Ольга Николаева - Будет так, как я хочу

Всегда сдержанный, немного замкнутый и вечно серьезный, он вдруг показался мне ровесником — таким же легким и бесшабашным, как большинство парней на курсе. Я и раньше считала его самым красивым мужчиной на свете. А тут, кажется, влюбилась. Заново. До этого ведь тоже была влюблена.

— Почему ты так на меня смотришь, Настя? — он заметил, что я осеклась на середине фразы. Забыла напрочь, о чем до этого говорила.

— Ты мне очень нравишься, Глеб. — Поправила ему прядь, упавшую на глаза, смахнула с ресниц снежинку, которой он тоже понравился — застряла навсегда и даже таять не захотела.

— Мда? Какой шикарный комплимент от любимой женщины… — Он продолжал улыбаться, и не поймешь, польстили мои слова или обидели.

— Я тебя люблю, ты не подумай! Просто…

— Просто что? — теплые губы слегка прикоснулись к моим. Целоваться на холоде опасно и вредно, да только кого это волновало в тот момент?!

— Ты очень красивый, когда улыбаешься и смеешься. Делай это почаще, пожалуйста!

— Больше никогда никому так не говори, поняла? — Голос его прозвучал строго, но поцелуй оказался нежным и горячим. Выбивающим дух и отшибающим память.

— Это почему же, интересно?

— Считай, что я застолбил права на эту фразу. И больше ее никто от тебя не должен слышать!

— Да ну тебя! Я серьезно, а он опять все в шутку переводит! — Вырвалась из объятий, нагребла с ближайшей скамейки снега, который только собирался таять, кинула ему в лицо… Глеб даже уворачиваться не стал. Смеялся, отряхиваясь. Но вдруг, неожиданно, стал серьезным.

Схватил меня за руку и потащил в сторону метро.

— Эй, Глеб, куда мы? Что произошло? — старалась идти так же быстро, как он, но получалось плохо: почти вприпрыжку бежала рядом.

— Сейчас домой придем, и я тебе покажу, насколько серьезен! — Звучало почти как угроза. Но у меня все внутри замерло от предвкушения.

Благо, что мы были недалеко от дома и оказались там меньше, чем за час.

Глеб начал нетерпеливо расстегивать свое пальто, стягивать с меня шапку и перчатки еще в лифте. Долго целовал на лестничной площадке, пока соседи не спугнули, хлопнув дверью. Затащил в квартиру, стаскивая вещи — свои и мои — прямо в прихожей. Обжигал горячими ладонями мою остывшую на холоде кожу, заставлял вспыхивать там, где прикасались жадные губы, еле успел довести до спальни, опрокинул прямо на покрывало… А потом показывал и показывал, как серьезно ко мне относится. Так, что я имя свое забывала, помнила только его — имя центра моей Вселенной и средоточия мира.

После мы долго валялись в постели, млея от счастья и от права на законное безделье: суббота, впереди еще целый день для каких-то занятий, а сейчас мы только вдвоем, и больше никто в мире не интересен.

Очень увлекательное занятие — ловить и перебирать пальцы любимого человека, прятать от него свои, млеть от удовольствия, когда он их поймает и начнет греть своим дыханием. Глеб при каждом удобном случае прикладывал мою ладонь к своей, потом каждый пальчик — по отдельности и удивленно приговаривал:

— Смотри, какие у тебя пальчики маленькие… И ладошка… Такие нежные… — И перецеловывал их по много-много раз.

— Глеб, скажи… — Меня торкнуло неожиданно. Эта мысль давно уже в голове застряла, но все никак не могла подобрать случай, чтобы спросить. — А я тебя удовлетворяю?

Хорошо, что были уже сумерки, и он не должен был заметить, как я отчаянно краснею. Но все же заметил, наверное. Перевернул на спину, смотрел в упор, будто не верил услышанному. А мне хотелось юркнуть куда-нибудь под одеяло. А никак: тяжелое мужское тело к этому одеялу меня и придавило.

— О чем ты, Настя? — Глеб шевелил бровями и даже, кажется, пытался про себя повторить мой вопрос.

— Ну… Блин… Как объяснить-то… Мужчинам же нравятся опытные женщины… Чтобы многое умели там… А я ведь не умею… Понимаю, что должна научиться, чтобы соответствовать… Но как научиться, скажи, пожалуйста? Ты ведь мне ничего не говоришь, не объясняешь как надо… А вдруг, я бревно? Я ведь должна с этим что-то делать?

Глеб скатился с меня так же резко, как до этого прижал к постели. Лег на спину, закинул голову и расхохотался. Звонко, раскатисто, с явным и видимым удовольствием.

Я обиделась. Отвернулась, думая лишь о том, во что бы закутаться, чтобы ощутить себя хоть немного менее уязвимой. Но покрывало было прижато нашими телами, а одежда валялась где-то очень далеко.

— Настя. Подожди. Не обижайся, пожалуйста. — Горячее тело прижалось сзади, сильные руки обняли, окутали своей нежностью, теплый воздух дыхания обдал висок. — Это от неожиданности, правда.

— А что такого неожиданного я сказала? — Не умела долго на него дуться. Повернулась лицом сразу же, закинула ногу на бедро. Так теплее, уютнее, приятнее…

— Вообще-то, это я каждый раз переживаю, чтобы тебе понравилось, Настен. И каждый раз боюсь свихнуться от счастья, когда ты со мной. Даже когда просто рядом лежишь и по щеке гладишь…

— Но ведь этого мало — гладить по щеке?! Я же не совсем отсталая. Понимаю, что в постели я должна еще что-то уметь и делать!

— Запомни, Настюш, пожалуйста. — И опять этот резкий переход от расплавляющей нежности к строгому и серьезному тону. — Ты никому ничего не должна.

— Ну, как это? Все же стараются…

— Обыкновенно. И ты — не все. Для того, чтобы тебя любили и уважали, нужно просто помнить, что ты — человек. Одного этого достаточно, чтобы требовать к себе уважения.

— Ну, допустим… А как же любовь? Для нее недостаточно просто быть человеком?

— А для нее вообще ничего недостаточно, Насть. Она либо есть, либо нет. И никакими «должна» и «обязана» это отсутствие не исправишь…

Глеб говорил обыденные вещи. Казалось бы. Они ведь на поверхности лежат, даже задумываться не о чем. Вот только, он был первым человеком на свете, готовым любить меня просто так, ничего за это не требуя. Я вообще не знала, что так бывает. Думала, что любовь необходимо заслужить, как заслуживала до этого любовь отца, бабушки, учителей в школе… А Глеб словно открыл мне окно в другую Вселенную. И мне там нравилось.

Сейчас мне пришлось понять, что маме тоже ничего не нужно от меня. То есть, нужно многое, конечно, только стараться для этого не обязательно. Достаточно было просто к ней приехать.

А дальше — как в сказке: меня, ни о чем особенно не расспрашивая, накормили, отправили в ванную комнату, выдали комплект чистых полотенец и белья, разместили в гостевой спальне.

Квартира мамы, хоть и трехкомнатная, по своим габаритам вполне позволяла жить спокойно, редко пересекаясь с остальными обитателями.

— Настенька, если ты устала с дороги, то ложись спать. Завтра успеем пообщаться… — Робкое предложение, а в глазах — надежда, что я откажусь от этого предложения. Удивительно, как легко читаются ее мысли и настроение. Какое резкое отличие от всегда замкнутого, непроницаемого отца…

— Я не успела устать, если честно. — Приврала слегка. Скоростной поезд довез меня всего за четыре часа. И сиденья в нем мягкие, и столики удобные, и даже кино показывали… Но сидеть столько времени неподвижно — это убийство, конечно. Думала, спина отвалится вместе с ногами.

Однако, я готова была пожертвовать всеми своими страждущими конечностями, чтобы пообщаться с мамой.

— Или, может быть, у вас какие-то планы на вечер? Я вам не помешаю? — опомнилась не сразу. У людей, возможно, какие-то свои интересы, а тут: «Здравствуйте, я ваша Настя!»

— Анастасия, вы у нас в гостях! И никаких планов, важнее вас, у нас быть просто не может! Правда, Мариш? — Дмитрий вмешался в разговор, нежно прижимая к своему боку маму. Это смотрелось для меня дико, никак не могло уложиться в голове, но нельзя не признать: выглядели они очень мило.

— Конечно. Пойдем, чаю тогда попьем! У нас много вкусного есть… — Мама замешкалась. — Что ты больше любишь, Насть? Пироги, конфеты, бутерброды? Может быть, не чай, а что-нибудь посытнее?

Господи… Как все это странно… Родная мать расспрашивает взрослую дочь о том, что она любит… Губы дрогнули в горькой улыбке. Мама отзеркалила такой же: видимо, сошлись у нас мысли.

— Оладьи люблю. Пироги с капустой. Конфеты не очень. От бутербродов с сыром тоже не откажусь. — Я решила, что она имеет право знать обо мне хотя бы такую мелочь. Поэтому выкладывала все, что в голову придет. — Но вы, пожалуйста, не напрягайтесь очень! Что сами будете есть, от того и я не откажусь…

Похоже, мама срочно решала, за что хвататься: оладьи печь, капусту на пироги строгать, выкидывать конфеты или делать все это сразу. Дима эту панику тоже заметил, улыбнулся.

— Я думаю, что бутербродов и печенья на этот раз будет достаточно. Вы, дамы, располагайтесь, а я сейчас бутеры принесу. — Золото, а не мужчина. Чем-то похож на Глеба, прошлого Глеба, который тоже никогда не чурался никакой «женской» работы.

— Дочуш… ничего, если я так тебя буду называть?

— Как хочешь, так и называй. Я еще ни к какому обращению не привыкла, поэтому любое подойдет. — Как бы мне самой-то выдавить из себя это драгоценное «мама»? В уме запросто выходит, вслух — никак не удается!

— Спасибо, Настя… — она мягко погладила мою ладонь, присаживаясь в уютное кресло, отделенное от моего небольшим столиком. — Ты не представляешь, какую радость мне подарила!

— Я сама очень рада, что приехала, мам… — Сжала ее пальцы в ответном жесте. Чуть не прослезилась. Вот и пойми — это уже гормоны начинают шалить, или я такая сентиментальная, оказывается?

— У тебя разлад с отцом, да? Можешь не рассказывать подробности, я не имею права влезать…

— Почему ты так решила?

— Потому, что при хорошем раскладе, он бы тебя ко мне никогда не отпустил…