Один из таких благонамеренных — король Людовик IX — в порыве праведного негодования присел за свой рабочий стол и написал текст закона, согласно которому все распутные женщины должны были в принудительном порядке покинуть благословенную землю Франции.

Король расписался под текстом закона и проставил дату: 12 января 1254 года от Рождества Христова.

Затем он вызвал канцлера и вручил ему новый закон. Прочитав написанное, канцлер в полной растерянности пробормотал:

— Ваше величество, видимо, намерено оставить Францию совсем без женщин…

Король удивленно взглянул на канцлера, затем, когда до него дошел истинный смысл услышанного, взял у него из рук свое сочинение и, подойдя к камину, швырнул пергамент в огонь…

Да, как любили повторять древние, si vivis Romae, Romano vivito more…[3]

И вторая французская страсть — гастрономия.

В XVII веке она была возведена в культ, второй после секса, разумеется, но тем не менее…

Да вот хотя бы, к примеру, меню скромного походного обеда того же Людовика XIII:

1. Протертый суп из каплунов.

2. Простой суп с прожаренным мясом.

3. Отварная телятина.

4. Костный мозг.

5. Каплуны рубленые.

6. Желе.

7. Два печеных яблока с сахаром.

8. Груша в сиропе.

9. Начинка из яблочного пирога.

10. Вафельные трубочки.

11. Хлеб.

12. Вино.

Его сын, Людовик XIV, питался более основательно.

Он все делал основательно, несмотря на известную безалаберность, которая, впрочем, была только кажущейся, а скорее всего — показной…

Брак его был весьма и весьма выгодным. Мазарини сосватал для него самую завидную невесту Европы — испанскую инфанту Марию-Терезию, дочь короля Филиппа IV, при этом племянницу Анны Австрийской и, соответственно, кузину Людовика.

Летом 1660 года на Фазаньем острове, расположенном на границе между Францией и Испанией, состоялась встреча французской и испанской делегаций, посвященная заключению этого монархического брака.

Анна Австрийская и Людовик прибыли туда в сопровождении огромной свиты, в отличие от короля Испании, взявшего с собой, кроме дочери, лишь нескольких особо приближенных лиц.

Каким-то образом проведав о том, что Филипп IV, страдая дизбактериозом, вынужден будет употреблять в пищу лишь молоко кормилицы, игривые французские придворные набежали толпой в обеденный зал, рассчитывая увидеть, как чопорный испанец будет взахлеб сосать грудь дебелой кормилицы, однако, к их разочарованию, король сидел за самым обычным столом, сервированным самым обычным образом. Возбужденная толпа опрокинула этот стол, и Филипп IV удалился с видом крайне оскорбленной добродетели.

По традициям того времени, монарх не имел права переступать рубеж своих владений, поэтому зал, где должна была состояться торжественная встреча двух делегаций, был разделен надвое широкой бархатной лентой.

И вот в зал вошли, с одной стороны, король Испании и его дочь Мария-Терезия, а с другой — французская королева-вдова Анна Австрийская и ее сын Людовик.

Анна, впервые за последние сорок пять лет увидев своего родного брата, бросилась было к нему, но крайне обескураженный Филипп покачал головой и отступил в глубь своей территории…

Испанцы всегда отличались фанатичной приверженностью правилам этикета, за что их королей справедливо называли рабами своих дворов. Достаточно вспомнить хотя бы случай, ставший поистине хрестоматийным в этом контексте.

Во время пышного праздника, устроенного в честь короля Филиппа II, его августейшая супруга неожиданно упала с коня, причем так неудачно, что нога ее застряла в стремени, а испуганный конь помчался дальше, волоча за собой королеву.

Сотни людей наблюдали эту сцену, но никто из них не дерзнул помочь несчастной женщине, потому что правила этикета строго-настрого запрещали дотрагиваться до ноги королевы. Наконец, двое молодых придворных бросились наперерез обезумевшему коню, остановили его и спасли полумертвую супругу стоявшего на балконе короля. После этого они вскочили на своих коней и умчались прочь от королевского гнева…

Возможно, гнев Филиппа II мог иметь и другое основание, кто это может знать наверное…

Правда, придворное поведение далеко не во всем соответствует общепринятым психическим нормам, но нельзя же низводить его до абсурда. Попирать мораль — еще куда ни шло, но не здравый смысл…

Впрочем, кто и когда очертил его границы?

Я снова вспомнил свидетельства хронистов об атмосфере, царившей при Франциске I, который превратил свой двор в гарем, подобающий скорее турецкому султану, чем христианнейшему королю Франции.

Разница, впрочем, была, и довольно существенная: обитательницы гарема пребывали там не по своей воле, а вот знатные и в большинстве своем замужние дамы, населявшие многочисленные помещения Лувра, куда король мог войти в любое время суток, жили там совершенно добровольно. И совершенно добровольно отдавались как своему похотливому властителю, так и (по его приказу) любому из королевских приближенных, отнюдь не терзаясь осознанием греха прелюбодеяния.

Правда, придворные должны были соответствовать требованиям и более высокого порядка, как отмечал в то время граф де Кастильоне в своем сочинении «Придворный».

Конечно, изложенные там требования скорее напоминают мечты об идеале, но, тем не менее, они дают представление об основных свойствах человека, посвятившего себя придворной службе.

Как указано в сочинении графа де Кастильоне, придворный непременно должен быть любезным и предупредительным, должен всячески «избегать сплетен, злоязычия и лжи». Увы, такое требование по отношению к придворному можно сравнить разве что с попыткой приучить волка питаться не ягнятами, а луговой зеленью…

Манеры придворного, по мнению графа, должны быть естественными и непринужденными. Он должен владеть несколькими языками, уметь играть в карты (при этом не придавая значения денежным проигрышам), петь, танцевать, играть на различных музыкальных инструментах и хорошо владеть оружием. Уровень его неиссякаемой вежливости должен возрастать в прямой зависимости от степени знатности собеседника, а перед лицом короля придворный обязан являть собою покорного слугу, почитающего за великое счастье услужить своему господину…

A в это время Людовик XIV уже принимал иностранных послов.

Дипломатический этикет в то время отличался особой пышностью предусмотренных им ритуалов и особой строгостью соблюдения порядка их исполнения.

Если придворный во всех вероятных ситуациях представлял лишь себя и свои интересы, то дипломат представлял целую страну, и от малейших нюансов его поведения зависело решение множества важнейших проблем международных отношений, вплоть до выбора между миром и войной.

Каждая из сторон в ходе дипломатического общения всячески стремилась к наиболее эффектной демонстрации богатства, могущества и превосходства той страны, которую она представляла, и потребовалось немало изворотливости в сочетании с тонким знанием психологии, чтобы разработать тот регламент международных отношений при дворе Людовика XIV, который надежно обеспечивал неизменный успех его внешней политики.

Задачи подобного рода бывают сильно осложнены тем, что в процессе дипломатического общения участвуют представители не только разных стран, но и разных, по сути своей, цивилизаций, разных религий, носители оригинальных особенностей национального менталитета, обычаев, да и зачастую амбивалентных по своему характеру мировосприятий.

Характерный пример такой амбивалентности приводят Анн и Серж Голон в романе «Анжелика и король», когда посол Персии категорически отказывается ехать на встречу с королем Франции в карете, сопровождаемой почетным караулом, как это было предусмотрено протоколом подобных встреч.

Посол также был возмущен требованием французского этикета стоять перед королем с непокрытой головой, потому что на его родине принято было, что в самые торжественные минуты своей жизни человек должен быть в головном уборе, как в мечети, где он предстает перед лицом Аллаха. А кроме всего прочего, посол никак не представлял себе встречу с властелином такой могущественной страны, как Франция, в зале, пол которого не будет усыпан лепестками роз.

Людовик, не желая срывать столь важные переговоры, отдал необходимые указания, и когда персидское посольство наконец-то пожаловало в Версаль, вдоль террас были выставлены тысячи горшочков с оранжерейными цветами, пол в зале для приемов был густо усыпан лепестками роз, а все придворные держались так, чтобы представитель одного из самых могущественных владык Востока ни в чем не узрел попытки уронить его столь ранимое достоинство…

Дипломатический этикет при дворе Людовика XIV предусматривал строгое распределение мест для посланников во время различных церемоний, что означало определение степени значимости каждой из представляемых ими стран. Посланник того или иного государства, удостоенный лучшего, по мнению его коллег, места, считался привилегированным, что влекло за собой далеко идущие выводы, которые могли привести даже к международным конфликтам.

Большой и весьма нежелательный резонанс могла вызвать ситуация, при которой на королевской прогулке карета одного посланника обгоняла карету другого посланника, что, разумеется, при желании могло быть расценено как акт нанесения урона чести и достоинству его страны… Нарастающий гул множества голосов резко сменился тишиной, которую нарушают лишь негромкие радостные вскрики, доносившиеся из сада.

Там происходила сцена, описанная в романе «Анжелика и король» достаточно реалистично, как я имел возможность убедиться: «Король вернулся из часовни и прошел в сад. Ему доложили, что больные золотухой услышали о его пребывании здесь и собрались за воротами в надежде на исцеление с помощью королевского прикосновения. Король никогда не отказывал в этой милости. Просителей было немного, и церемония быстро закончилась».