Элль испытала странное ощущение раздвоенности: сказанное могло быть пустой формулой вежливости, но у Джереми была необычная манера говорить. Говорил он спокойно, мягко, с почти незаметным акцентом (Элль никак не могла угадать каким), немного растягивая слова. Но в голосе его звучала необычная интонация — искренность каждого слова, которое он произносил, отстраненная искренность, — казалось, он спокойно в чем-то признается — да, это так, а не как-нибудь иначе. Его спокойствие действовало почти гипнотически: Элль, сидя рядом с ним за столом, буквально физически ощущала невозмутимость и надежность этого человека. Она посмотрела прямо ему в лицо, он ответил ей таким же открытым взглядом. Элль впервые заметила, что левое ухо Джереми проколото и в мочку уха вдета крохотная золотая серьга.

— Спасибо, — повторил Джереми, поднял со стола свой бокал и протянул его ей.

Она подняла свой и протянула навстречу. Бокалы соприкоснулись с легким звоном, и Элль почудилось, что это не звон стекла. Ей показалось, что зазвенел, разбившись, лед недоверия по отношению к Джереми.

Он не рисовался, в его поведении не было позы. Он был тем, кем он был, — спокойным до неправдоподобия человеком, погруженным во что-то известное лишь ему одному.

Элль почувствовала, что волей-неволей поддается его ненавязчивому, но действенному обаянию.

«По крайней мере, мне будет приятно видеть его в числе своих знакомых», — сказала она себе. Знакомых… И у нее возникло желание узнать о нем побольше. Она была уверена, что он ответит ей безмятежно и непринужденно, как, похоже, делал все, как вот сейчас рассматривал ее открыто, не прячась, и у Элль не появлялось желания поставить его на место.

— Джереми, почему Луазо называет вас Цыганом?

— спросила она. — Вы совсем не похожи на цыгана.

— Я полтора года провел в Испании, кочуя вместе с цыганским табором, — ответил он. — Там же, в Испании, я и познакомился с Луазо.

— Вы тоже занимаетесь альпинизмом?

Джереми покачал головой, словно сожалея:

— Нет, для альпиниста я слишком велик. Правда, Луазо?

Вместо ответа раздалось громкое шуршание бумаги. Луазо и Адель в четыре руки протягивали Джереми небольшой сверток, перевязанный атласной голубой лентой. Джереми принял его, повертел, осматривая со всех сторон, и осведомился:

— Что это? Подарок?

— Давай разворачивай, — приговаривал Луазо. Джереми снял ленточку и развернул бумагу.

— Ух ты, — сказал он, извлекая предмет, похожий на сильно вытянутое яйцо коричневого цвета с рядом мелких круглых дырочек на выпуклом боку. — Окарина…

— Справишься? — поинтересовался Луазо.

— Ты хочешь, чтобы я на ней сейчас сыграл?

— Ну да.

— Тогда подождите секундочку.

У длинного яйца, кроме дырочек, оказался короткий отросток, который Джереми приложил к губам. Раздался негромкий переливчатый звук. Тембр звука что-то неуловимо напоминал, но Элль не могла припомнить, что именно.

Джереми начал играть. Это была грустная, но тем не менее очень красивая мелодия. И совершенно незнакомая. В гостиной стало очень тихо.

Закончив, Джереми осторожно положил окарину на стол.

— Хорошо, — сказал он. — Спасибо. Такой у меня нет. Элль показалось, что между стен еще плавают печальные звуки. Она была удивлена. Удивлена всем: Испанией, табором цыган… И мастерским исполнением на забавном инструменте.

Первой тишину в гостиной нарушила Аделаида:

— Что вы играли, Джереми?

— Это колыбельная одного из племен канадских индейцев. Ей несколько сотен лет. Мне приходилось бывать у них в резервации, там я и выучил ее. И не только ее.

— Индейцы?

— Да. Племя называется шауни, если вам это о чем-то говорит.

Адель пожала плечами:

— Не припоминаю, хотя в детстве я много читала про индейцев. Томагавки, скальпы, боевые кличи…

Джереми вежливо улыбнулся.

— Но я никогда не слышала их музыки и не могла предположить, что она такая чудесная. Вы не могли бы исполнить что-нибудь еще?

— С удовольствием…

— Погодите, — встрепенулась Аделаида. — Давайте потушим свет и зажжем свечи. У меня есть. Луазо, помоги.

Элль и Джереми остались в комнате одни. Он взял окарину на ладони и тихонько покачивал ее, будто баюкал. Элль впервые обратила внимание на то, какие у Джереми длинные пальцы.

— Вы были в Канаде? — спросила она, потому что молчание стало ее тяготить.

— Я там родился. — Джереми нежно погладил пальцем матовый глиняный бок окарины. — В маленьком городке у Великих Озер.

«Так вот откуда у него такой акцент — он канадец, вероятно французского происхождения», — подумала Элль. Из соседней комнаты доносились шум и смех. Джереми засмеялся и сказал:

— Мне даже в голову не приходило, что поиск свечей настолько увлекательное занятие. Может, присоединимся?

Элль не сдержала улыбки:

— По-моему, они уже возвращаются.

Аделаида и Луазо появились в гостиной, торжественно неся подсвечник на две свечи. Оба они были слегка взъерошены.

— Где спички? — спросила Адель у Луазо.

— На кухне, — сообщил тот.

Элль громко прыснула. Аделаида с грозным видом посмотрела на нее.

— У меня зажигалка, — сказал Луазо.

— Свечи — зажигалкой? Кощунство…

— Сейчас принесу.

Луазо убежал и тотчас вернулся со спичками. Он зажег одну и осторожно поднес язычок пламени к другой. Над свечами выросли бледные в свете лампы капельки пламени. Он отошел к стене и щелкнул выключателем. В гостиной стало темно, и огоньки свечей мгновенно налились яркой желтизной. На стены легли долгие колеблющиеся тени. Темнота словно набросила на лица людей, находящихся в комнате, темную вуаль, скрыла их, смазав черты.

Джереми снова поднес к губам окарину, и время полетело незаметно. Они сидели, в молчании пили вино, а он играл разные мелодии одну за другой, почти не прерываясь.

Никто не останавливал его. Элль опомнилась, когда от свечей остались маленькие огарки. Она украдкой взглянула на часы. Джереми заметил ее жест и прекратил играть. Она почувствовала себя неудобно.

— К сожалению, мне пора, — сказала Элль, оправдываясь.

Она с надеждой ожидала, что Аделаида напомнит ей о напутствии матери, но та молчала.

— Жаль, — произнес Джереми с искренним сожалением.

Элль поднялась из-за стола, мысленно ругая себя.

— Адель, я вызову такси по телефону.

— Позвольте, я отвезу вас, — сказал Джереми.

Элль растерялась и взглянула на подругу. Ей не хотелось быть невежливой, но… Адель сделала пустые глаза.

— Мне и самому пора ехать, — продолжил Джереми. — Я с большим удовольствием подвезу вас.

— Но я живу в предместье… — Элль сделала попытку отказаться.

— Ничего. Это заменит мне прогулку перед сном. И не забывайте — у меня сегодня день рождения, и он пока еще не закончился. Пусть ваше согласие станет еще одним подарком.

Элль взглянула на Джереми. Уже готовая отповедь так и не слетела с ее губ, вместо этого она спросила:

— Шантажируете?

— Конечно, — сказал Джереми.

— Сдаюсь, — без тени улыбки ответила Элль. — Вы победили.

Джереми поднялся. Он опустил окарину в карман рубашки.

— До встречи, Элеонор, — попрощался с ней Луазо.

— Для вас Элль, Луазо. Только Элль…

Луазо расцвел:

— На следующий уик-энд я готовлю свой пузырь к полету. Надеюсь, Адель вам говорила, что в моем сердце царят не только горы, но и небесные выси. Соревнований не будет, просто тренировка. Если желаете, присоединяйтесь к нам. Увидите землю с высоты птичьего полета, и не через иллюминатор самолета. Зрелище незабываемое, поверьте.

— Спасибо за приглашение.

— Только оденьтесь потеплее: наверху холодно, не так, как внизу, — гораздо холоднее.

— Буду знать.

Элль повернулась, чтобы уйти, и увидела перед собой Джереми с ее шубой в руках. Он протянул ей шубу и помог надеть. Элль и представить себе не могла, что это окажется для нее испытанием: с колотящимся сердцем она вдела руки в рукава, больше всею на свете боясь не попасть. Уже запахивая шубу на груди, Элль пыталась унять сердцебиение, не понимая, что с ней творится.

— Я завтра позвоню тебе, — сказала Адель.

Больше всего Элль хотелось оказаться на улице и вдохнуть холодного воздуха. А Джереми, одетый в свою стеганую куртку, уже ожидал ее у двери. «О черт! Где моя голова!» — размышляла Элль, направляясь вслед за ним клифту. Адель и Луазо вышли проводить их. «Что с тобой? — пыталась она уговорить себя. — Неужели все дело в этом парне с глиняной дудочкой? Он же не факир, а ты не змея». Она с большим трудом ответила на прощальный взмах Луазо. Аделаида послала ей воздушный поцелуй.

В лифте Джереми с беспокойством оглядел ее.

— Вы чем-то озабочены?

Может быть, его необычные интонации оказали на нее воздействие, а может быть, ей наконец удалось взять себя в руки, но Элль сразу успокоилась.

— Нет, нет… Все в порядке…

Спустившись на первый этаж, они прошли мимо консьержа, проводившего их подозрительным взглядом. Мрачный старик неожиданно рассмешил Элль.

— Что случилось? — спросил Джереми, открывая ей двери.

— Консьерж, — ответила Элль, пытаясь справиться со смехом, показавшимся ей чрезвычайно глупым. — Невообразимо смешной из-за своей серьезности и подозрительности старик, — пояснила она.

— Да. Мне Луазо рассказывал. Он вызвал полицию, когда Филипп помог Аделаиде попасть в ее квартиру.

Элль с наслаждением вдохнула морозный воздух. К ночи стало холодно, по тротуару мела легкая поземка, а асфальт покрылся тонкой ледяной корочкой.

— Вон моя машина, — сказал Джереми.

— Где? Ой!