— Ага, это знакомо, — сказал Джереми. — Можно зайти, выпить стаканчик и уйти, не беспокоя хозяев.

— А цены? — спросила Элль.

Джереми показал ей на маленькую черную дощечку с написанными мелом цифрами, лежавшую возле подноса с чистыми стаканами.

— Алло, — позвал Джереми. — Есть тут кто живой? — И на всякий случай постучал по стойке.

За стойкой открылась неприметная с первого взгляда дверь. И в нее выглянула женская голова, повязанная зеленым платком. Из-под платка выбивались пряди светлых волос.

— Нам нужна Мари Мейсонье, — сказал Джереми.

Женщина вышла, вытирая руки о передник, надетый поверх легкого ситцевого платья. Для тетушки Луазо она выглядела слишком молодо.

— Чем могу быть полезна?

Значит, это все-таки она. Джереми и Элль переглянулись.

— Здравствуйте. Мы Джереми и Элеонор Моррон, — сказал Джереми.

Женщина всплеснула руками:

— Джереми и Элеонор? Как это я сразу не сообразила? Здравствуйте!

Она вышла из-за стойки.

— Зовите меня просто Мари. Комната для вас давным-давно готова.

Они поочередно обменялись с ней рукопожатием.

— Я ожидала вас вечером. Или завтра, — сказала Мари. — Утренний автобус давно пришел.

— Мы взяли в Ла-Роке машину напрокат, — объяснил Джереми. — И решили немного посмотреть окрестности.

— Надеюсь, вам понравилось.

— Очень, — сказала Элль.

Мари улыбнулась.

— Пойдемте, я покажу вашу комнату.


Элль пришлось по вкусу буквально все: и комната с невысоким побеленным потолком, и громоздкие шкаф и комод, куда ей предстояло сложить вещи, и большая, просто огромная кровать с периной и горкой подушек мал мала меньше с кружевными наволочками. Посреди комнаты стоял круглый стол, накрытый скатертью, а на нем — расписная глиняная ваза, полная свежих белых роз. Элль утонула лицом в букете, зажмурилась и вдохнула аромат цветов. Все было просто чудесно.

Джереми сказал, что сам перенесет вещи, и Мари позвала ее за собой. Она привела Элль на кухню, налила ей стакан сидра и усадила в уголке, а сама принялась резать овощи для салата.

Кухня у Мари была большая, наполненная птичьим щебетом, потому что под потолком кухни висели клетки с птицами. Незнакомые Элль разномастные птахи прыгали в клетках по жердочкам, чистили перышки и беспрерывно щебетали, щелкали и посвистывали. Она насчитала десять клеток. Совсем рядом с ней в клетке сновала невзрачная сероватая пичужка. Она косила на Элль любопытные бусинки черных глаз, вопросительно чирикала, как бы спрашивая: «Кто ты?» Элль постучала пальцем по прутьям клетки, пичуга тут же подскочила ближе и стала прыгать вдоль прутьев, поочередно рассматривая Элль то одним, то другим глазом.

— Его зовут Пьер. Он думает, что вы его угостите, — сказала Мари. — Все птицы у нас ручные.

— А что он любит? — спросила Элль.

— Мух, — улыбнулась Мари. — Это мухоловка. — Она подошла к клетке и открыла сбоку маленькую дверцу. — Иди погуляй.

Серый Пьер глянул на открытую дверцу, цвиркнул, но остался в клетке.

— Как хочешь, — сказала Мари и закрыла клетку.

— Он вас понимает? — удивилась Элль.

— Не знаю, — пожала плечами Мари. — Маню они слушаются, словно и вправду его понимают.

— А где он?

— Где ж ему быть? Бродит где-то по горам. К вечеру вернется. — И опять застучала ножом по разделочной доске, кроша сладкий перец.

Элль, попивая сидр, следила за ее ловкими движениями, испытывая чувство неловкости, в ней волей-неволей начинала расти сугубо женская зависть. Она подумала о Маню. Луазо сказал, что ему тридцать. А Мари совсем не походила на мать тридцатилетнего сына: она выглядела очень моложаво, даже сорок лет ей можно было дать с очень большой натяжкой — гладкая упругая кожа и румянец во всю щеку. И фигура у нее была прекрасной. «Интересно, — подумала Элль, стыдясь собственной зависти, — когда мне будет столько же, сколько ей, буду ли я выглядеть так же хорошо?» Она не заметила, чтобы Мари пользовалась косметикой. «Наверное, это горы, — решила Элль, — и я тоже, пока буду здесь, не стану заглядывать в косметичку. Разве что в зеркало…»

— Ау, — раздался голос Джереми. — Я двигаюсь в правильном направлении?

— Да, — откликнулась Мари. — Идите сюда, Джереми. — Его имя она произнесла как «Жереми».

Джереми появился на кухне со свертками.

— Вот, Мари, — сказал он. — Филипп передал вам небольшие посылки. Мы их привезли. — Он обвел глазами клетки с птицами. — Ого!

— Ну-ка, ну-ка… — Мари вытерла руки полотенцем. — Посмотрим, чем вздумал порадовать нас Луазо.

— Вы знаете его прозвище? — удивилась Элль.

— Еще бы! Я сама ему его и дала, когда ему было десять лет. Тогда он стянул у меня четыре простыни, сделал себе этот… как его… дельтаплан. Ну и спрыгнул с ним с кручи и сломал ногу. — Мари усмехнулась. — И чем же сейчас занимается мой племянничек?

— Все тем же. Обитает в основном в поднебесье. Вот этот большой сверток — вам, а меньший для Маню.

Мари отложила сверток, предназначенный для себя, на стул, а сама принялась разворачивать посылку для Маню.

— По-моему, я знаю, что это такое. Ну точно. Молодчина, Луазо, не забыл. Ух ты какая!

Так приговаривая, она достала из бумаги кожаный футляр, а из него блестящую хромированную губную гармошку.

— Вот мой Маню обрадуется, — сказала она с нежностью. — У него гармошка совсем старая.

— Маню играет на гармонике? — спросил Джереми.

— Еще как, — сказала Мари. — Стоит ему услышать какую-нибудь новую мелодию, как он прямо с ходу начинает ее играть. — И вдруг, рассмеявшись, хлопнула себя ладонью по лбу. — Мне же племянник говорил, что вы музыкант. Что ж, моему мальчику до вас наверняка далеко.

— Как знать, — сказал Джереми.

Мари улыбнулась.

Элль подумала, что Джереми очень хорошо умеет ладить с людьми. Если она пусть даже и немного, но все-таки чувствовала себя неловко, то муж вел себя так, будто он не только что приехал в незнакомое прежде место, а прожил здесь всю свою жизнь. Как это у него получается? Для Элль способность мужа чувствовать себя в любой обстановке, в любом обществе как рыба в воде была полной загадкой. Джереми везде и всегда ощущал себя комфортно и мгновенно находил с людьми общий язык.

Он мог расположить к себе даже матерогo мизантропа. Будь Джереми бизнесменом, его конкурентам пришлось бы туго. Муж словно услышал ее мысли, положил ей руку на плечо и слегка сжал его пальцами.

— Что же я стою? — всполошилась Мари. — Вы же наверняка проголодались. Садитесь, Джереми. Вот сюда, на этот стул.

Джереми сел, а Мари захлопотала вокруг них. Обед показался Элль сродни лукулловым пирам. А Мари успевая расспрашивать о поездке, подкладывала ей в тарелку все новые и новые куски.

— Ой! — простонала Элль. — Я больше не смогу съесть ни кусочка.

Мари присела к столу и с материнским одобрением наблюдала за Джереми, который продолжал с аппетитом уплетать за обе щеки.

— Мужчина, который умеет есть, умеет и работать, — сказала она.

— Это точно, — похвасталась Элль мужем.

Мари взглянула на нее. Ее глаза смеялись. Элль поняла, что краснеет.

— Мой Кола ухаживал за мною год, — сообщила Мари. — И постоянно дрался с парнями, хотя драками-то это и назвать было трудно: от него всяк норовил удрать побыстрее: он был такой же великан, как вы, мсье Моррон, — она прищурилась, — ну, может, чуток пониже… Кола даже взглянуть на меня никому не давал — со всеми своими друзьями перессорился. Только после свадьбы успокоился. А у вас небось все было по- другому?

— А-а, — сказал Джереми, поднимая голову от тарелки. — Будете перемывать мои косточки?

— А как же? Без этого — никуда, — деловито ответила Мари. — Вы же в деревне! — И заразительно рассмеялась.

И Элль рассмеялась вместе с ней. Мари перегнулась через столешницу и ободряюще похлопала ее по предплечью.

— Не беспокойтесь, народ у нас, конечно, любопытный, но не назойливый. Старики, все любят посудачить, а уж деревенским только волю дай.

Джереми с блаженной улыбкой откинулся на спинку стула. Мари спросила:

— Все?

— Все.

— Ну и ладно. Идите отдохните с дороги. Если что надо, я здесь буду. Только вот… Гаража-то у меня нет, машину поставить негде. Я могу спросить Луи-аптекаря: у него у самого есть машина, может, место и найдется.

— Спасибо, Мари. Не надо. Я завтра с утра пораньше отведу ее в Ла-Рок и вернусь назад на автобусе.

— Спасибо, Мари, — поблагодарила Элль, поднимаясь из-за стола.

Когда она вслед за Джереми покидала кухню, то оглянулась и увидела, что Мари сидит на прежнем месте с губной гармоникой в руках и ласково гладит ее пальцами.

В комнате Элль с наслаждением расстегнула пояс на шортах и повалилась на кровать.

— Это какой-то ужас, — сказала она, смеясь. — Я чуть не лопнула.

Джереми присел рядом и сделал очень серьезное лицо.

— Где?

— Везде. Во мне все булькает и переливается.

— Можно послушать? Может быть, я найду какую-нибудь оригинальную тему.

Элль задрала блузку до подбородка.

— Прошу вас, мэтр.

Муж склонился над нею.

— Щекотно.

— Искусство требует жертв, — отозвался он.

Элль постучала пальцем по его спине.

— Но сдается мне, что я чувствую прикосновение не уха, а губ.

— Точно.

— Увы. Так объевшись, я ни на что не способна, — вздохнула Элль. — Я даже повернуться не могу!

— Это массаж.

— Джереми, щекотно!

Он повернулся к ней. Элль села на кровати, привалившись спиной к горе подушек.

— Я растолстею, — пожаловалась она. — Стану толстой, как винная бочка.