— А-а-а, — протянула Валька с облегчением. Действительно, вполне разумная программа действий.

— Когда поедем?

— Давай прямо сейчас, — предложил Арсен.

— А твоя работа?

А Валька глазами указала на стопку бумаг, разложенных на столе.

— Посижу сегодня подольше, только и всего… Проблема в другом. Ты адрес его знаешь?

Валька помотала головой.

— И номер телефона тоже, — сказал она, не ожидая вопроса.

— Понятно.

Арсен вылез из-за стола и притащил из комнаты телефон. Валька снова механически отметила, что привычка все делать самому, не изменяет ему даже после нескольких месяцев совместного существования. Утром, встав пораньше, чтобы честно исполнить долг хорошей жены и отгладить мужу вещи перед выходом на работу, Валька обнаруживала, что цыган успел все сделать раньше нее. И глядя на результат его трудов, Валька со вздохом признавала, что делает он это не только раньше, но и лучше нее.

Сначала она вздрагивала, когда Арсен мимоходом спрашивал, не нужно ли ей что-то погладить. Или, не спрашивая, снимал с веревки постиранные вещи и ловко проходил по ним утюгом. Юбка, отгладить которую Валька считала каторжной работой, принимала идеальную форму после пяти-шести движений, сделанных ловкими руками цыгана. Пододеяльник, весь состоящий из трещин и мелких морщин, выглядел после глажки как разлитое молоко. Валька мужественно наступала на горло своей нечистой совести и не препятствовала Арсену приносить маленькие жертвы на алтарь семейного благополучия. Она хорошо представляла, что могла бы сказать бабушка.

«Нужно, чтобы хорошие привычки мальчика перешли в безусловный рефлекс».

Или что-нибудь в этом роде.

Коко Шанель, талантливейшая и мудрая женщина, как-то обронила:

— Если женщина знает, что мужчина остается ребенком до самой смерти, то она знает о мужчине все.

А детей нужно приучать к аккуратности. Они должны уметь убирать свои игрушки.

И еще они должны помогать женщине во всех ее домашних делах и во всех ее собственных начинаниях. То есть не быть эгоистами.

Валька постепенно усваивала эту нехитрую истину. Не препятствовала Арсену в его хорошем стремлении облегчить ее жизнь. Мягко поощряла правильные действия: словом, взглядом, поцелуем… Но не перебарщивала. Как бы сказала бабушка, «мужчина должен быть уверен, что другого варианта поведения просто не существует».

«Нелегкая это работа, — воспитывать правильного мужа», — подумала Валька.

Но нужная.

Арсен набрал чей-то номер и замер, прижав трубку к уху. Мельком взглянул на Вальку, ожидая ответа, улыбнулся и снова погладил ее руку.

Вдруг отдернул руку и быстро нажал кнопку интеркома.

— Да, — сказала бабушка очень усталым голосом.

— Евдокия Михайловна, добрый вечер.

— Арсен! — оживилась бабушка, как оживлялась всегда при виде цыгана или при звуке его голоса. Арсен ей нравился, это Валька ощущала с особым горделивым удовольствием собственницы.

— Как у вас дела? Валька дома?

— Она рядом сидит, — ответил Арсен. — Я ей сейчас передам трубку. Евдокия Михайловна, у меня проблема.

— Что такое?

— Я обещал Андрею кое-какую литературу, но потерял его координаты. Вы мне не подскажете?

Минуту бабушка молчала, и они переглянулись, охваченные тревожным предчувствием, что она раскусила их нехитрую хитрость. Но Евдокия Михайловна после минутного размышления сухо обронила:

— Он болен… Кажется…

— Да, я знаю, — ответил Арсен. — Я заезжал к нему в клуб, мне сказали, что он простужен. Только адреса не дали.

— Ты все пытаешься обратить его в истинную веру? — грустно спросила бабушка. И добавила: — Не трудись. Это бесполезно.

— Я не собираюсь так глупо тратить время, — ответил Арсен. — Просто пообещал ему, и все. Да и просто хотел бы его навестить… Вдруг помощь нужна.

— Не нужна ему ничья помощь, — ответила бабушка невыразительным тусклым голосом, — а впрочем… Это твое дело. Пиши.

И продиктовала номер телефона.

— Спасибо, — начал Арсен, но Евдокия Михайловна перебила его.

— Адрес тоже запиши. Есть у него такая привычка — телефон выключать, когда он болеет. Так что можешь не дозвониться. А литературу, насколько я понимаю, необходимо передать очень срочно…

Арсен вздохнул и тихо рассмеялся. Легкий сарказм в голосе собеседницы все расставил по местам. Кого они думали обмануть?

— Извините меня, — сказал он искренне.

— Да ладно…

— Я пока не могу вам ничего объяснить.

— А я и не прошу. Ты пишешь?

— Да.

Евдокия Михайловна продиктовала адрес, Арсен попрощался и, поблагодарив, передал трубку Вальке.

— Ба, — сказала она виновато, — не сердись на нас.

— Вот еще! Нашла пацанку! Кстати, я завтра еду к Альбине в больницу.

— Разве к ней пускают? — удивилась Валька.

— Меня пустят. Она срочно хочет меня видеть.

— Зачем?

— Понятия не имею.

— Потом расскажешь?

— Не знаю, — ответила бабушка, поколебавшись.

— Ну, в гости-то зайдешь?

Бабушка рассмеялась.

— Зайду, если приглашаете.

— Мы приглашаем, — подтвердила Валька. — То есть Арсена дома не будет, а я целый день за компьютером просижу. Приезжай.

— Хорошо, я позвоню, — ответила бабушка и попрощалась.

Валька положила трубку на стол и оглянулась. Арсен, уже полностью одетый, ждал ее в коридоре.

— Знаешь, — сказал он задумчиво, — таких женщин, как твоя бабушка, раньше сжигали на городских площадях. По-моему, она умеет читать мысли. Мои, во всяком случае, умеет.

— Она такая, — гордо подтвердила Валька, усмотрев в сказанном своеобразный комплимент.

— Вот только не знаю, нравится ли это ей, — закончил Арсен вполголоса и заторопил ее.

— Одевайся, малыш, время позднее…

Валька быстро влезла в старые сапоги без застежек, которые так удобно снимать и надевать. Арсен подал ей куртку, безошибочно выбрав старую, уютную, с большим капюшоном.

Валька нырнула в подставленные рукава, лихо чиркнула снизу вверх застежкой длинной молнии, и они торопливо выскочили на лестничную клетку.


— Мы не позвонили Андрею! — вспомнила Валька, когда они уже сидели в машине.

— Я звонил, — ответил Арсен. — С мобильника, пока ты с бабушкой разговаривала.

— И?

— Не отвечает.

Валька немного подумала.

— А вдруг его дома нет?

— С температурой под сорок?

— Мало ли… Может, он не дома болеет.

— А где?

— Ну, не знаю, — не охотно сказала Валька. — Может у той женщины, которую он любит…

— Все может быть, — ответил Арсен, — Но поехать все равно нужно. Не по телефону же об этом говорить…

Он замолчал, глядя на дорогу. Валька откинула сиденье назад, поерзала, устроилась поудобней и совсем было собралась вздремнуть…

— Ты веришь в интуицию? — спросил вдруг Арсен. Валька приподняла голову и удивленно посмотрела на него.

— Конечно!

И с улыбкой добавила:

— Особенно в цыганскую интуицию.

Но цыган не улыбнулся в ответ. Сидел, смотрел прямо перед собой, и лицо у него было сосредоточенное и напряженное.

— Я чувствую, что этот парень таскает в себе какой-то опасный вирус.

— Да? — спросила Валька без особого интереса. Какая разница, что он там в себе таскает?

— Да. Поэтому мне не понравилась его просьба. Он саморазрушитель.

Валька пожала плечами.

— Имеет право! — заявила она. — Его жизнь, как хочет, так и живет… По-моему, это твоя теория.

— Не подтасовывай.

— Но ты же сам говорил…

— Я о жизни говорил, а не об ее разрушении, — нетерпеливо объяснил Арсен. — Неужели, глядя на человека, обвязанного взрывчаткой, можно сказать: «Имеет право?»

— Ну, не знаю…

— А если он террорист и стоит рядом с заложником? Тоже «имеет право?»

— Андрей не такой, — пренебрежительно отмела Валька.

— Не обвязан взрывчаткой, ты хочешь сказать. Ну, взрывчатка, это так, фигура речи… Можно рвануть и без нее. И очень многое разрушить вокруг себя.

— Ты так о нем печешься, — съязвила Валька.

— Не только о нем. Хотя, скажу тебе честно, птичку жалко. Парень он неглупый, одаренный… Только вот жутко озлобленный.

— На кого?

— На жизнь. Не пойму, за что, но это так.

— Возможно, у него есть на это свои причины, — осторожно предположила Валька.

— Возможно, есть, — согласился Арсен. — Но мне кажется несправедливым, если за эти причины будешь расплачиваться ты. Или Евдокия Михайловна. Поэтому я и хочу понять, что происходит…

— В конце концов, как можно быть довольным жизнью, имел такую работу? — задала Валька риторический вопрос и вдруг получила ответ.

— Очень даже можно. Непыльная работенка, и неплохо оплачивается. А что касается стыда, то сейчас большая часть населения живет по принципу, что стыд не кислота, глаза не выест. Но он не из этих людей. Понимаешь, мне кажется, что для него эта работа своего рода плевок в чье-то лицо. Или своеобразная форма морального шантажа.

— Зачем?

— Тоже не знаю. Говорю тебе, я очень опасаюсь всей этой непредсказуемости. И в первую очередь потому, что она каким-то краем касается тебя.

— И бабушки.

— Да, и Евдокии Михайловны, — согласился Арсен.

— Кстати, ты был прав. У него имеется высшее образование, — сказала Валька, вспомнив их разговор.

— Да? Не сомневаюсь. А какое?

— Бесполезное, — ответила Валька. — За которое денег не платят.

— Это он сказал?

— Дословно.

— Я же говорил, скорей всего, он — гуманитарий…

— Блока цитировал. И Булгакова.