— Перестань изводить себя. — Лицо Нэнси оставалось спокойным, но голос был жестким. — Наступил Новый год, и пора прекратить представлять дело так, как будто это произошло вчера, — в этом Эдвард, несомненно, прав. Нужно думать о будущем.

— Я не отступлю, Нэнс.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не сдамся без борьбы. — Стиснув от возбуждения руки, Руфа рассказала Нэнси о броши Эдварда. — Он пообещал, что поможет мне получить за нее приличную цену, если я с пользой использую деньги.

— Например, увеличишь себе груди? — предположила Нэнси.

— Ха-ха! Я серьезно.

Нэнси наклонилась к ней:

— Почему Эдвард не мог просто дать тебе денег, вместо того чтобы затевать всю эту мороку?

Руфа отреагировала спокойно. Она тоже думала об этом и заранее приготовила ответ:

— Ты же знаешь, как он странно ведет себя, когда дело касается наличных денег. И тем не менее его никак нельзя обвинить в нечестности.

— Разумеется нет, но он обожает все контролировать. Он не даст тебе ни пенни, если ты не выполнишь его приказ.

— Он доверяет мне, — напомнила Руфа. — Если я скажу, что использую вырученные за брошь деньги, чтобы оплатить учебу или открыть свое дело, он мне поверит.

Нэнси упустила значение ее тона.

— Конечно, поверит: он знает, что ты не солжешь даже ради спасения собственной жизни.

— Я уже нарушила одно данное ему обещание. Я сказала, что никому из вас не расскажу о броши.

— Старый маразматик! Он, видимо, думает, что мы обдерем тебя как липку. — Нэнси понимала Эдварда далеко не всегда. Настоящий Мужчина говорил, что они с Эдвардом абсолютные противоположности: пылкость — холодность, щедрость — скаредность, болтливость — собранность. — Кстати, а почему ты все же рассказала мне об этом?

— Я хотела спросить тебя кое о чем.

Нэнси опустила журнал и придвинулась к Руфе поближе.

— Дорогая, скажи, что ты не имеешь в виду эту дурацкую Брачную игру!

— Я не могу выбросить ее из головы, — честно призналась Руфа.

— О Боже, так я и знала! Ты прямо зациклилась на ней.

— Понимаешь, теперь, когда у нас есть деньги, это теоретически возможно, — упорствовала Руфа. — Мы можем вложить деньги в хорошую одежду, посещать хорошие места…

— А что, если мы потерпим неудачу? Я не хочу, чтобы Эдвард обвинил меня в том, что я сбила тебя с пути.

Руфа не думала об этом и вынуждена была признать, что Эдвард именно так и поступит.

— Если мы потерпим неудачу, я признаюсь и возьму всю вину на себя.

— Ну, не знаю, — сказала Нэнси. Она молчала, задумчиво глядя на Руфу и взвешивая шансы. — Как ты поступишь, если я скажу «нет»?

— Не знаю, — Руфа молчала несколько секунд, затем быстро проговорила:

— Буду действовать одна.

Нэнси неожиданно рассмеялась.

— Я боялась, что ты ответишь именно так. Ты знаешь, я ни за что не отпустила бы тебя в Лондон одну.

— Почему? Я еще в своем уме, — Руфа была уязвлена. — Я в состоянии постоять за себя.

— Тебе это не грозит. Я тоже еду.

— Ты хочешь сказать, ты принимаешь в ней участие? В Брачной игре?

Нэнси вздохнула, задумчиво разглядывая огонь.

— Думаю, да. Фактически это пришлось на очень удобный момент. Что касается Тима… ну, он не тот человек, за которого я его принимала. Его мать то и дело намекает, что, если я уйду со сцены, он вернется в колледж. Мне необходимо расширять свой кругозор.

Брачная игра глубоко укоренилась в сознании Руфы. Она провела Рождество, строя эшафоты, лелея надежды.

— Эти мужчины — наши потенциальные мужья — должны быть очень, очень богатыми, — сказала она. — Не такими, о которых говорила старая миссис Рекалвер, называя их «зажиточными». У нас гибнущий дом и целая куча долгов. Для экстренной помощи нам нужны только финансовые магнаты. Рок-стар-миллиардеры — вот на кого следует нацелиться.

— Прекрасно, — сказала Нэнси, — где бы только найти парочку таких, но не в образе старых толстяков-троллей.

Руфа проявила строгость.

— Ну и пусть будут толстяки-тролли. Мы идем на это не ради удовольствия. Наша задача — найти очень богатых людей и заставить их полюбить нас. Их внешний вид — дело второе.

Нэнси застонала.

— Не нужно, ты пугаешь меня. Ведь должны же быть богатые люди, которым не нужно показываться на людях с мешками фирмы «Гуччи» на голове.

— Нэнс, прошу тебя, будь серьезна!

— Извини. — Настрой Нэнси изменился, когда она увидела, как много значит теперь для Руфы Брачная игра. — Просто я не привыкла, чтобы ты так кипятилась, ты ведь всегда такая разумная. Я хочу сказать, что эта затея не имеет реальных шансов на успех.

— Есть совсем мизерный шанс, и этого достаточно. Вопрос в том, готова ли на это ты.

— Думаю, да, — ответила Нэнси. — С удовольствием побываю в Лондоне. Мне кажется, здесь я не полностью использую свой потенциал. Я изголодалась по любви.

Руфа нежно улыбнулась.

— Ты понравилась Берри.

— Правда? Я не думаю, что он мой тип. Это пузо, волосы как щетина. — Она сделала резкое движение и поднялась. — Так когда же мы покинем Вишневый сад и отправимся в Москву?

— Как только я получу деньги за брошь и наговорю Эдварду горы лжи, я позвоню Уэнди. Но, Нэнс… — Обычно беспристрастное лицо Руфы обрело явно умоляющее выражение. — Отнесись к этому со всей серьезностью, прошу тебя. Я по-прежнему называю это игрой, но это — не игра. Я очень не хочу, чтобы ты воспринимала это как шутку.

Нэнси улыбнулась и нежно пнула любимую сестру ногой.

— Не беспокойся. Я не разрушу замысел. Я буду потрясающе серьезной. И держу пари: я преуспею первой.

— О, я и не сомневаюсь в этом, — сказала Руфа. — Но держу пари: я первая получу предложение, которое не будет непристойным.

* * *

Уэнди Уизерс только что повздорила со своим привередливым квартирантом, когда раздался телефонный звонок от Руфы. Он прогремел январским утром, подобно удару грома. После него Уэнди пришла в такое волнение, что вскрыла коробку с миндальными дольками м-ра Киплинга. К черту калории, в Лондон приезжают Руфа и Нэнси, и нужно отметить это событие!

Уэнди была полная женщина, переставшая обращать внимание на возраст как только ей исполнилось пятьдесят. После отъезда из Мелизмейта ее жизнь состояла из борьбы с нуждой и неумолимой поступью возраста. Она облекала свое дряблое, грузное тело в легкую хлопчатобумажную индийскую ткань, модную в семидесятые годы, которые она считала лучшей порой своей жизни. Ее выкрашенные хной волосы были длинными, потому что Настоящий Мужчина как-то сказал, что это лучшее, что она имеет. Ее жирные щеки были постоянно намазаны румянами, даже когда она весь день занималась в подвале со своими клиентами рефлексологией: альтернативные терапии были, по ее мнению, большим благом для таких женщин, как она, — без семьи, квалификации и таланта. Мелизмейт и его обитатели были романтикой ее жизни.

— Мы настаиваем на том, чтобы заплатить тебе, — сказала Руфа. — А то вообще не приедем. Я кое-что продала, и мы не так стеснены в средствах, как обычно.

— Ладно, тогда согласна на символическую оплату, — уступила Уэнди. Про себя она поздравила Руфу за то, что та нашла, что продать. В период ее пребывания в Мелизмейте происходил постоянный отток всего, что плохо лежало.

— Мы не претендуем на полезную площадь, — сказала Руфа. — Посели нас на чердаке или где-нибудь еще.

Уэнди и в голову такое не пришло бы. Бог свидетель — в этом старом, грязном доме много места. Имеется пять спален и кроме нее самой два постоянных жильца — Макс и Рошан. Они жили на верхнем этаже. Ее любимые девочки могут поселиться в большой комнате на втором этаже.

Вооружившись очередной миндальной долькой, Уэнди поднялась наверх, чтобы осмотреть комнату. Какие у нее плюсы? Она скудно меблирована, и некоторые сочтут ее мрачной. Но она расположена рядом с ванной комнатой, а из окна открывается замечательный вид на Тафнел-парк.

В комнате стояли две односпальные тахты, туалетный столик с выдвижными ящиками и гардероб. Каждый шаг вблизи шкафа выдавал адский звон находящихся внутри него металлических вешалок. Уэнди решила украсить комнату плакатом Гэндальфа в рамке, который до сих пор висел в подвале.

Девочки будут жить рядом с ней, они будут болтать и сплетничать на кухне, а в случае плохого настроения подкрепляться греховной пищей. Она часто баловала себя ею для поднятия духа. Иногда Макс и Рошан удостаивали ее чести разделить с ними заказанную на дом трапезу. Конечно, это доставляло ей удовольствие, но ничто не может сравниться с приездом ее девочек. «Дорогих девочек» — как она сказала бы еще несколько лет тому назад.

Двоюродная бабушка оставила Уэнди этот дом в Тафнел-парке. Он был заполнен большими коврами с витиеватыми узорами и печальными мебельными атрибутами шестидесятых годов из жаростойкого пластика. Уэнди благодарила судьбу за то, что у нее прочная крыша над головой, но дом наводил на нее тоску и уныние. Она совершенно не занималась его обстановкой и не имела возможности проявить себя в новом окружении. У нее постоянно не хватало денег, и единственное, что она могла сделать, — это постелить на пол несколько индийских половичков. Все вокруг напоминало о тетушке Барбаре. Узкой, поднимающейся на четыре этажа полукруглой лестнице дома требовались молодость и энергия девушек Хейсти.

* * *

Руфа и Нэнси прибыли на следующий день. До станции их доставил Роджер, а Нэнси все еще ругала Руфу за то, что она оставила свой «вольво» в Мелизмейте.

— Маме машина нужна, что бы она ни говорила, — сказала Руфа. — Что же касается нас, то попасться на глаза в вышедшей из моды развалюхе еще хуже, чем вообще не иметь автомобиля.