Сегодня Элль решила сделать еще одну попытку дозвониться до Аделаиды.

Проходя мимо аптеки, Элль остановилась. Аптека была закрыта, а на двери белел листочек с надписью, прикрепленный с той стороны кусочком клейкой ленты. Элль поднялась на две ступеньки крыльца и прочла надпись: «Уехал в Ла-Рок. Буду после пяти вечера». Элль постояла на крыльце аптеки еще минуту, в мыслях вернувшись к таинственному букету фиалок. Она хотела выбросить букетик, навеявший на нее тревогу, но Джереми воспротивился ее желанию, сказав, что цветы ни в чем не виноваты. Он сам сходил к Мари и взял у нее маленькую глиняную вазочку. Фиалки они поставили на комод под зеркалом.

Надо будет зайти в аптеку после пяти, подумала Элль. Во-первых, она хотела выяснить, причастен ли фармацевт к появлению фиалок на подоконнике, как это предположил муж; во-вторых, она решила взять в аптеке тест на беременность. Может быть, Джереми и прав. В том, что ей удастся «расколоть» фармацевта, Элль не сомневалась: при всей своей напористой общительности холостяк Луи с дамами был чрезвычайно робок — такие вещи любая женщина за версту чует — и вряд ли ему хватит самообладания при встрече с ней, если ночной букет — его рук дело. Они с мужем решили провести «расследование» и выяснить, кто же этот таинственный воздыхатель, как назвал его Джереми.

Вообще-то Элль с трудом могла представить фармацевта таскающего на себе лестницу, — Элль с Джереми пришли к выводу, что букет положили на подоконник, забравшись по приставленной к стене лестнице, — аккуратист и педант Луи мало походил на пылкого влюбленного, способного на такие подвиги даже в порыве чувств. Но, как известно, в тихом омуте… Да и кто-либо другой Элль почему-то на ум не приходил. Может, кто-нибудь из обитателей ферм? Молодой Найль, например… Он был недоволен, когда получилось так, что она волей-неволей была вынуждена на весь вечер отдать предпочтение сыну Мари. Это было нетрудно заметить.

Элль огляделась по сторонам. Улица была пуста. Она на одной ноге спрыгала по ступенькам на тротуар и направилась на почту.

Почта была, как всегда, пустой и тихой — другой Элль ее и не видела. Она позвонила, нажав на кнопку электрического звонка. Сразу после того, как дребезжанье затихло, послышались уже хорошо знакомые шаркающие шаги.

— Здравствуйте, мадам Мэре, — поздоровалась Элль.

Жена заведующего почтовым отделением (он же и почтальон) — она же и телефонистка и телеграфистка, ответив на приветствие, поинтересовалась:

— Опять два-тринадцать…

Это были первые три цифры номера Аделаиды.

— Опять, — вздохнула Элль.

Мадам Мэре кивнула. Элль принялась ждать, надеясь, что Адель наконец-то окажется в собственной квартире.

— Алло, — сказала мадам Мэре. — Это номер два-тринадцать-семьдесят пять-одиннадцать? С вами будут говорить… — и показала Элль на телефонную кабину.

Элль торопливо вошла в кабинку, схватила трубку и услышала в ней сонный голос Аделаиды:

— Алло! Кто там в такую рань…

— Привет, Адель! — сказала Элль.

— Элль! — завопила Аделаида, мигом проснувшись.

— Не кричи, — попросила Элль. — Иначе я оглохну. Ты где пропадаешь? Я тебе каждый день звоню.

— Мы испытывали новое снаряжение, — гордо ответила Аделаида. — Слушай, как вы там?

— Замечательно. Передавай привет Луазо и скажи ему, что Мари — сама прелесть.

— Можешь сама ему об этом сказать — он у меня тут под боком обретается. Дать ему трубку?

Элль не успела ответить. В трубке раздался голос Луазо:

— Привет?

— Привет, Луазо? — сказала Элль. — Нам здесь нравится. У тебя замечательная тетушка.

— Это точно, — откликнулся он. — Извини, Адель отбирает у меня трубку. Привет Джереми?

— Ну, поговорили? — ревниво поинтересовался голос Аделаиды.

— Да. Беседа была весьма содержательной, — съязвила Элль.

— Ты мне звонишь, а не ему, — безапелляционно парировала подруга. — И я сама желаю с тобой поговорить.

— Ну говори.

— Не будь такой занудой. Ты же еще ничего не знаешь!

— О чем?

— Мы с Луазо собираемся в трансконтинентальный перелет, — торжественно объявила Адель.

— В какой?

— В транс-кон-ти-нен-таль-ный! От Гибралтара до Дальнего Востока. На воздушном шаре. Ну как?

Так вот о какой сумасбродной затее упоминала Маргарита, подумала Элль.

— Впечатляет, — сказала Элль. — И когда же?

— Следующим летом. — Помолчав, Адель добавила: — Это будет наш медовый месяц:

Элль, несколько обалделая, промолчала, переваривая вторую новость вкупе с первой.

— Ты меня не поздравляешь? — возмущенно завопила Адель в трубку.

— Поздравляю, — неуверенно сказала Элль.

— Ну да… Тоном, каким обычно соболезнуют, — Адель негодовала.

— Адель! — взмолилась Элль. — Ну не надо! Я просто слегка ошалела от твоего напора. Успела уже отвыкнуть.

— Ничего, привыкай заново, — безжалостно заявила подруга. — Так я услышу нормальное поздравление или нет?

— Поздравляю. Нет. От души поздравляю! — сказала Элль.

— Это совсем другое дело, — смилостивилась Аделаида. — Представляешь, медовый месяц между небом и землей!

— Нет. Не представляю, — призналась Элль. — Но твоя затея, наверное, стоит кучу денег?

— Улажено. Мой родитель будет спонсором нашей авантюры. И не такая уж и большая куча…

— Ах вот как…

— Ты же не в курсе! Он с большим облегчением вздохнул, когда я рассталась с Мишелем. А Луазо папеньке пришелся по вкусу… А тут еще Мишель вляпался…

— Погоди! — запротестовала Элль. — Не так быстро, пожалуйста. Кто и куда вляпался?

— Мишель вляпался. С наркотой своей, — принялась объяснять Адель. — Помнишь, я рассказывала? Попался. Пресса подняла такой вой — Мишель же в гору шел!

Мне повезло страшно: я как раз думала, как папеньку раскрутить, приготовилась к долгим и нудным уговорам, клятвам всяким… и пришла к нему в момент, когда папа находился под впечатлением газетной статьи про то, как Мишель любит героин, и про то, как Мишелю из-за него светит тюрьма, — мне даже рот толком раскрывать не пришлось. Мне показалось, что папенька готов меня и на Луну отправить, лишь бы дочь была подальше…

— А что, тебя тоже упоминали?

— Нет. Но мой папа — это мой папа!

— Понятно. — Затяжная война между Аделью и ее отцом не была новостью для Элль. Война велась с переменным успехом, то затихая, то разгораясь вновь. Суть ее для Элль была непонятна, и она подозревала, что причины войны лежат в преувеличенной любви Адели к независимости, и подруга продолжает вести свои боевые действия давно уже в силу привычки, упрямства и пристрастия к острым ощущениям. Но, похоже, войне наступает конец, и следует ожидать наступления мира.

— Ладно, я свои новости вывалила, — сказала Аделаида. — Теперь твоя очередь.

Элль подумала.

— А у меня нет новостей, — сказала она.

— Как нет? — удивилась Аделаида. — Такого не бывает — всегда что-нибудь да сыщется! Не темни. Выкладывай.

— Хорошо. — Элль решила быть покладистой. О букете ей рассказывать не хотелось — впрочем, его-то и новостью назвать было нельзя. Оставалось лишь высказанное Джереми предположение причины ее неожиданной депрессии. — Есть одна… Может быть, я беременна. Аделаида молчала в трубку довольно долго, и Элль уже начала беспокоиться, когда наконец из наушника осторожно поинтересовались:

— Как это так — «может быть»? Что это значит?

— Я не уверена до конца. На днях все должно проясниться.

— Тебя уже тошнит? — деловито спросила Адель.

Элль слегка опешила.

— Тошнит? Почему? С чего ты взяла, что меня должно тошнить?

— Не тошнит, значит?

— Да нет.

— Это очень хорошо, — бодро сказала Аделаида.

— Погоди, — запротестовала Элль. — Я же сказала — может быть.

— Никаких «может быть», — заявила Адель. — Я уверена — у тебя было предчувствие. Было ведь? Было?

Наверное, да, — произнесла Элль, впрочем не слишком уверенно.

Но Аделаида ее колебания попросту отмела:

— Вот видишь! Можешь не беспокоиться — оно тебя не обмануло.

— Кто?

— Не кто, а что. Предчувствие. Тебе надо себя беречь. Может, мне приехать?

Голос Аделаиды прозвучал настолько озабоченно, что, похоже, она была готова сорваться с места сию же минуту. И Элль не сомневалась, что подруга уже в мыслях собирает вещи.

— Зачем, Адель? Это лишнее.

— Ты уверена?

— Да, — твердо сказала Элль. — И прошу пока никому не рассказывать.

— Что? — переспросила Аделаида.

— Никому не трезвонь, говорю.

— Когда это я трезвонила? — вскипела подруга. — Разве было, чтоб я трезвонила?!

— Не было… Не было, — поспешила успокоить ее Элль.

— Ладно. Тебе нельзя волноваться, — более спокойно сказала Аделаида, но Элль понимала, что та вся еще в ярости.

— Мне пора. — Элль решила закончить разговор.

— Ладно, — обиженно пробурчала в ответ Аделаида. — Я тебя прощаю. И поздравляю.

— Рано еще.

— Элль, — торопливо заговорила Адель. — Позвони мне, как только перестанешь сомневаться. Слышишь? Позвони.

— Позвоню, — пообещала Элль. — Пока.

Адель неохотно ответила на прощание, и Элль повесила трубку. Она еще немного посидела в кабине, собираясь с мыслями. Надо же, уверенность Аделаиды в ее беременности передалась и ей. Вот так, стоит только заикнуться…

Элль расправила складки на юбке и покинула тесную кабинку. Мадам Мэре за перегородкой не было, а дверь, ведущая в здание, была раскрыта. В дверном проеме Элль заметила приставленную к оклеенной светло- коричневыми обоями стене лестницу-стремянку. Сама собой в мыслях возникла забавная картинка: мадам Мэре лезет по стремянке к окну, чтобы положить на подоконник букетик фиалок. Для Джереми. Элль ведь высказывала версию, что цветы предназначены не для нее. Зажав ладонью рот, Элль беззвучно засмеялась. Мадам Мэре так и застала ее — согнувшуюся от смеха.