— Халат, халат!

Но Валька ничего не слышала. Открыла дверь большой одноместной палаты и застыла, пораженная количеством собравшихся.

В сборе было все семейство. Даже бабушка успела приехать раньше нее и держала за руку Евгения Павловича. Дядя Женя с того времени, как Валька видела его в последний раз, успел подурнеть и состариться. Не зачесанные длинные волосы, которые обычно аккуратно прикрывали лысину, свисали с висков. Под глазами набрякли густые фиолетовые мешки. Одет дядя Женя был без обычной щеголеватости в старую рубашку-поло с коротким рукавом, вывернутую наизнанку, и не глаженые брюки, замызганные сзади маленькими бурыми кляксами. Он не обращал внимания ни на кого в палате, кроме женщины-врача, стоявшей над узкой жесткой койкой.

Женщина склонилась над телом тети Али. Круглым металлическим предметом она водила по ее груди, наушники, торчавшие из ушей врача, наводили на глупые мысли об аудиоплейере. Вот врач разогнулась, осторожно сняла наушники и медленно повернулась к ним. И тут же раздался ровный вой прибора, до этого испускавшего короткий писк через неравные, все удлиняющиеся промежутки времени.

— Все, — сказала женщина-врач.

Кто-то взял Вальку под руку. Она вздрогнула, повернула голову и увидела маму, отделившуюся от остальных родственников. Никто не шевелился, только сверлил виски ровный вой, по сравнению с которым звук старой советской бормашины казался пением ангелов. Врач поморщилась и отключила прибор. Теперь тишина стала еще страшнее.

— Что вы стоите? — вдруг закричал Евгений Павлович и рванулся из бабушкиных рук.

— Что вы стоите! — орал он на врача. — Несите фибриллятор! Быстрее!

— Женя! — сказала бабушка ломким неубедительным голосом.

— Да шевелитесь же!

Врач нахмурилась и внимательно заглянула в полубезумные дяди Женины глаза.

— Укол? — сказала она, обращаясь почему-то к бабушке.

— Да, пожалуйста.

Врач быстро прошла через расступившихся перед ней людей и скрылась за дверью. Евгений Павлович вырвался на свободу, оттолкнул бабушку и бросился к койке, застеленной ослепительно-белой простыней.

— Потерпи, Аля, — бормотал он и с силой нажимал скрещенными руками туда, где минуту назад еще билось ее сердце, — я сейчас…

Он припал губами ко рту жены и с силой выдохнул воздух.

— Дыши! Ну!

И принялся яростно и методично терзать неподвижную грудную клетку. Валька отвернулась к стене. По ее щекам непрерывным и обильным потоком бежали слезы.

— Папа!

— Не мешай мне, — быстро ответил дочери Евгений Павлович. Жидкие и длинные волосы разметались вокруг полубезумного лица, он непрерывно наклонялся к жене, чтобы с силой выдохнуть воздух в ее мертвые легкие.

— Лучше помоги, — продолжал он, с каким-то жутким нетерпением всматриваясь в белое лицо, лежавшее на подушке, — Иди, помассируй сердце, а я буду дышать за нее. Быстро!

— Я не могу на это смотреть, — шепнула мама и быстро вышла из палаты, чуть не столкнувшись в дверях с возвратившейся женщиной-врачом. Вслед за ней в палату вошла молоденькая девочка в белом халатике и белом колпаке, то ли медсестра, то ли практикантка. На ее лице был написан неподдельный ужас человека, еще не выработавшего иммунитета на подобные зрелища.

— Что он делает? — спросила врач.

— Искусственное дыхание, — ответила бабушка и вдруг заплакала. — Ради бога, остановите его!

Врач подошла к Евгению Павловичу, дотронулась до его руки и попросила:

— Отойдите.

— Вы же не хотите ничего делать, — ответил тот, не прекращая свои безумные манипуляции с мертвым телом.

— Хорошо, я попробую, — кротко ответила врач, и Евгений Павлович бросил на нее короткий недоверчивый взгляд.

— Сами?

— Сама. Только отойдите.

— Нужно быстро…

— Да, я понимаю… Лиза!

Девочка торопливо приблизилась к ней и подала шприц. Врач обхватила мужскую руку цепким кольцом сильных пальцев.

— Мне? — не поверил Евгений Павлович. — Зачем?! Ей сделайте!

— Сейчас, сейчас, — забормотала женщина, выпуская жидкость из шприца ему под кожу. Смазала укол ваткой, смоченной в спирте, поискала взглядом мусорную корзину, не нашла и вернула пустой шприц медсестре. После чего взяла ладонь Евгения Павловича, накрыла ее двумя своими, заговорила негромко, с заученным сочувствием человека, делающего это не в первый раз.

— Обширное поражение, — разбирала Валька отдельные слова, — почти вся задняя часть стенки… практически отошла…

Евгений Павлович слушал монотонное бормотание врача, глядя на нее недоверчиво и нетерпеливо. Несколько раз оглянулся на тело жены и вдруг спросил:

— Вы хотите сказать, что Аля умерла?

— Она умерла, — ответила врач и отпустила его ладонь.

— Ерунда, — не поверил Евгений Павлович. — Она не могла умереть… сейчас… Проверьте!

— Я проверила, — ответила женщина.

Тетя Катя подошла к Стасе, безошибочно выбрав ее как самого здравомыслящего члена семьи и заговорила вполголоса, сухо и твердо, как обычно:

— Нужно забрать свидетельство о смерти. И договориться насчет машины. Будем из дома хоронить?

Стася ответила не сразу. К своему изумлению, Валька заметила, что глаза у нее красные. Не может быть!

— Наверное, из дома, — начала она, но договорить не успела. Евгений Павлович, словно очнувшись от сна, бросился назад, к узкой койке, на которой, вытянувшись, лежало тело жены, схватил ее за плечи и принялся трясти изо всех сил.

— Аля, вставай! Вставай немедленно! Слышишь? Не смей оставлять меня одного! Черт, мы почти справились! Вставай!

Голова Альбины Яковлевны безвольно болталась в воздухе, короткие волосы ощетинились на голове, как иглы дикообраза, а Евгений Павлович все тряс и тряс податливое послушное тело.

«Все еще податливое», — уточнила про себя Валька, содрогнувшись.

Федька, Екатерина Дмитриевна и Стася бросились оттаскивать его в сторону. Валька медленно съехала по стенке на пол, чувствуя, что еще немного — и ее стошнит. Услышав крики, в палату заглянула мама. Минуту она растерянно смотрела на родственников, потом ее лицо скривила болезненная судорога, и мама снова исчезла в коридоре. Бабушка отошла к окну и уставилась неподвижным взглядом в безрадостный серый день. Врач безучастно наблюдала за происходящим, ожидая, когда все закончится и она сможет заняться оформлением официальных бумаг. Медсестра вжалась в стену, не выпуская из судорожно сжатых пальцев пустой шприц.

Наконец Евгения Павловича оторвали от тела и оттащили в сторону. Он яростно сопротивлялся, время от времени громко вскрикивая:

— Аля! Ты слышишь меня! Аля!!

Валька перевела слепые от слез глаза на тело тетки, лежавшее на кровати. Слезы превращали реальность в мутное, размытое дождем стекло, и ей показалось, что тетя Аля шевельнулась.

Валька всхлипнула и вытерла глаза ладонью.

— Аля! Вставай немедленно!

«Я сейчас сойду с ума, — подумала Валька. — Если он не замолчит, я сойду с ума, сойду с ума, сойду с ума…»

— Он скоро успокоится? — с раздражением спросила у врача тетя Катя.

— Должен уже, — ответила женщина с усталым безразличием.

— Тогда почему?

— Сильное возбуждение, — вяло предположила врач. — Шок…

— Аля! Вставай, тебе говорят!! — снова выкрикнул Евгений Петрович с яростью.

И то, что произошло потом, оказалось страшнее любых сюрреалистических ужасов Дали. Альбина Яковлевна вдруг резко села на кровати, открыла глаза и обвела родственников испуганным взглядом.

— Что случилось? — спросила она совершенно внятным трезвым голосом.

Наступила тишина, в которой слышалось только хриплое рваное дыхание Евгения Павловича. Тихо ахнула тетя Катя и тут же прикрыла рот рукой.

— Женя, почему ты кричишь? — снова спросила Альбина Яковлевна.

— Ма-ма, — сказала девочка-медсестра очень ровным голосом, но почему-то по складам. Шприц с глухим стуком выпал из ее ослабевших пальцев и покатился по полу. Девочка попятилась к двери, не спуская безумных глаз с воскресшей. Нащупала дверную ручку, повернула ее и выскочила в коридор с тихим стоном.

— Аля!

Евгений Павлович бросился к ней. Упал на край узкой койки, крепко обхватил жену за плечи. Федька икнул, свалился в единственное кресло, стоявшее в палате, и оно издало короткий полузадушенный писк. У женщины-врача медленно отвалилась нижняя челюсть.

— Ну, и что это значит? — спросила ее тетя Катя таким тоном, словно была страшно недовольна.

— Господи! — прошептала та и вдруг испуганно перекрестилась. — Не может быть!

— Значит, у нас общая галлюцинация? — спросила Стаська злобно. — Одна на всех? Мы за ценой не постоим?

Подошла к матери и осторожно погладила ее по голове.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

— Слабость какая-то, — ответила Альбина Яковлевна, мягко отстраняя мужа. — Я давно в больнице? Почему вы все здесь?

Родственники замялись, переглядываясь.

Что тут ответить? «Ничего страшного, дорогая, просто ты ненадолго умерла. Не волнуйся, Аля, всего на восемь минут, есть, о чем говорить! Вы знаете, я читала, что некоторые йоги могут останавливать сердце и не дышать почти целый час, представляете?»… Валька вдруг увидела тетю Алю, сидящей в позе лотоса и зажала рукой рот, сдерживая рвущийся наружу истерический смех.

Тут пришла в себя женщина-врач. Твердым шагом подошла к воскреснувшему трупу, согнала с койки посторонних и властно уложила Альбину Яковлевну на спину.

— Не вставайте! — велела она отрывисто.

— Не трогайте ее, — попытался вмешаться Евгений Павлович, но врач, устав деликатничать, выкрикнула коротко и бешено:

— Молчать! Всем молчать!