Керриган Берн - Брачная ночь с горцем

Все смотрели на животное, раскрыв рты от удивления. А Саманта, присев на корточки, оттерла кинжал от крови пучком травы и вернула Гэвину.

– У коров желудок четырехкамерный, – объяснила она. – Когда воздух скапливается в одной из средних камер, корова не может его отрыгнуть, и желудок начинает давить на легкие.

Тот человек, что обращался к Гэвину, сказал своим приятелям что-то по-гэльски, и все рассмеялись.

– Они надо мной смеются? – нахмурившись, спросила Саманта.

– Вовсе нет, бонни! – усмехнулся Гэвин.

– А что он сказал?

– Говорит, интересно, поможет ли этот метод его теще.

Саманта хихикнула, глядя, как бык неуверенно поднимается на ноги.

– Скажи ему, что есть только один способ узнать – попробовать!

На сей раз мужской смех прозвучал для ее ушей сладостной музыкой. Один за другим работники садились на лошадей, разъезжаясь по своим делам, причем некоторые из них перед этим что-то говорили Гэвину.

– Что они говорят? – Саманта чувствовала, что уже начинает уставать от этого вопроса.

Сунув кинжал в ножны, Гэвин обнял ее и окинул таким нежным взглядом, что у нее подогнулись колени.

– Говорят, милая, что я нашел себе хорошую жену.

Саманта взвизгнула от восторга. Кто бы мог подумать, что эта незатейливая похвала от чужих людей так ее обрадует?

– И должен признать, бонни, я с ними совершенно согласен!

Он прильнул к ее губам – и словно издалека донеслись до счастливой пары приветственные крики и смех горцев.

– Такой хаос в одном-единственном железнодорожном вагоне! – взревел Гэвин. – Богом клянусь, я просто повешу всех, кто к этому причастен, и на том покончу! – И на стол перед Самантой полетела толстая кипа бумаг.

Сэм замерла, чувствуя, что и сердце, и легкие разом ей отказывают. Она судорожно сжала рукоять револьвера, хотя сейчас он был совершенно бесполезен – Саманта разобрала его, чтобы почистить, и все детали лежали сейчас на столе.

– П-повесить? Кого? За что?

Она страшилась поднять на Гэвина глаза. Неужели ее недолгому замужеству уже пришел конец? Всего две недели… Две недели чистой радости. Ибо она наслаждалась семейной жизнью с Гэвином – вопреки своей воле, вопреки всему.

Судьба всегда была к ней жестока, но не настолько же, чтобы поманить призраком счастья и тут же его отнять?

Отнять Гэвина… А ведь она едва начала его…

– Я готов уже и от титула отказаться, если это поможет избавиться от заседаний в мировом суде! – Выругавшись сквозь зубы, граф со вздохом плюхнулся в огромное кресло красного дерева. Другое такое же занимала Сэм. – Я и так уже сократил присутственное время до одного дня в неделю. Но не хочу даже на один день уезжать от тебя… я хотел сказать, от Эррадейла.

Облегчение, нахлынувшее теплой волной, смыло холодный ужас, и Саманта радостно улыбнулась. Она тоже ужасно соскучилась. Соскучилась по своему мужу.

– Но что же случилось? – спросила она.

– Кэмпбеллы из Кинросса и Маккои из Уизердейла враждуют друг с другом из-за… черт их знает, из-за чего, но это продолжается уже лет пятьсот. Так вот, одна старая дева из Маккоев, возвращаясь из… Не знаю, откуда она возвращалась, но ехала она на поезде в одном вагоне с целым семейством Кэмпбеллов. Все началось с того, что Кевин Кэмпбелл ей сказал… – Гэвин умолк, затем, нахмурившись, проворчал: – Ты что, чистишь револьвер на обеденном столе?

– Жалуешься на то, как прошел день, недоволен, что я чищу оружие не там, где следует… – Сэм с улыбкой взглянула на своего красавца мужа. – Когда ты успел сделаться таким ворчливым?

– Что ж, в последнее время этот стол видел и куда более страшные вещи! – Гэвин рассмеялся и поцеловал жену в губы.

От этого короткого поцелуя – а еще более от воспоминания о том, чем занимались они на этом самом столе, – Саманта вспыхнула, и в груди у нее что-то сладостно сжалось. Снова улыбнувшись, она вернулась к своему занятию.

Даже краткий поцелуй оставил у нее на губах вкус тянучек – конфет, которые Саманта то и дело находила в замке в самых неожиданных местах. Например – на хрустальном блюде в кабинете мужа и на другом таком же блюде у входа. Кроме того, кулек с тянучками она нашла у него в седельной сумке, еще один – в гардеробе, в ящике для запонок. И еще – в прикроватной тумбочке и в библиотеке, на полке между книг. И даже в оружейной!

Одному только богу ведомо, как Гэвин до сих пор не испортил себе зубы!

То, что Гэвин Сент-Джеймс оказался любителем сладостей, совсем ее не удивляло – только радовало. Все мужчины из ее прежней жизни обожали жевать табак. Саманта ненавидела и вкус его, и запах – не говоря уж о плевках коричневой жижей.

И теперь всякий раз, находя очередной тайник с конфетами, она улыбалась, и на сердце у нее становилось теплее.

Как-то раз она стащила одну тянучку – захотелось проверить, заметит ли Гэвин. Конфета оказалась твердой, угловатой, с острыми краями – и на удивление сладкой. Совсем как мужчина, за которого она вышла замуж.

– Я подстелила тряпку, – пояснила она. – Так что фамильный обеденный стол выживет.

– Зато, если узнает миссис Маккейб, не выживешь ты! – с ласковой улыбкой проговорил Гэвин, пропуская между пальцев выбившуюся прядь ее волос у виска. – Я могу спасти тебя от многого, бонни, но только не от гнева нашей экономки!

– Пора тебе уволить эту старую каргу! – Саманта надула губы, делая вид, что сердится. – По-моему, она накладывает на меня какие-то гэльские заклятия!

– Непременно бы уволил, если бы сам ее не боялся. – Гэвин откинулся на спинку кресла и развязал шейный платок. – Но если у тебя начнут выпадать волосы… или что-нибудь в таком же роде, обязательно сообщи – буду знать, что она действительно колдунья, и постараюсь ее задобрить!

Саманта шутливо на него замахнулась, но он перехватил ее руку и поднес к губам. Она высвободила руку, стараясь не обращать внимания на приятный трепет в груди.

– Не могу поверить, что и у вас здесь проблемы с Маккоями, – заметила она. – Похоже, это семейство нигде не может жить спокойно. У нас в Америке с Маккоями была такая история!..

– Ну, наши Маккои и святого выведут из терпения! – Гэвин указал в сторону стопки бумаг на столе. – В общем, через четыре часа разбирательства выяснилось: все дело в том, что тридцать лет назад Томас Кэмпбелл, бондарь, разбил сердце Элоизе Маккой, и поэтому она теперь просто не может ехать в одном вагоне с ним, его женой и целым выводком их сыновей!

– Кровопролитие было? – драматично поиграв бровями, поинтересовалась Саманта.

– На этот раз нет… к сожалению. – Гэвин криво усмехнулся, Саманта хихикнула.

О, как же она полюбила эту страну, где споры и раздоры кланов длились гораздо дольше, чем существовала ее родина. Порой ей хотелось взглянуть в зеркало, чтобы узнать, не озарилось ли и ее лицо тем внутренним светом, который подметила она в Мене Маккензи.

Быть может, она пока не сияла изнутри, но ясно ощущала в себе это сияние.

Как такое возможно? Почему две недели нового брака, выстроенного на опасном обмане, кажутся ей единственной реальностью, а четыре года брака предыдущего – каким-то путаным тяжелым сном?

– Если я правильно помню, у тебя два револьвера, – заметил Гэвин.

– Один я потеряла в ночь нападения, – ответила Сэм. – Везде его искала, но так и не нашла.

– Соболезную твоей потере. Я сделаю все возможное, чтобы его отыскать.

Она положила револьвер на стол, и Гэвин, не в силах сдержаться, накрыл ее руку своей.

– Видишь ли, револьверы для меня не друзья и не любимые игрушки, – пробормотала Саманта.

Ухмыльнувшись, муж устремил на нее вопросительный взгляд.

– Почему же мне кажется, что ты им даже имена дала?

Саманта нахмурилась, уставившись на револьвер. «Как же он догадался?» – думала она.

– Не сердись, бонни! Мы оба знаем, что я прав.

– Цезарь и Антоний, – пробормотала она, насупившись.

– Юлий Цезарь и Марк Антоний?

– Ну да.

Гэвин снова ухмыльнулся.

– Что ж, оба они, конечно, великие люди, но разве обоих не убили?

– Верно, убили. А вот будь у них короткоствол…

Гэвин громко рассмеялся.

– Ах, бонни, ты не перестаешь меня удивлять и радовать! – воскликнул он.

Глаза его в свете настенного канделябра сверкали двумя изумрудами. Тут он вдруг протянул руку и безо всякого усилия пододвинул ее кресло поближе к своему.

Всякий раз, когда Гэвин как бы невзначай демонстрировал свою силу – вот как сейчас, когда одной рукой легко передвинул тяжелое кресло с ней вместе, – у Саманты что-то сладостно замирало в сердце и она с особенной остротой ощущала себя женщиной.

– Расскажи мне, что натворили Маккои в Америке, – попросил он, сплетая пальцы с ее пальцами.

– Но это долгая история, – предупредила она.

– Тогда только самое интересное, – пробормотал Гэвин и зевнул. – Самые кровавые эпизоды… И пожалуйста, побольше ужасных подробностей!

Саманта тихо рассмеялась и начала свой рассказ:

– В газетах писали, что эта семейная вражда вспыхнула из-за земельного спора более ста лет назад, но по-настоящему разгорелась во время Гражданской войны. Видишь ли, Маккои стояли за Север, а Хэтфилды за Конфедерацию. Считается, что отец семейства Хэтфилдов Энс, по прозвищу Чертяка, организовал убийство Эйсы Хармона, главы семейства Маккоев. Но время было военное, и обвинений никому не предъявили. После этого Флойд, двоюродный брат Чертяки Энса, украл у Рэндольфа Маккоя поросенка. Тот обратился в суд. Но мировым судьей был еще один Хэтфилд, тоже Энс, по прозвищу «Проповедник Энс» – кажется, тоже кузен Чертяки, и он вынес решение в пользу Флойда.

– Я начинаю жалеть, что попросил тебя рассказать эту историю, – со вздохом сообщил Гэвин.

– Слушай-слушай! Дальше станет интереснее! Так вот, после этого суда двое Хэтфилдов были убиты. Убийц так и не нашли. Но это только начало. В прошлом году Джонс Хэтфилд, сын Чертяки, сговорился с Розанной Маккой, которая сбежала к нему и несколько месяцев прожила с ним во грехе. Тогда Маккои добились того, что Джонса арестовали за торговлю спиртным без лицензии. Розанна, беременная, вскочила на коня и скакала всю ночь, чтобы добраться до Чертяки Хэтфилда и уговорить его спасти сына. И знаешь, как он ей ответил?