Ольга Николаева - Будет так, как я хочу

— Я и сама не знаю, Глеб. Буду дальше с этим жить и мучиться. — Слезы прошли, рыдания не давили. Но нельзя сказать, что стало намного легче: раньше я одна страдала, теперь и Глебу добавила головную боль.

— Не надо мучиться, Настя. Мы что-то обязательно придумаем. А сейчас — давай, я тебя по спинке поглажу. Может быть, быстрее уснешь…

И он придумывал, старался, порой казалось, что творил невозможное: уставший, еле живой после сложных встреч и переговоров, он забирал меня с работы и вез развлекать. До тех пор, пока я не заартачилась, потому что меня тошнило от выставок, кафе, кинотеатров и прочих видов досуга, которые Глеб устраивал. На выходных мы брали с собой Максима и тоже развлекались. Вернее, Макс визжал и пищал от восторга, а мы делали вид, что нам тоже хорошо.

Но моя бессонница не прекращалась. Так же, как и дурные мысли, роящиеся в голове. Днем и вечером, когда все время было чем-то занято, становилось легче, ночью же просто хотелось умереть.

В одну из таких ночей я на время забылась тревожным сном, когда не можешь отличить явь от сновидений. Очнулась — Глеба рядом не было, хотя засыпали мы в обнимку, вдвоем.

Босиком побрела на кухню — только там был виден неясный свет. Глеб сидел за столом и смотрел в монитор ноутбука. Но, судя по всему, смотрел давно и бессмысленно.

Только сейчас я заметила, как он осунулся и словно повзрослел на пару десятков лет. И дело не в освещении. Он был совсем не похож на моего привычного, энергичного и уверенного в себе Глеба.

— Почему не спишь? — подошла сзади, обняла за шею, уткнулась губами в его затылок.

— Ищу информацию.

— Почему сейчас? Что-то срочное? — я глянула на часы. Они показывали половину третьего ночи.

— Твое состояние, Настя, — это очень важно и очень срочно. Я сам не справляюсь с ним. Нужна какая-то еще помощь.

— Хочешь отправить меня к психиатру? — признаться, я уже тоже об этом подумывала. Но никак сама не решалась.

— Для начала — к психологу. Не думаю, что у тебя все прямо так запущенно…

— Глеб, прости меня, а?

— За что? — он повернулся ко мне лицом, обнял, уткнулся в грудь лицом… Потом заметил босые ноги, тут же заставил забраться к нему на колени.

— Я себя мучила раньше, а теперь еще и тебе достается…

— Ну, для того я тебе и нужен. Чтобы не только в радости, но и в горе. Или я что-то не так понимаю, Настя?

Смотрела в его уставшее и такое любимое лицо и думала: «Господи, какая же я все-таки дура! Он-то чем заслужил вот это все? Только тем, что плохо предохранялся? Аж целых два раза, если посчитать!»

— Чему улыбаешься, Настя? — он и сам чуть посветлел лицом.

— Думаю, что сидеть тебе вместе со мной в декрете полгода. А может, и побольше.

— Зачем?

— Научишься презервативами пользоваться. Раз и навсегда!

— Настен, а ребенок когда начинает толкаться? Или как это правильно называется? — неожиданный поворот.

— По-разному. Кто-то раньше, кто-то позже. Но вообще — пока рановато нам.

— Мне показалось, что меня сейчас пнуло что-то… — Нужно было видеть его глаза, восхищенные и растерянные. Словно две огромных плошки.

— Успокойся. Это просто газы у меня. — Ну, какие там могут быть пинки на моем сроке?

— И сейчас тоже? — а вот тут я замерла. Это точно были не газы. Это кто-то действительно начал шевелиться.

— Глеб, ну ты не мог почувствовать! Я — да. А ты — нет. Там еще такая крошка, что до поверхности просто не дотянется!

— Ну, если тебе так хочется, пусть будут газы. Но, можно я еще потрогаю?

Да хоть обтрогайся, Глебушка! Меня накрыло такой волной счастья от этих позабытых ощущений… Когда вот она, новая жизнь, только-только начинает проявлять характер… Словно с тобой здоровается, словно напоминает: «Вот она, я, привет! Вы как там, уже скучаете?»

Еще слабо верилось, но все мои тревоги как ветром сдуло. Смотрела на Глеба, одуревшего от восторга, хоть и была уверена, что он себе что-то там надумал, и с трудом удерживалась, чтобы не засмеяться.

— Я их с землей сравняю! В порошок разотру! Да завтра уже все проверяющие утром будут стоять на пороге! — Глеб бесновался и бушевал, порою переходя на крик, но вовремя спохватывался, оглядываясь на Макса, играющего на площадке. Понижал голос и снова начинал возмущаться. Я его таким видела впервые: никогда еще муж не взрывался настолько сильно. — Почему ты сразу мне не сообщила, как узнала?

— Глеб, это царапина. Обычная царапина. — Я флегматично поглаживала живот, блаженно растянувшись на удобной скамейке. Весь день стояла жара, необычная для конца августа, а вот к вечеру подул ветерок, и теперь можно было хотя бы дышать в полную грудь. Шевелила босыми ногами поверх скинутых босоножек и от всей души благодарила того, кто придумал платный педикюр. С моими теперешними габаритами я сама никогда не смогла бы навести такую красоту, да что там — я до пальцев ног просто не дотянулась бы.

— А если бы он в глаз ему попал, что бы ты говорила? — Глебу мои возражения были как об стенку горох. — Куда смотрят эти воспитатели, если мы сдали им целого и невредимого ребенка, а получили исцарапанного?

— А куда ты смотрел, когда привел Макса домой с разодранными коленками? И со сбитыми локтями? — это был не очень честный прием: Глеба, кажется, до сих пор в дрожь бросало после той неудачной прогулки. — Это дети, тем более, у нас мальчик. Между прочим, он первый Стасу заехал машинкой по голове. А тот уже отбивался, как умел.

— Ну, и как они это допустили, интересно? Куда смотрели? — Ольховский все никак не унимался. Он был настроен категорически: сад закрыть, воспитателей отдать под суд, директора уволить. И желательно все это повторить несколько раз, чтобы получше ощутили и запомнили.

— Наверное, туда же, куда и ты, когда Макс падал с горки…

— Настя, ты теперь всю жизнь будешь мне это вспоминать?

— Я жду, когда ты привыкнешь к тому, что для детей падать — нормально. Наша задача следить, чтобы не лезли туда, откуда опасно свалиться. Еще года не прошло, как ты живешь с нами, а впереди еще целая жизнь, ты так поседеешь раньше времени. Прекрати закатывать скандалы из-за царапины.

Я не думала, что он окажется настолько переживающим отцом. Каждый прыщик на теле Максима вызывал переполох. А когда мы, наконец-то, решили отправить сына в садик, в нашей семье воцарился настоящий дурдом. Глеб никак не мог смириться, что его ребенок целый день общается с какими-то чужими тетками, а потом приходит и с восторгом про них рассказывает…

Лично я — радовалась, понимая, что у него отлично проходит социализация, и Максим легко оторвался от наших с бабушкой юбок. А вот Глеб еще не насытился ролью отца, и Макса ему все время было мало, дай волю — и на работу с собой забирал бы.

— Посиди со мной рядом, пожалуйста. А то меня скоро тошнить начнет от твоего мельтешения.

— Что, опять? — Ольховский тут же забыл про все возмущения, подскочил ко мне, схватил за руки, обеспокоенно глядя в глаза. Он слишком хорошо помнил период мучительного токсикоза, который внезапно начался и долго не отпускал. Я тогда проклинала и самого Глеба, и его слишком активных сперматозоидов, из-за которых мне нет никакой жизни. Глеб отшучивался, как мог, но тоже не спал ночами, вскакивал вместе со мной по утрам, пытался помочь хоть чем-нибудь. Этот период уже давно закончился, но даже воспоминания о нем, похоже, слишком пугали мужа.

— Нет. Я образно. Но все равно, подержи меня за руку и посиди спокойно. Я устала все это слушать… — Не успела договорить, задохнулась от резкого удара где-то под ребрами. Глотала воздух, как рыба, выброшенная на лед. — Черт, как больно-то…

— Что, началось? — Паника в глазах Глеба тоже когда-то казалась удивительной. Я его таким себе не представляла. Но где-то на середине срока он уже начал спрашивать меня, когда уже будут роды, и как ему понять, что вот оно — случилось. А потом просто заколебал этим вопросом.

— Я тебе обязательно сообщу, не переживай. Даже до того, как рожу. А сейчас твой второй сын просто долбанул меня пяткой, или двумя сразу, я не поняла. — Мы тяжело переносили влажность и жару августа: я постоянно ощущала духоту и нехватку воздуха, малыш сходил с ума и как будто пытался пробить во мне парочку дополнительных отверстий, чтобы легче дышалось, наверное…

Глеб положил на живот руку, потом обнял меня за талию и поглаживал с обеих сторон. Это всегда действовало волшебно: малыш моментом успокаивался, затихал, и у меня наступало несколько минут спокойствия.

— Но вообще, конечно, очень жаль, что нельзя рожать по предварительному заказу… Я бы вот прямо сейчас пошла и сдалась врачам.

— Настюш, ну, ведь совсем недолго осталось… Потерпи уже, а? — он словно чувствовал себя виноватым. Но я уже давно перестала предъявлять какие-то обвинения мужу: наверное, если сама не хотела бы тогда, подсознательно, забеременеть, ничего подобного не случилось бы.

— Можно подумать, у меня есть какой-то выбор. Ты, кстати, пообещай, что не разнесешь садик по кирпичам, пока я буду лежать в роддоме. И роддом не разноси тоже, пожалуйста. Иначе я попрошу Диму, чтобы он тебя куда-нибудь временно упек.

— Хорошо. Пообещаю… — Глеб замялся, что-то явно желая сказать, но не решаясь… — Насть… А мы потом попробуем еще раз?

— Что попробуем? — слегка растерялась от этого вопроса. Мы с ним давно уже ничего не пробовали нового: ни в сексе, потому что уже рисковать нельзя, ни в еде, из-за того самого токсикоза… А что еще можно пробовать в моем положении? Моя фантазия закончилась на двух первых вариантах.

— Третьего ребенка? Я девочку хочу. Светленькую, как ты.

— Глеб, ты в своем уме? В школе биологию пропустил, что ли? У тебя гены доминантные! Откуда у нас может быть светленькая девочка?