Руки тоже волосатые, крепкие, с сильными крупными пальцами. На них я снова зависла, как говорит Кирилл. Руки Павла волновали меня. Почему-то именно на них мне хотелось смотреть — как эти пальцы отламывают кусочки хлеба и аккуратно отправляют в рот, как держат ложку. И ведь понимала, что некрасиво это, нельзя так навязчиво следить за человеком, тем более, когда он ест. Но снова и снова ловила себя на том, что смотрю… И думала, что, конечно же, пялюсь на них исключительно, как художник…

В толк взять не могла — зачем этому незнакомому человеку нужно помогать нам! Зачем он возится с Кириллом? Зачем мне вчера шкафчик вешал? Конечно, первая мысль моя была, что это Павел ко мне так подкатывает. Но ведь намекнул бы уже — такие, как этот, самоуверенные, знающие себе цену, они вокруг да около ходить не будут, так и скажут: "Ты мне нравишься, пошли в…" Куда именно такие, как он, чаще всего приглашают женщин, я не знала. Ну как, была пара мыслей на этот счет, но он спрашивал, я отвечала, и сосредоточиться, чтобы додумать ее, не получалось.

И если поначалу, вчера еще, он казался в моей квартире неким чуждым элементом, то сегодня, сейчас, когда в спальне Кирилл что-то тихонько говорил Полинке — скорее всего уговаривал укладываться спать, и ни в коем случае не ходить сюда в кухню. Та, конечно же, извелась от любопытства — кто это к нам заявился посреди ночи. И вот на фоне их тихих голосов, на фоне привычного запаха обыкновенного супа, усталый вид чужого мужчины был неожиданно нормальным, естественным…

Я успокоилась, где-то на подсознательном уровне понимая, что ничего плохого именно он ни мне, ни моим детям не сделает. И поэтому на вопрос Павла, мог бы он мне чем-то помочь, просто пошутила:

— Можешь. Женись на мне.

Ну, чем он мне мог помочь еще? Итак, немало сделал! Я засмеялась, радуясь смешной шутке. Но он почему-то юмор не оценил — смотрел оценивающе, приподняв широкую бровь.

— Это решит все твои проблемы? — и ведь не шутит в ответ! Наоборот, спрашивает спокойно и серьезно.

— Ну, все, конечно, не решит, но… Да пошутила я! Я не серьезно! Я ж тебя знаю всего-то два дня, и то, кроме имени и того, что у тебя есть магазин спорттоваров — ничего совершенно… Шучу я. Шучу!

Но Павел смеяться не торопился.

— Ты задолжала коллекторам? Не оплатила кредит?

— Да не-е-ет, — протянула я удивленно, с чего вдруг?

— Тебя достает какой-нибудь му… хм, навязчивый поклонник?

— Да нет же! Никто не достает! — еще более удивленно отвечала я.

— У тебя болеет кто-то из родственников и нужна серьезная операция? Ты ищешь деньги?

— Нет. Никто не болеет. Не ищу…

— Тогда зачем тебе нужен муж? Только не говори, что я, которого ты полчаса назад считала извращенцем и маньяком, просто нравлюсь тебе, как мужик!

Вот вляпалась! И кто меня тянул за язык — он бы сейчас уже суп доел и домой поехал! Я, вроде как, накормила — отблагодарила за Кирюху… Но нет же, выдала ему эту фразу дебильную, а он — вон какой! Выпытает теперь всю подноготную! А может, рассказать ему? И, не успев додумать свою мысль до конца, я уже начала выкладывать абсолютно чужому человеку, уставшему, и без того оказавшему мне немалую услугу, все свои проблемы:

— Ты сейчас, конечно, скажешь мне, что я дура. Мне это уже многие успели сказать — друзья в институте, Славик с Любой — кумовья мои, сестра… Одна Вера Васильевна, это свекровь моя, одобрила. Дело в том, что… ну, я — преподаватель рисования, живописи, понимаешь? Детей учу. В институте на худграфе работаю и еще два раза в неделю на полставки — в детском доме. С начала лета заведующая детским домом попросила меня группу маленьких взять — пяти-шестилеток. Там мальчик есть, — чем ближе подходил этот момент, когда мне нужно было объяснить, чем задел меня мальчик из детского дома, тем абсурднее мне этот факт казался — ну, право слово, свекровь моя готова была искать сходство с единственным погибшим сыном у любого человека, но я-то… — Его Андреем зовут… как моего мужа погибшего… и он похож очень… и глаза и волосы черные… и взгляд… и поворот головы… мне кажется, даже форма ногтей у него такая же…

Вывалив это все, несмело подняла взгляд. Павел все также спокойно смотрел на меня, будто бы все правильно я говорю, будто бы это все реально возможно, и так часто в жизни бывает. Он не торопил меня, не задавал наводящих вопросов, просто смотрел, чуть прищурившись, и я решилась продолжить:

— Я хочу… хотела взять Андрюшу к себе, под опеку сначала, потом, когда немного обвыкнет, обживется, усыновить его. Поэтому и ремонт затеяла. Но оказалось, что он паре семейной, бездетной, понравился. Заведующая сказала, что предпочтительнее в таких случаях всегда полная семья. Вот.

— То есть ты хочешь, чтобы я на тебе женился формально? Просто штамп в паспорт нужен, чтобы мальчика взять из детдома?

Я не могла понять по тону, по вопросу, как Павел отнесся к тому, что я рассказала, и что он думает, что вкладывает в этот свой вопрос. Поэтому не знала, как ответить.

— Я просто ляпнула, не подумав. Это сейчас — моя главная проблема. Понимаешь, ему нельзя в интернате оставаться — он домашний, он мучается там, он не разговаривает, потому что мать свою увидел мертвой, повешенной. И может быть, ему и правда, будет лучше в этой семье. Его там полюбят, он со временем оттает, отзовется… Но я уже его люблю.


10. Павел

Вот передо мною сидит женщина, которая… что? Как понять, как описать ее? Любит детей? Пожалела чужого ребенка так, что готова взвалить себе на шею еще одну проблему в довершение всех тех, что уже там находятся? Или… ну это вообще казалось мне нереальным… неужели так любила мужа, что из-за сходства мальчика с ним решилась на такое? Мои брови неудержимо ползли вверх — я слабо представлял себе саму вероятность таких сильных чувств. Моя-то жена бывшая просто развелась, когда я сел в тюрьму. Хотя ведь и срок был невелик — всего год, и посадили меня вовсе не по какой-либо жуткой статье. И деньги были — бизнес все также работал, принося доход, потому что оформлен был на моего отца.

А тут… муж пять лет назад погиб, а Эмма в память о нем, найдя какие-то внешние сходства, хочет взять из приюта ребенка!

Она рассказывала. Я слушал. И… завидывал этому незнакомому мне, погибшему мужику… Наверное, он был счастлив с такой вот, искренне любящей, женщиной.

Суп был доеден. Бутерброды с чаем тоже. Усталость, как ни странно, прошла, исчезла… Я усиленно обдумывал, как помочь Эмме. Жениться? Да, собственно, это не большая проблема! Женился, развелся… я не невеста на выданье, чтобы паспорт чистеньким держать. Да и нет у меня сейчас никого, кто мог бы предъявить обиду. Вика, давняя подружка, с которой иногда проводил ночи, не в счёт. Она сама замужем. Да и не была бы замужней — никогда не женился бы на ней…

А вот Сашка… Друзей у меня было не так много, чтобы разбрасываться ими направо-налево. Тем более, женщину эту я совсем не знаю, стоит ли из-за неё терять друга?

Стоп! Точно! Я вскочил из-за стола, бросив короткий взгляд на кухонные часы с нарисованными на циферблате дымящимися чашками — двенадцать всего лишь, детское время!

— Эмма, я завтра позвоню. Спасибо за ужин!

И выскочил за дверь, кое-как засунув в кроссовки ноги, провожаемый ее удивленным, непонимающим взглядом.

Сашка, видимо, спал. Но двадцать длинных звонков поднять могли бы даже мертвого. Дверь распахнулась, открывая моему взгляду заспанного, взъерошенного Рожкова, видимо, не нашедшего костыль и припрыгавшего теперь к двери на одной здоровой ноге, держась за стены.

— Ты чего? Сдурел что ли? Чего приперся ночью?

— Дело есть. Посторонись!

Перед сном Сашка пил в одиночестве — на кухонном столе красовалась опорожненная до середины бутылка обещанного мне коньяка, остатки закуски и открытый ноутбук с погасшим экраном.

Я без приглашения уселся на его, на Сашкино, место. Показал ему на стул, куда друг, морщась и вздыхая, всеми силами показывая, как ему плохо, с трудом уселся.

— Та-а-ак, скажи мне, алкоголик ты несчастный, голова твоя соображает что-нибудь или мне утром прийти?

— Утром конечно. Я никого не ждал уже — спать хочу. Тебя-то звал вечером… Звонил между прочим!

Я с сомнением покосился на Рожкова — не любил откладывать на завтра дела. Хотелось прямо сейчас озвучить ему предложение. Смешно, конечно, звучит, но предложение — по-другому и не назовешь! Решил — сделал! Иначе ведь могу передумать…

— Я сейчас быстро изложу суть дела. Ты к утру обдумаешь, если сможешь. А не сможешь, — я потряс недопитой бутылкой. — Я завтра привезу Марию Григорьевну, и свобода твоя закончится! Да и пьянки тоже.

Сашка махнул рукой:

— Давай, рассказывай! Только быстро. Не так уж я и пьян. Может, сам тяпнешь?

Я покосился на коньяк, подумал, что, в принципе, можно было бы, но завтра мне утром машина нужна, а ехать снова сюда на такси не хотелось, да и могу ведь не протрезветь к тому моменту — как за руль тогда? Поставил коньяк под стол с глаз долой, дабы избежать соблазна.

— Рассказываю быстро. Твоей соседке, Эмме, нужен муж. Она хочет усыновить ребенка из детского дома, для этого нужны оба родителя. Хватай паспорт и беги… ковыляй то есть, завтра к ней.

— Не понял. Зачем паспорт?

— Муж, говорю, ей нужен. Женишься. Она же тебе нравится?

— Нравится, — Сашка встал, держась за стол, кое-как добрался до мойки и, включив холодную воду, начал плескать себе в лицо. — Но зачем ей ребенок?

— Блядь, Рожков, тебе-то какая разница! Это твой шанс — поможешь ей, она сама захочет тебя отблагодарить. Она — нормальная баба, ну, в смысле, женщина, — исправился я, вспомнив его вчерашние размышления по поводу женщин вообще и Эммы в частности.

— Нет. Ну, я даже не знаю. Куча детей. Все чужие. Ладно бы еще ее дети, но детдомовский… оно мне надо?