Лариса Уварова - Букет кактусов

– Сука...

– Ну, это, Борис Феликсович, эмоции. А факты... Кто бы ни была Ольга Жемчужникова, – факты говорят о том, что убил ее ты. Кстати, могу рассказать тебе, как именно ты это сделал, со всеми деталями и техническими подробностями, соблюдая хронологию. Мы с моей «ищейкой» нанесли визит на чердак твоего бывшего дома и восстановили всю цепочку. Интересуешься?

Он вскочил из-за стола, великолепие которого все еще сохранялось нетронутым, и подбежал к окну. Долго стоял так, заложив руки за спину и глядя в ночь невидящими глазами. Саша уже подумала, что нарушить молчание придется ей, когда Борис, словно очнувшись, вернулся на середину комнаты и остановился прямо перед девушкой.

– Ничего у тебя не выйдет, слышишь? Ты зря заплатила своему детективу. Все ваши так называемые «доказательства» – курам на смех! Прямых улик против меня нет и быть не может! Мое алиби никто не опровергнет! Тебе никогда не доказать в суде, что все было именно так. Кто пойдет свидетелями против меня? Танька Зотова? Вадим Кривицкий? Не смеши меня! Может, еще дядя Петя, мой бывший сосед, которого тогда тоже шарахнуло... я хотел сказать – якобы шарахнуло электричеством? Давай, веди их! Я даже очень хотел бы, чтоб тебе удалось их всех уговорить. То-то будет смеху в суде!

Александра тоже поднялась со стула. Теперь они стояли глаза в глаза.

– Ты жалкий человек, Борька Жемчужников. Даже теперь ты ни черта не понял. Нет, я не собираюсь никого тащить в суд. Я отлично понимаю, что обычным судом – с судьей и заседателями – тебя не обвинить. Перед бумажным законом ты чист. Точно так же, как были неуязвимы перед ним те, кто по ложному, наскоро состряпанному обвинению, без веских улик отправили меня за решетку: бывший следователь Мыздеев, бывший прокурор Соколов, бывший судья Колчин. Я пришла, чтобы судить тебя другим судом – человеческим, нравственным. Ты сломал мне жизнь, и сначала я хотела уничтожить тебя – так же, как уничтожила тех троих...

Она увидела, как расширяются Борькины зрачки.

– Я хотела лишить тебя всего: кормушки, этой квартиры, твоей машины, жены-красавицы и тестя-начальника. Поверь, с тем опытом, который я приобрела в зоне за семь лет и в Воронске за последние два месяца, это было бы не так уж трудно! Но потом я поняла, зачем отнимать у тебя то, чего ты не ценишь? Те трое были счастливее тебя, они цеплялись за свое положение, за свои деньги, дома и дачи, думая, что в этом – все. Они не осознавали, что они подонки. А ты, Жемчужников, это сознаешь! Хотя и не признаешь.

– Замолчи! Шура, пожалуйста...

– Нет уж, я тебе все скажу! За этим и пришла. Тебе, Борис Феликсович, не нужен ни суд закона, ни даже мой, незаконный суд. Ты сам себя осудишь и сам себе вынесешь приговор. Ты умудрился разбазарить все, что у тебя было ценного, дорогого: родительский очаг, любовь, друзей, свои таланты, профессию. Наконец, самое главное – честь, самоуважение. А сегодня потерял последнее – надежду на счастье.

– Ты врешь! Врешь... У меня все есть! Друзья... Евгений Евгеньевич...

– Кондрашов? Не смеши меня. Он принял тебя в свою стаю только потому, что считал образцовым хищником. Но как только поймет, что на самом деле ты овца в волчьей шкуре – первый отдаст команду пустить тебя в расход, «зятек»! Я думаю... да я почти уверена, он уже дал тебе понять, что может случиться, если ты плюнешь на закон стаи и поступишь по-своему. У тебя были настоящие друзья, Жемчужников. Но теперь их нет. Данька от тебя отвернулся, а Чипа и Филю ты уничтожил сам.

– Я?..

– А разве нет? Вспомни июльский вечер в ресторане «Брно»! Что сказал вам тогда Толик Чипков, что?

– Да ничего он такого не сказал! Нес обычную пьяную ересь про какие-то финансовые аферы, грозился разоблачениями – абсолютно все бездоказательно. Я уверен, что никаких документов у него на самом деле не было. Тебе Филя проболтался, да?

Александра не ответила, внезапное прозрение поразило ее.

– И ты поставил обо всем в известность своего шефа Кондрашова, да?

– Ну и что? При чем здесь...

Он замолчал так неожиданно, словно напоролся на что-то невидимое, и рванул узел галстука.

Девушка посмотрела на Бориса Феликсовича долгим жалостливым взглядом и медленно покачала головой. Потом повернулась и пошла к выходу.

– Шурик, не оставляй меня! – услышала она за спиной.

Саша взглянула на него – в последний раз.

– Подумать только, когда-то я просила тебя о том же самом. Ты помнишь, что ответил мне тогда?

«Вот и все. Извини, Борька!»

Рэй схватил ее в охапку, едва она распахнула дверь подъезда.

– О Иисус, Саша! Что ты со мной делаешь?! Обещала на сорок минут, а сама... Я уже хотел ломать эту дверь!

– Прости, Рэйчик, так получилось. Замерз?

– Какое там замерз! Я задыхался от страха и злости, что отпустил тебя одну. Какой дурак! Ведь он мог тебя... даже убить, Саша!

– Ну что ты, что ты...

Она прикрыла теплыми ладонями ледяные уши своего черного принца, прижалась лбом к его лбу.

– Нет, милый. Он уже никого не сможет убить. Никому больше не причинит зла. Он получил жестокий нокаут. Двойной... нет, даже тройной удар.

– Почему?

– Во-первых, его мечта о любви с Любой рассыпалась в прах. Ты увел у Борьки обоих, и брюнетку, и блондинку! – Саша улыбнулась и поцеловала счастливого соперника. – Во-вторых, понял, что настоящее лицо преуспевающего мужчины Бориса Феликсовича Жемчужникова больше не является тайной за семью печатями. Знаешь... может, это наивно – ведь он столько всего натворил, – но мне стало чуть легче, когда я узнала, что Борька непричастен к похищению Толика Чипкова.

– Непричастен? А кто же тогда?

– Его шеф, Кондрашов. Пожалуй, мы зря недооценили этого «серого кардинала», вынесли его за скобки нашей истории. Надо было мне более серьезно отнестись к тому, что говорили о нем Вано и Данька!

– Ты уверена, Саша?

Девушка кивнула, увлекая друга к стоящей неподалеку машине.

– Теперь – да. Я поняла это из разговора с Борисом. Разумеется, после того «дружеского» объяснения в ресторане Жемчужников, как образцовый подчиненный, проинформировал своего начальника об инциденте. Наверняка упомянул и о том, что Чип грозил какими-то разоблачительными документами. Ну, а Кондрашов уже сам сделал выводы и принял меры. Кстати, до Борьки только сейчас дошло, что на самом деле трагедия с его бывшим другом не случайность – это и был третий удар. Хотя мог бы, конечно, и раньше догадаться, если б хотел! Впрочем, я тоже...

– Подожди, но как же... Невероятно! Кондрашов – такой большой человек, и вдруг... Связь с мафией?!

Саша резко преградила Рэю дорогу, схватила его за плечи.

– Рэймонд Кофи! Я тебя умоляю – хватит о них, ладно? Пусть господином Кондрашовым интересуется кто угодно: милиция, ФСБ, пресса, хоть сам папа римский – мне теперь нет до него никакого дела! Я отомстила всем, кому собиралась отомстить. И даже с перевыполнением плана! Я тебе еще не сказала, что вчера в Воронске провожали гроб с телом Вьетнамца?

– Этот бандит умер? Вот здорово!

– Нельзя так, милый. О мертвых – или хорошо, или ничего, поэтому не будем говорить ничего! Я сегодня Даньке звонила, он рассказал. Маленького голубого волка повезли хоронить на родину предков. Земля ему там пухом! А я хочу поскорее забыть весь этот кошмар, Рэй. Всех, включая Борьку Жемчужникова. Я начинаю новую жизнь!

Он сомкнул свои сильные руки под песцовой шубкой.

– Значит, свободна?

– Совершенно свободна! Ой, Рэйчик, ну что ты, на таком морозе... Губы будут шершавые!

– Вот и хорошо, в мое отсутствие не будешь ни с кем целоваться.

Прежде чем захлопнуть дверцу машины, Рэй в последний раз оглянулся на громадный четырнадцатиэтажный жилой дом, что что остался за их спинами.

– А знаешь, Саша, мне его жалко...

Они ехали по Кутузовскому проспекту. Справа и слева, впереди и сзади текла нескончаемая река автомобилей, и элегантная «Ауди» Рэя была лишь крошечной песчинкой в этом бурном потоке. Но для Саши и ее спутника в этой «песчинке» был сейчас сосредоточен весь мир. Они тонко чувствовали душевное состояние друг друга и потому не спешили обращать золото молчания в серебро слов. Им обоим было о чем подумать перед предстоящей им последней ночью – подумать не только вместе, но и порознь.

Рэймонд первым не выдержал, нарушил хрупкую тишину.

– Саша? Ты не обижаешься, что я уезжаю теперь?

– Ну что ты, милый! Я же знаю, что для вас, католиков, значит Рождество. Его обязательно надо встретить в кругу семьи. Это святое!

– Да. Я страшно соскучился по своим: по сыну, Терезе... по всем!

Он смутился при упоминании жены, ее имя вырвалось у него так неожиданно, прямо из сердца.

– Понимаешь, Саша, это совсем другое! Они моя семья, и я их всех люблю, как своих близких, как друзей...

Девушка провела ладонью по его слегка шершавой щеке, и африканец быстро прижался к ее руке губами, не отрывая глаз от дороги.

– Оставь, Рэй. Ты не должен мне ничего объяснять. Мы с тобой уже давно это обсудили и поставили точку. Я знаю, что не имею никаких прав на тебя.

– Нет, Саша, я совсем не это имел в виду! Я...

Он в сердцах покрутил курчавой головой и безнадежно махнул рукой, то ли не сумев найти русских слов, то ли запутавшись в своих противоречивых чувствах.

– Я знаю, что не это. Просто – пусть все идет как идет. Да?

Рэй помолчал несколько секунд, потом кивнул и через силу улыбнулся девушке.

«Может, сказать ей все сейчас? – думал он. – Сказать, что это будет мое последнее Рождество с Терезой? Что я лечу в Италию только проститься, поставить точки над „i“, и что потом мы всегда будем вместе, всю жизнь?..

Нет! Если сказать сейчас, она будет меня упрекать, говорить, что я не прав, что должен думать о сыне... Веселенькое будет Рождество для всех!

Я думаю о сыне, Саша. Думаю о нем все время! Но я не могу жить без тебя точно так же, как и без него! Его я не потеряю, даже если уйду от Терезы. Но если останусь с ней – тебя я потеряю навсегда. А я не могу тебя потерять! Не могу... Но я скажу тебе об этом после, когда вернусь. Встречай Новый год спокойно, моя милая».