так хочу.


Саманта молча смотрела на свою подпись, пока мрачный великан, прозванный Демоном-горцем, ставил на брачном свидетельстве свою.

Таких людей, как Лиам Маккензи, Роберт Смит, ее приемный отец, называл «быками». На взгляд Саманты, если он и был хорош собой, то лишь в той мере, в какой походил на Гэвина, – и лишь так, как тень походит на реальность. Очертания те же, но тень всегда больше и темнее. Должно быть, нелегко Мене любить такого человека! Но ведь и его кто-то должен любить…

«Элисон Росс», гласила подпись. Чужое имя – и почерк не ее. Рука так дрожала, что подпись вышла по-детски неуклюжей. Уж не подумают ли они, что она совсем недавно научилась писать?

Саманта чувствовала на себе пристальный взгляд Гэвина, но сама почему-то не спешила поднять на него глаза. Наверное, боялась растерять остатки решимости. Слишком уж он красив, чтобы выходить за него замуж. Слишком эгоистичен. Слишком опытен. И, возможно, слишком стар для нее.

Кстати, а сколько ему?

Господи, вот уж это точно должна знать жена о муже! Так сколько же ему лет? Саманта не сомневалась: ему, по меньшей мере, было на десяток больше ее двадцати четырех.

Она предчувствовала, что совершает страшную ошибку, но всякий раз, когда над каменными сводами замка грохотал гром, сердце ее тянулось к Гэвину. Да уж, возможно, здравым умом она все-таки похвастаться не может.

– Очень хорошо, – проговорил лэрд Маккензи. – Но документ ничего не значит, пока не произнесены брачные клятвы.

– Здесь полно свидетелей, и все они оценят, если ты заткнешься и просто сделаешь свое дело, – процедил Гэвин.

– Ладно, хорошо. Если не передумали… Тогда соедините руки, – приказал Лиам. Назвать его тон «неласковым» значило бы сильно ему польстить.

И лишь теперь Саманта осмелилась бросить взгляд на жениха. Он протянул ей руку, лицо же его оставалось бесстрастным. Но во всей фигуре графа чувствовалось едва сдерживаемое напряжение, которого Саманта не могла понять. Быть может, гнев? Нет, кажется, что-то и кроме гнева. В глазах его, сверкавших изумрудными молниями, было какое-то отчаянное желание, и Саманта не могла взять в толк, почему никто, кроме нее, этого не замечал.

Неужели никто не видел, что его усмешка… слишком уж мрачна? А за бесстрастным фасадом бушевала гроза не хуже той, что сейчас грохотала и сверкала молниями за окном замка?..

Гэвин Сент-Джеймс стал и громом, и молнией, и Саманта почти всерьез опасалась, что сила его страстей разрушит замок, спалит дотла.

Она машинально потянулась к нему и прижала ладонь к его ладони. И тут же рука его, большая и сильная, стиснула ее пальцы железной хваткой, словно заковав в оковы.

Еще никто и никогда не держал Саманту так крепко, с таким молчаливым отчаянием! И, не раздумывая ни секунды, она ободряюще сжала в ответ его руку.

Тут взгляды их встретились – и Саманте вдруг стало легче дышать. Она поняла, что порадовала Гэвина, и почему-то почувствовала от этого огромное облегчение.

Лэрд Маккензи – по лицу его было понятно, что он с большим удовольствием распоряжался бы на собственных похоронах, чем на этой свадьбе, – раскрыл старинную книгу и начал читать:

– Элисон Росс, вступаете ли вы в брак без принуждения, свободно, по своей доброй воле?

– Ты уже спрашивал, и она уже ответила, – проворчал Гэвин.

– Так положено, это часть церемонии. – Лиам указал на книгу.

– Да, – ответила Саманта.

– А ты? – Лиам повернулся к брату.

– И я, – почти не шевельнув губами, ответил Гэвин.

– Готовы ли вы с любовью принять детей, которых пошлет вам Бог, и воспитывать их в законе Его?

– Разумеется! – почти с отвращением бросил Гэвин.

Саманта снова бросила на него взгляд, ожидая увидеть на лице презрительную усмешку. Она была уверена, что этот обет он дает не всерьез. Однако, взглянув на него, была поражена: еще ни разу не видела она на его лице такой решимости.

– Вы тоже должны ответить, – подсказал ей Лиам.

Саманта машинально положила руку на живот.

– Да… да, и я, – ответила она.

– Хорошо. – Лиам повернулся к брату и словно пригвоздил его к месту презрительным взглядом. – Гэвин Сент-Джеймс, берешь ли ты эту женщину себе в законные жены? Обязуешься ли…