Кейден улыбнулся своим слушателям, прежде чем поднести саксофон к губам, чтобы проиграть первый проникновенный номер и ввести их в ритм. Затем он исполнил несколько попурри, расслабляя их, прежде чем закончить парой номеров, которые заставили бы их не только оторваться по полной, но и потерять контроль.

Ему это нравилось. Играть. Возбуждать толпу, в то время как он сам заряжался от них энергией. Пребывание на сцене всегда бодрило. Никогда не наскучивало. И дамы, которые платили большие деньги за места в первом ряду, решительно делали это дело стоящим. Настоящий удар по самолюбию... если быть мужчиной, которому это нужно. К счастью, он был не из таких. Однако это не означало, что он не ценил их стараний привлечь свое внимание. Были ли на них блузки, выставляющие на показ более чем достаточную глубину декольте, сидели ли они с широко расставленными ногами, гордо демонстрируя тот факт, что они оставили свои трусики дома, или смело облизывали губы, вращая языками таким образом, что давали ему более чем прекрасное представление о том, что бы они хотели сделать своими ртами, если бы им дали шанс.

К сожалению, они были бы разочарованы, узнав, что, когда он играл на саксофоне, то отключался от всех, его внимание было сосредоточено на музыке. Все остальное становилось вторичным. Его музыка была и всегда будет в центре его внимания.

И только в этот момент он позволял себе поддаться чувству, которое по-прежнему не хотел испытывать. Люди, толпившиеся в «ЭмДжиЭм Гранд Гарден», слушали только музыку. Однако он знал, что неспетые слова говорят о боли, которая не пройдет. Эта боль была частью его жизни почти пятнадцать лет.

Он отдал бы все... все... чтобы почувствовать хоть каплю своего прежнего счастья. Это состояние ускользало от него на каждом шагу, и если судить по тому, как складывалась его жизнь, в ближайшее время он его не найдет. Он знал это и принимал, но это не значило, что все в порядке.

Его счастливая жизнь закончилась в тот день, когда отца посадили за преступление, которого он не совершал. Сколько бы людей ни верили в обратное, он знал, Шеппард Грейнджер невиновен, но не мог этого доказать.

Затем у него отняли юношеские годы — он и его братья стали всеобщими изгоями в глазах людей, которых знали почти всю свою жизнь. Люди не хотели, чтобы их дети дружили с сыновьями преступника. И последнее, но не менее важное - Шайло, которая причинила ему самую большую боль.

Поэтому он играл музыку, которая шла рука об руку с его песнями о потерянной любви, потерянных друзьях и неуловимом счастье. Музыка всегда начиналась для него именно так. Тихая мелодия, которую он чувствовал всем своим существом. Но затем она начинала будоражить его душу, просачиваясь в кровь и превращаясь в очищающее средство, избавляя его разум от стольких болезненных мыслей. Продолжая играть, он обретал подобие покоя от прошлого, которое не мог забыть.

***

- Ты намеренно ее подзадоривал.

- Прошу прощения? - спросил Кейден у набросившейся на него женщины. Подбородок поднят, спина прямая, глаза Рены Круз горят, как у вконец взбешенной женщины. Кейден уже видел этот взгляд раньше, и, честно говоря, начал от него уставать.

В прошлом году он пригласил Рену в качестве гитаристки в свою группу из четырех человек. Ансамбль присоединяется к нему на сцене в середине выступления на пару песен. Она была чертовски хорошим музыкантом, и он восхищался ее талантом. Что ему не нравилось, так это ее чувство собственницы.

Они были любовниками, и, по его мнению, больше никем. Она знала это, потому что он не раз ей говорил, что ни на ком не женится и не заведет серьезных отношений. Она утверждала, что понимает, и если так, то к чему вся эта драма?

Она скрестила руки на груди.

- Та женщина, что сидела в первом ряду, место номер десять. Ты знаешь, о ком я говорю.

- Да. А что с ней?

- Она не имела права сидеть там и раздеваться перед тобой. Она расстегнула блузку почти до талии.

Кейден приподнял бровь.

- Так вот почему ты фальшивила?

Он увидел, как она вздрогнула, и понял, что его замечание было прямым попаданием. Рена была перфекционисткой и хорошо справлялась со своими обязанностями. Сфальшивить даже на секунду было для нее неприемлемо.

- Это сделал бы любой... учитывая обстоятельства.

- Я не согласен. Ни Роско, ни Салем, ни я не отвлекались. Только ты.

Она нахмурилась, когда сказала:

- Но ты, конечно, понимаешь причину.

Нет, он не понимал, и его немного смущало, почему она думает обратное.

- Если бы была необходимость, Рена, служба безопасности с этим бы справилась. Единственное, что я понимаю, это то, что, как я полагал, ты понимаешь тоже. Какое-то время мы были любовниками, и ничего больше.

Она вздернула подбородок под таким углом, что он понял: она очень зла.

- Были любовниками?

- Да. Были любовниками. - Он давал ей понять, что их роман официально закончился, все в прошлом. - Я с самого начала говорил тебе, на чьей я стороне, когда дело касается серьезных отношений или женщин, ищущих обязательств. Ты приняла мою точку зрения. - По крайней мере, так она утверждала.

Он провел рукой по лицу, не веря, что разговаривает с ней об этом. Не то чтобы он считал себя плейбоем или кем-то в этом роде; ему просто не нужны были постоянные отношения с женщиной только по этой причине. Потребовалась бы особая женщина, которая мирилась бы с долгими часами репетиций, неделями гастролей и поклонницами, которые шли в дополнение. А потом еще тот факт, что он не хотел делить себя ни с кем... за исключением спальни.

Она оторвала от него взгляд и захлопнула футляр с гитарой.

- Теперь я знаю, на чьей ты стороне.

- Ты должна была знать с самого начала, Рена. Так что все закончится здесь и сейчас. Мы возвращаемся к тому, как все было вначале. Ты оставайся в своей постели, а я в своей.

Он помолчал секунду и добавил:

- А что я в ней делаю и с кем - не твое дело.

Он увидел в ее глазах вспышку гнева, и когда она стала уходить, он подавил в себе чувство, что ведет себя как засранец. Но он тут же убедил себя, что у него нет причин так себя чувствовать, поскольку сразу же объяснил ей, как все будет происходить между ними.

Как только за ней закрылась дверь, чуть громче, чем требовалось, зазвонил его сотовый. Это был его личный номер. Он был лишь у нескольких человек.

Кейден быстро вытащил телефон из заднего кармана и нахмурился, увидев, что это Джейс. Для его брата было необычно звонить в такой час. Джейс знал, лучше всего застать его рано утром, до того, как он отправится в спортзал.

- Джейс? - сказал он, нажав кнопку вызова. - В чем дело?

- Только что звонила Ханна. Дедушка. У него был сердечный приступ.


Глава 3

Далтон Грейнджер сидел у кровати, откинувшись на спинку кресла, вытянув ноги и потягивая вино, глядя на обнаженную женщину. Леди Виктория Боуман полулежала в постели, ожидая, когда у него откроется второе дыхание.

Если бы он не знал ее лучше, то стал бы гадать, какие лекарства она принимала, поскольку с тех пор, как он сюда попал, оргазм следовал за оргазмом. Но он знал, что это не так. Виктория слишком заботилась о своем теле, чтобы пользоваться чем-то, что могло причинить ему вред.

Далтон не смог сдержать улыбки. Ему было двадцать семь, а ей сорок семь, и если она думала, что одержала над ним верх, то у него на этот счет были другие мысли.

Он сделал еще глоток вина и продолжил смотреть на нее. Она была необыкновенно красива, с фигурой, привлекающей завистливые взгляды гораздо более молодых женщин. Для них было нормой встречаться, когда он бывал в Лондоне, а за последний год деловые интересы часто приводили его сюда.

Он обвел взглядом спальню, разглядывая окружавшую его элегантность. Он готов был поспорить, что одно только покрывало обошлось ему в несколько тысяч долларов. Виктория, дочь богатого бизнесмена, привыкла к самой лучшей жизни и выросла, не ожидая ничего иного.

Как и он сам.

Жизненные трагедии пощадили ее, но не его... или всю семью Грейнджер, если уж на то пошло. Его братья нашли себя в жизни. Джейс работал адвокатом в Лос-Анджелесе, а Кейден был музыкантом и выступал где-то в Штатах. Они виделись, по крайней мере, раз в год, но последняя встреча, в сентябре прошлого года, была не так уж приятна.

Джейс предложил сделать дедушке сюрприз и поехать домой на выходные.

Домой?

Это должно быть чертова шутка. Он не думал о Саттон-Хиллз, поместье Грейнджеров в Вирджинии, как о доме с того самого дня, как уехал в колледж. В то время ему было восемнадцать, и у него не было причин возвращаться. Они с дедом никогда не ладили, и в этом не было нужды притворяться.

Кроме того, старик позаботился о том, чтобы Далтон не смог прикоснуться к своему трастовому фонду, когда ему, как и его братьям, исполнилось бы двадцать пять, заявив, что Далтон плейбой и потеряет все до цента в течение года. Если Ричард Грейнджер ожидал, что таким образом прижмет его, то он ошибся. Вместо этого Далтон начал пробивать себе дорогу сам, решив никогда и ни за что не обращаться к старику. Он преуспел в спорте и попал в НФЛ сразу после колледжа. Один только гонорар за подписание контракта стоил многого, а работа на протяжении двух лет привела к значительным прибылям.

Хорошо, он признает, что почти доказал правоту деда, едва не потеряв все из-за нескольких сомнительных инвестиций и жизни на предельных скоростях. Но, в конце концов, ему удалось взять себя в руки и стать миллиардером, коим он и является.

- Далтон, ты собираешься просидеть там всю ночь?