Керриган Берн - Брачная ночь с горцем

– Боюсь даже предполагать.

– Пинками выгнал из своего дома и отправил к ее кузине, стервозной Нэнси.

Плечи Гэвина задрожали от беззвучного смеха.

– К стервозной Нэнси? Это что, тоже прозвище?

– Нет, просто я ее так назвала. Но не перебивай!

– Прошу прощения…

– И тогда братья Розанны, Толберт, Фармер и Бад…

– Ты выдумываешь! Не бывает таких имен!

– Богом клянусь! – И Сэм вскинула ладонь, словно давая присягу в суде, хотя другая рука ее лежала не на Библии, а находилась в сильной и теплой руке мужа. Но эта сила и это тепло для Саманты уже успели стать святыней. – И я просила не перебивать!

– Да, хорошо. Давай дальше, – попросил Гэвин, нежно поглаживая ее руку.

Стараясь не обращать внимания на жар, разливавшийся в груди, Саманта продолжала:

– Братья Розанны предположительно убили Эллисона, брата Чертяки. Причем нанесли ему двадцать шесть ножевых ударов.

– Предположительно? – Теперь его палец скользнул к ее ладони.

– Так говорят в Америке, когда обвинение не доказано. А доказано оно не было и уже не будет. Потому что Чертяка собрал своих родственников и знакомых, напал на полицейский участок, где содержались под стражей братья Розанны, и похитил их оттуда. Братьев привязали к кустам азимины, и целая толпа Хэтфилдов выпустила по ним в общей сложности пятьдесят пуль.

– Бонни, ты уверена, что твоя настоящая фамилия не Хэтфилд? – Пальцы Гэвина скользнули к ее запястью. – Такое число пуль, мне кажется, очень тебе подходит!

– Издеваешься? – откликнулась Саманта. Она попыталась изобразить недовольство, но в груди у нее все пело, а в душе мерцала многоцветная радуга. Больше всего любила она эти моменты – когда они смеялись вместе, поддразнивали друг друга, а если и спорили, то по-доброму. – И это еще не все! – продолжала она, отчаянно стараясь не допускать в голос предательские эмоции от близости мужа. – Как раз перед тем, как уехать из Штатов, я читала в газетах, что… Эй, какого черта? Что ты делаешь?

Быстрым и ловким движением Гэвин закинул руку жены к себе на плечо и поднял ее в воздух. Рассмеявшись, проговорил:

– Знаешь, просто я вдруг понял, что эта история станет намного интереснее, если тебя раздеть.

Саманта терпеть не могла, когда муж оказывался прав, но в данном случае спорить было не о чем.

– А как же мой револьвер? – попыталась она протестовать. – Нельзя же оставлять его на столе! Ведьма миссис Маккейб…

– Пусть наведет порчу на твой револьвер, – с улыбкой ответил Гэвин. – Если что, я куплю тебе новый.

Гэвин не очень-то хорошо разбирался в собственных чувствах – не говоря уж о том, чтобы им верить. Но если бы потребовалось назвать одним словом то, к чему он уже начал привыкать за месяц семейной жизни, то он, возможно, безошибочно назвал бы это новое для него состояние его подлинным именем – счастьем.

Однако же… Даже произнесенное мысленно, это слово пугало его, и ему хотелось куда-нибудь сбежать. Или вдруг исчезнуть.

Впрочем, в данный момент бежать было некуда. Гэвин покоился в огромной ванне, а женушка, полулежа на нем, оттирала въевшуюся в кожу грязь вокруг его ногтей, и он наслаждался этими мгновениями почти невинной близости.

Большинство известных ему мужчин с радостью отдали бы правый глаз за то, чтобы их жены хоть немного помолчали. Однако его бонни сегодня была как-то уж слишком молчалива. И задумчива. Уже несколько раз он хотел расспросить ее – мол, что не так, в чем дело, но всякий раз решал, что не стоит спрашивать. А вдруг она ответит: «В тебе»?

Ему вдруг пришло в голову: сам-то он был безмерно благодарен судьбе за их «сделку», но для нее, возможно, все выглядело иначе. И Гэвин попытался вспомнить, не обидел ли он ее чем-нибудь за тот месяц, что прошел со дня их свадьбы.

В совместной жизни они очень быстро выработали расписание, устраивавшее обоих. Вставали оба рано – и сразу после завтрака отправлялись в Эррадейл. Гэвин обнаружил, что по утрам его жена становилась… какой-то странной. Сразу после пробуждения она была бледна, выглядела вялой и насупленной, почти ничего не ела. Более того, едва встав с кровати, надолго скрывается в уборной. И каждый раз он задавался вопросом: что она там делает? Когда же она наконец выходила, он начинал безжалостно ее тормошить и поддразнивать. Поначалу это не оказывало почти никакого воздействия, лишь изредка Гэвину удавалось услышать какое-нибудь прежде неизвестное американское ругательство. Но затем ему все же удавалось приводить жену в чувство, уже по дороге в Эррадейл Сэм либо смеялась, либо кипела от злости, а его радовало и то, и другое.

Погода была ужасная, работы – через край, но Сэм никогда не жаловалась и командовала суровыми горцами с уверенностью Наполеона. Сэм, его маленький диктатор.

Мужчины слушались ее – как слушался и он, снова и снова убеждаясь: она знала, что делала. А Эррадейл все больше и больше походил на вполне приличное скотоводческое хозяйство.

В первые дни Гэвин предлагал жене остаться дома. В покое и относительном комфорте Инверторна она могла бы составить компанию его матери или же заняться чем-нибудь из того, чем обычно занимаются женщины в отсутствие мужей. Но Сэм была тверда – мол, что и как делать в Эррадейле, лучше ее никто не знает, а если он заставит ее сидеть дома, то будет спать один!

Это была поистине страшная угроза.

Ибо, как ни яростно ругалась она с ним днем, ночью – с еще большей яростью – отдавалась ему в постели. «Хотя… не всегда именно в постели», – мысленно усмехнулся Гэвин. Порой, не в силах ждать до дома, он прижимал ее к дереву где-нибудь в укромном уголке Эррадейла. Однажды они занялись этим у него в кабинете; в тот день Сэм так и не дала ему просмотреть счета. А сегодня – если удастся отвлечь ее от того, чем она сейчас озабочена, – быть может, они займутся этим в ванной…

– Бонни, тебе понравилось Рождество? – начал он издалека, разглаживая ее волосы и укладывая их на поверхности воды густой темной волной.

– Понравилось, – рассеянно ответила она. – Хоть и жаль, что я не смогла ничего вам подарить.

– Не думай об этом. Все, что у тебя было, сгорело в огне, а доход с Эррадейла ты начнешь получать еще не скоро. Зато ты подарила мне Эррадейл, а моей матери – дружбу. Для нее очень важно, что в замке появилась еще одна женщина.

– И все же… – нахмурясь, настаивала Сэм. – Вы-то заказали для меня такие чудесные подарки!

Она указала на длинный темно-синий халат, заказанный его матерью, и на резную шкатулку, где хранились два новеньких револьвера с перламутровыми рукоятями и выгравированными на них инициалами: «Э. С.-Дж.» «Элисон Сент-Джеймс».

Поначалу подарок ее обрадовал, и горячий поцелуй благодарности согревал Гэвина весь день. Честно говоря, он едва вытерпел рождественский ужин. Хотя, конечно же, старался смеяться над добродушными перепалками Кэлибрида и Локрина и наслаждаться старинными рождественскими песнями. Ему всегда нравились ирландские напевы под скрипку Имона и кельтский бубен Каллума. Но сейчас он хотел только одного – свою жену.

Однако чуть позже он увидел, как она в глубокой задумчивости сидела над револьверами и проводила пальцем по своим инициалам. И заметил, что кобальтовые глаза ее потемнели от слез.

Сперва он подумал, что это слезы счастья. Но, приглядевшись как следует, заподозрил, что ошибается. Пухлые губки жены были крепко сжаты, а лоб пересекала морщинка озабоченности. Быть может, нападение на Эррадейл подействовало Сэм сильнее, чем ему казалось? Прежде она обожала оружие, гордилась своим мастерством стрелка, но, возможно, после ранения утратила уверенность в себе.

Да нет, быть такого не может! Ведь старый револьвер она по-прежнему повсюду таскала с собой, из дому без него не выходила. А может, новые чем-то ее не устраивали, но она не хотела в этом признаться?

Он понимал, что должен набраться храбрости и задать вопрос начистоту. Но вместо этого, помня, как она любит купаться, приказал приготовить горячую ванну на двоих и предложил сам ее раздеть.

Но и в ванне Сэм отказывалась расслабиться. Явно не хотела, чтобы он к ней прикасался. Поспешно разделась сама и плюхнулась в воду, сжавшись в комочек и прижав колени к груди.

Однако от Гэвина не ускользнуло, что, пока он раздевался, она не сводила с него глаз.

Он скользнул в ванну напротив жены и притянул ее к себе. Физическая близость подействовала как обычно – Сэм расслабилась и прильнула к нему. Он вымыл ее и теперь, когда она отвечала той же любезностью, все труднее было помнить о том, что он собирался с ней поговорить. Однако обычного жара ее желания он не ощущал – и понимал, что тащить ее в постель сейчас не стоило.

– Ты… Бонни… Тебя что-то беспокоит? – решился он наконец спросить.

Она замерла с мылом в руке. Гэвин не осмеливался пошевелиться, боясь спугнуть ее доверие.

– Нет, ничего, – ответила она и продолжила свое дело.

– Знаю по опыту: если девушка отвечает «ничего», то значит, определенно что-то есть.

– Твой обширный опыт общения с женщинами мне известен, – отрезала Сэм. – Но когда я говорю «ничего», это и значит «ничего».

– Вот теперь я окончательно уверился: что-то все-таки есть, – прошептал он ей на ухо и лизнул нежную раковину, надеясь этим хоть немного ее обезоружить.

Тут она вздохнула и пробормотала:

– Ладно, хорошо. Кое-что действительно есть, но я сейчас не готова это обсуждать. Такой ответ устраивает?

Гэвину вдруг вспомнились его собственные суровые слова, сказанные в день свадьбы. Самым непреклонным тоном он заявил, что некоторые вопросы – в том числе связанные с его семьей – он обсуждать не будет. Никогда. Может, это ее и тревожило?

– Хочешь поделиться секретами, бонни? – спросил он, обнимая ее и снова привлекая к себе.

На миг она задумалась, затем с тяжелым вздохом покачала головой.