— Мы будем бегать трусцой на вершину горы, — сказал Джереми, назидательно подняв вверх указательный палец.

— А спускаться будем кубарем, — фыркнула Элль.

— Нельзя, — возразил он. — Если я буду спускаться кубарем, это может вызвать обвал или что-нибудь вроде… ну, например, лавины…

Элль встала и потянулась:

— Так нельзя. Надо заняться делом. Ты поможешь мне разобрать чемоданы?

— Угу.

Элль подошла к окну. Она отвела рукой занавеску, открыла ставни и выглянула из него. Прямо под окном росли розовые кусты. Джереми неслышно подошел сзади и обнял ее за плечи. Элль потерлась щекой о его грудь.

— Розы. Представляешь, какой аромат у нас будет?

— Ты не жалеешь, что приехала сюда? — спросил он.

— Нет, не жалею, — сказала Элль. — Знаешь, я, по-моему, влюбилась в Мари с первого взгляда. Она такая милая… Луазо очень похож на нее. Можно подумать, что она ему мать, а не двоюродная тетя. А что случилось с ее мужем?

— Он умер два года назад.

— Откуда ты знаешь?

— Филипп сказал.

— И вот еще что: меня гложет чисто женская зависть, — призналась Элль. — Ей же должно быть под пятьдесят, но как она выглядит!

— Красивая женщина, — согласился Джереми и спросил шутливым тоном: — Надеюсь, ты не будешь ревновать?

— Джереми, она на самом деле красива, — обиделась Элль.

— Я пошутил.

Муж отпустил ее плечи. Она услышала, как у нее за спиной щелкнул замок чемодана. В полном молчании они разложили вещи в шкаф и комод, а потом Джереми поставил в шкаф оба чемодана. Элль снова прилегла, а он принялся обустраивать себе угол для работы. Он извлек из футляров стойку для синтезатора, затем сам синтезатор, установил его и подсоединил к портативному компьютеру. Работая, он вполголоса напевал. На свет появились принтер и две стопки бумаги: обыкновенной, для распечаток, и нотной. У Джереми была привычка: работая над электронным звучанием, он использовал синтезаторы, которые в принципе недолюбливал, но если он работал над живым звуком, то никогда за них не садился, предпочитая записывать ноты от руки.

Элль слушала негромкий голос мужа, выжидая, пока он закончит. Она перевернулась на спину и закрыла глаза. Момент, когда Джереми прекратил возиться с аппаратурой, она пропустила. Он неслышно подкрался к кровати и поцеловал ее в щеку. Элль обхватила руками его шею и прижала голову Джереми к себе.

— Иди ко мне, — позвала она.

Элль не открывала глаз, но знала, что он сейчас улыбается. Пальцы Джереми неторопливо расстегивали пуговицы на ее блузке.

После занятий любовью с Джереми Элль охватывало необыкновенное чувство легкости во всем теле. Кажется, дунь сейчас даже слабый ветерок, и ее понесет вверх, она взмоет, словно пушинка одуванчика, и затеряется в вышине. И если бы рука Джереми не обнимала ее, Элль непременно бы воспарила.

— А ты не жалеешь, что мы приехали сюда? — спросила она, все еще витая в сладкой истоме.

Джереми ответил не сразу.

— Знаешь, Элль, — наконец проговорил он. — У меня довольно-таки странное ощущение. Мне кажется, что здесь нас ждет что-то необычное.

— Что ты имеешь в виду?

— Да я и сам не понимаю. Но не зря же мы сюда приехали.

— Не думала, что ты фаталист, — удивилась Элль.

— Моя прапрапрабабка была ведуньей, — сказал он.

Элль положила подбородок на грудь мужа и заглянула ему в лицо.

— Серьезно?

— Она была большой, как гора, и имела восемьдесят четыре зуба, — невозмутимо продолжал Джереми замогильным голосом.

— Да ну тебя! — возмутилась Элль.

Джереми расхохотался.

— Ах так? — сказала она. — Ну сейчас ты у меня получишь!

Они занялись любовью снова. А потом еще. Любовный пыл покинул обоих одновременно, и они почувствовали, что проголодались. Пора было спускаться к ужину. Пока они приводили себя в порядок, в дверь осторожно постучали.

— Войдите! — крикнули они хором. И увидели Мари с подносом в руках. Она принесла ужин им в комнату.

Они ели великолепные жареные колбаски с хрустящей корочкой и запивали их ежевичным вином домашнего приготовления, а поев, прилегли отдохнуть после сытного ужина. Вскоре, утомленные и благостные, они задремали, крепко обнимая друг друга.

Элль вырвал из этой сладкой дремоты голос мужа.

— Вот черт! — сказал Джереми.

Она не могла спросонок ничего сообразить, увидела только, что за окном уже начало смеркаться, а муж в чем мать родила сидит на постели и негромко чертыхается.

— Что случилось, Джереми? — недоумевая спросила она.

— Ты только послушай, Элль… Только послушай… — проговорил он.

И тут Элль услышала протяжные вибрирующие звуки. Сначала она не могла понять, что же это такое, а затем до нее дошло — это же губная гармоника. Кто-то играл на ней совсем близко от их окна.

— Маню? — спросила она шепотом, вспомнив про подарок Луазо, который привез Джереми для сына Мари.

— Наверное, — также шепотом ответил муж. — Я выглядывал в окно, но никого не увидел. Господи, этот парень умеет играть. Еще как умеет!

Элль подобралась к мужу ближе и прижалась к его плечу. Некоторое время они сидели молча, слушая гармонику Mаню. Мелодия, которую он играл, показалась Элль знакомой.

— Что он играет? — спросила она мужа.

— Это Стинг. «I'm mad about for you», — ответил он. Теперь она тоже узнала мелодию песни.

— Он хорошо играет.

— Хорошо — не то слово, — сказал Джереми.

Элль умолкла, и они долго сидели, прислушиваясь. Небо потемнело, на нем проступили крупные звезды, а не видимый Маню продолжал играть, пока голос Мари не позвал его домой.

Утром следующего дня Элль увидела Маню.

5

Ее разбудило солнце. Солнечный луч сползал по стене медленно и упорно, нащупал сначала высокую спинку кровати, затем подушку и наконец добрался до лица Элль. Солнце, едва выглянув из-за вершины, решило обязательно разбудить ее именно так — игриво пощекотав горячим лучом.

Элль проснулась и первым делом повозила рукой по постели в поисках Джереми. Мужа рядом не было. Она сначала подумала, что он спустился вниз, но затем вспомнила, что Джереми собирался отвести «Ситроен» в Ла-Рок. Значит, он встал гораздо раньше ее. Она села на постели и огляделась, заново рассматривая комнату, — в которой они с мужем проведут медовый месяц. Сегодня комната нравилась ей еще больше. В раскрытое окно бил солнечный свет, и над желтым пятном, начерченным лучами на дощатом полу, танцевали пылинки. Оконные занавески из набивного ситца колыхались, надуваясь пузырями. Элль завернулась в простыню и прошлась по комнате, с удовольствием ступая босыми ступнями по прохладному полу. На столе лежали нотные листы, которые пестрели нотами и пометками, сделанными убористым почерком мужа. Она подняла лист, лежавший сверху, и заглянула в него. Всю партитуру целиком она читать не умела, но, следя за нотными знаками, напевала для себя отдельные куски. Представить, как будет звучать эта музыка в исполнении оркестра, ей не удалось. Она с сожалением отложила ноты и достала из шкафа халат.

После душа Элль тщательно причесалась перед круглым зеркалом, висящим на стене, и переоделась в рубашку с короткими рукавами и длинную широкую юбку. Полы рубашки она завязала узлом под грудью, еще раз придирчиво осмотрела себя в зеркале и осталась довольна своим видом.

Ее рука непроизвольно потянулась к пудренице, но, вспомнив данное себе вчера обещание, она оставила пудру и губную помаду нетронутыми.

Элль вышла из комнаты и притворила за собою дверь. Она спустилась по деревянной лестнице и оказалась в развилке коридора. Плотный полумрак здесь рассеивался светом из узкого оконца, похожего на бойницу. Прямо перед нею была дверь, которая, как она знала, вела в зал, а коридор направо — к кухне. Элль стало любопытно: есть у Мари посетители или нет? Вчера зал пустовал. Она приоткрыла дверь и заглянула в щелку. Было пусто, как и вчера. Элль направилась дальше по коридору.

Дойдя до кухонной двери, она снова остановилась и прислушалась. За дверью ясно слышался голос Мари. Она с кем-то разговаривала. Элль толкнула дверь и громко поздоровалась.

— Здравствуйте, Элеонор, — тотчас откликнулась Мари. — Проходите.

Элль почувствовала аромат крепкого свежесваренного кофе. Лавируя между птичьими клетками, она пробралась к столу. Мари уже поджидала ее к завтраку: на столе стояли кофейник с чашкой, масленка и блюдо с горкой булочек. Сама она стояла у раскрытого холодильника, перекладывая в него яйца из плетеной корзинки, стоявшей на полу.

— Садитесь завтракать.

— Я думала, вы не одна, — сказала Элль.

— Да вот Пьера ругаю: выпустила его на прогулку, а он чуть не поджарил себя на плите. Пусть теперь сидит в клетке, — объяснила Мари.

Пьер, похоже, был ее любимцем и пользовался гораздо большей свободой, нежели другие обитатели клеток.

Поблагодарив, Элль принялась за кофе с булочками. Мари опорожнила корзинку, отправила ее на полку, закрыла холодильник и занялась сковородками, скворчащими на плите. Элль отдала должное пышным и еще горячим булочкам и крепкому черному кофе. Она и не подозревала, что так проголодалась. До сих пор ей не приходилось завтракать под птичий щебет, среди висящих на крюках больших пучков сушеных трав и увязанных длинными косами головок лука и чеснока. Пьер бойко прыгал по клетке над самой ее головой. Элль выпила две чашки, прихватила булочку и решила рассмотреть остальных обитателей проволочных домиков. Она ходила от клетки к клетке и наконец остановилась перед одной, в которой бодро сновала по жердочкам парочка коричневых пичуг, чем-то похожих на воробьев.

— А это кто? — спросила она. — Воробьи?

— Жаворонки, — сказала Мари, подходя к ней.