Жены Ахмеда повели Ровену по коридору в выложенное золотой и голубой мозаикой помещение, которое, как она скоро поняла, оказалось баней. Потолок здесь был высокий, в форме купола, а прямо посередине, окруженная тонкими витыми колоннами, находилась утопленная в пол большая ванна, также украшенная мозаикой. От воды исходил горячий пар.

Ровена ахнула от восторга. Она даже не представляла, что один дом может вмещать в себя столько роскоши. Вокруг ванны были расставлены сосуды и флаконы с маслами и мылами, а рядом лежали полотенца.

– Боже, как красиво! – с упоением воскликнула она. – Дома – то есть у нас в Англии – нет ничего подобного. Даже в самых лучших домах. Как заманчиво это выглядит. И должно быть, очень приятно купаться в такой ванне.

– А еще мы обладаем такой роскошью, как время, – то есть можем нежиться в воде так долго, как только захотим.

Прежде чем Ровена успела ответить, Шилла и Зидана, щебеча по-арабски, взялись ее раздевать, словно бы это была сама естественная вещь на свете. Она пыталась воспротивиться, но все было напрасно. Добравшись до повязки, стягивавшей грудь Ровены, девушки захихикали и начали разматывать ее, но Ровена, твердо намеренная отстоять свою скромность, положила на нее руки, не давая им дотронуться до ткани. Однако чем больше она сопротивлялась, тем громче они смеялись. Отойдя немного, Шилла и Зидана стали раздеваться сами, чтобы показать Ровене, что в их стране это совершенно обычное дело – купаться голышом вместе.

Они скользнули в ароматную ванну и принялись жестами призывать ее присоединиться к ним. Их стройные блестящие тела грациозно извивались в воде. Ровена решилась отбросить все предрассудки и на время поддаться заманчивому образу жизни. Она расслабилась и быстро сбросила с себя оставшуюся одежду. При виде ее стройного белого тела все три жены заахали в восхищении.

– Ты – прелестнейшее существо на свете! – завила Фатима. – Красивое лицо – и такая прекрасная молочная кожа. Ты само совершенство, Ровена.

Смеясь от радости, Ровена тоже опустилась в ванну и с готовностью отдала себя в ласковые руки младших жен, желавших ей прислуживать.

Когда она вышла из ванны, Фатима поджидала ее с толстым мягчайшим полотенцем. Затем она уложила Ровену на диван и начала массировать ее тело удивительно нежными руками, втирая в ее кожу странно жгучее масло, от которого Ровена совершенно расслабилась, а ее кожа засияла.

Она раскинула руки и уставилась в потолок, украшенный разнообразными изображениями, с главной композицией в середине – звезды и луна, символизирующие небеса, и солнце в центре. Ровена закрыла глаза и на миг задержала дыхание, чтобы не отпускать приятное ощущение. Ее тело, казалось, отделилось от нее самой; она чувствовала себя марионеткой, куклой, подчиняющейся тому, кто дергает за ниточки. Ее мысли сделались плавными и тягучими, в то время как о ее плоти заботились так благоговейно, служили ей так самозабвенно, что это даже трудно было вообразить. И конечно, ничего такого с Ровеной прежде не происходило.

Ровена была готова признаться сама себе, что под уверенными дерзкими ладонями Фатимы – та напоминала жрицу, исполняющую древний ритуал, – ее женское тело оживало, наполнялось желанием, и ее ощущения напоминали то, что она чувствовала с Тобиасом на пляже. Сейчас все было очень похоже – волшебно, чувственно, нежно, – и не хватало при этом лишь Тобиаса.

Она удовлетворенно вздохнула.

– Какие чудные ароматы, Фатима! Вы не только знакомите мой вкус с необычными блюдами, но и обоняние – с восхитительными запахами, – пробормотала Ровена, когда Фатима налила еще масла ей на живот. Воздух в бане был влажным и густо благоухал; не цветами, нет, скорее это было нечто сложное, с амброй и мускусом, пьянящее, томное… искусное оружие, призванное привлечь и покорить мужчину. Ровену не удивляло, что она думает о подобных вещах, поскольку Тобиас по-прежнему занимал ее мысли.

– Где вы научились говорить по-английски? – спросила она Фатиму, пока та массировала ее икры.

– Моя мать была ирландкой, из графства Корк. Она меня и научила. Как и твою сестру, ее захватили в плен корсары, напавшие на их деревню. Ей было всего тринадцать. Потом ее купили и поместили в гарем одного богатого мавра в Марокко, где я и родилась.

– И она никогда не вернулась в Ирландию?

– Нет. Она оставалась рабыней до самой смерти, но желания возвращаться домой у нее не было. Она родилась в бедной семье, так что никаких разговоров о выкупе и быть не могло. Постепенно ей понравилось жить в гареме с другими женщинами. Мавр – мой отец – хорошо обращался со своими наложницами. Моя мать, уделом которой в ее родной деревне были голод и нищета, никогда не знала такой роскоши, как там, в гареме.

– Но ведь она все равно была рабыней, Фатима. – Ровене очень хотелось высказать свое мнение о рабстве, о том, что это жестокость и скотство, богопротивное дело, что людей, которые некогда были сами хозяевами своей судьбы, захватили и насильно продали на невольничьих рынках Берберии. Не желая, однако, оскорбить женщину, чьей гостьей она являлась, она прикусила язык и просто сказала: – И вы вышли замуж за Ахмеда.

Фатима широко улыбнулась:

– Мой отец продал меня ему. Ахмед хороший человек – не только богатый, но и влиятельный, его уважают в Алжире и других городах на побережье.

– И вам все равно, что у него есть еще жены?

Фатима пожала плечами:

– Да. Здесь так принято. Одна жена или три – какое это имеет значение? Я – его первая жена, поэтому я важнее остальных, и мой старший сын, Ишмаэль, наследник Ахмеда.


Тобиас прибыл на второй вечер, уже после того, как на землю опустились сумерки. Ахмед был на своей верфи в доках, так что он спустился в сад, чтобы подождать Ровену там.

Она принимала ванну – предыдущий опыт купания произвел на нее волшебное впечатление, и она не смогла, да и не захотела устоять перед искушением повторить его тогда, когда ей захочется. На улице было так жарко, что не хотелось вылезать из прохладной воды – о, что за райское блаженство! – и к тому же она охлаждала нетерпение Ровены, ожидавшей Тобиаса, которое росло с каждым часом с той самой минуты, как он покинул ее.

После двух дней в доме Ахмеда она почувствовала, что изменилась. Праздный и беспечный образ жизни без тревог и хлопот, обильная и вкусная еда, прогулки в цветущем саду и неустанное внимание трех жен Ахмеда сотворили с ней чудеса. Ровена успокоилась, ее тело расслабилось, кожа стала еще более гладкой и нежной, чем раньше. Ее одевали в странные экзотические наряды. Никогда еще пальцы Ровены не касались таких роскошных шелков.

Сад благоухал сильными ароматами цветов; тишину нарушало только пение цикад. Вдыхая воздух, будто напоенный спокойствием, Тобиас неторопливо прогуливался по тропинке, огороженной изящными, увитыми растениями шпалерами. Ночь была великолепна – африканская ночь, с черносиним небом, щедро усеянным звездами, которые мягко освещали окрестности и, отражаясь в море, заставляли его мерцать серебром.

Стоя на пороге дома, Ровена мгновение помедлила, любуясь им. Какой красавец. Белая рубашка, открытая у шеи, с рюшами на манжетах, подчеркивала его загорелую кожу, так же как обтягивающие панталоны и белые чулки обращали внимание на его стройную мужественную фигуру. Он был без шляпы, и его темные волосы были стянуты в хвост у шеи.

Тобиас двигался с почти чувственной грацией, однако в его походке была твердость и уверенность, как будто он заранее спланировал свой путь и знал, куда сейчас поставит ногу. От него не ускользало ничего из происходящего вокруг. Ей не терпелось поговорить с ним, узнать, не раздобыл ли он новостей о Джейн, хотелось поскорее увидеть его самого.

Ровена вышла на террасу. Свет был за ее спиной, так что сквозь тонкое одеяние можно было разглядеть очертания ее тела.

– Тобиас?

Лишь услышав ее такой знакомый голос, прорезавший тишину ночи, и почувствовав, как при виде ее у него сразу потеплело на сердце, Тобиас осознал, как сильно он скучал по ней – а ведь прошло всего сорок восемь часов с тех пор, как они расстались. Ровена бесшумно шла к нему – на ней были мягкие туфли, а ее платье развевалось при каждом движении, от чего открывались ее прекрасные формы и стройная фигура. Он восхищенно оглядел ее наряд, задержавшись на золотых украшениях с драгоценными камнями на ее руках и шее, и Ровена смутилась.

– Боже милосердный! – Привычная ленивая улыбка появилась на его губах, пока он обозревал неземное создание, которое, казалось, спустилось к нему прямо с небес. Перед ним стояла прекрасная молодая девушка с блестящими темными кудрями, в которых словно запутался свет звезд.

Ее присутствие будто бы обволакивало его теплом, притягивало, и его голубые глаза потемнели. Ровена прочитала на его лице такую огненную вспышку желания, что ее бросило в жар.

– Да, Тобиас? Что такое?

Она подошла еще ближе, и, несмотря на тусклый свет, он увидел, что ее прелестное лицо спокойно и умиротворенно, как никогда раньше.

– Что такого было в том вине, которым только что угощала меня Фатима? Какое-нибудь снадобье, заставляющее кровь вскипать?

– Это вино в самом деле заставило вашу кровь вскипеть?

– Во всяком случае, оно очевидно на меня подействовало. – Тобиас взял руку Ровены, поднес к губам и поцеловал кончики пальцев, наслаждаясь ее запахом и вкусом ее кожи. Его глаза блеснули в темноте. – Вы выглядите точно какая-то восточная нимфа.

– Я уже начала думать, что вы никогда не придете.

– Означает ли это, что вы скучали по мне, Ровена? Знаете, ничто не может быть важнее, чем видеть вас, – прямо ответил он, и Ровена поняла, что он сказал правду.

Возможно, дело было в волшебстве теплой ночи, или в пьянящем аромате цветов, или в ее непонятном стремлении быть с ним рядом, но, что бы ни послужило этому причиной, сердце Ровены забилось вдвое быстрее.