Алекс Джиллиан - Бумажные цветы

И еще меня не покидает чувство, что я что-то забыл или потерял. Не могу объяснить, но ощущение весьма гнетущее и неприятное. Вчера я гулял по поселку, и вдруг понял, что должен находиться в другом месте, и мой дом не здесь. Все чужое. Грязные улицы, покосившиеся домики, алкаши, кучкующиеся на каждом шагу и соображающие на троих или пятерых, облезлые тощие кошки, и своры дворняг, постепенно превышающих численностью основное население поселка, до боли знакомые бабушки– сплетницы, неугомонные в своем желании знать все и обо всех, и обо мне в частности, магазинчики со скудным ассортиментом и годами не меняющимся персоналом, с неизменно нетактичным подходом к редким покупателям, трубы единственного завода, пускающие в небо грязно—серый дым, куда меня по счастливой случайности взяли на должность начальником смены. И никаких изменений в тихой размеренной жизни поселка, не единой новой постройки или свежего лица. Тоска. Я всерьез подумываю переехать в Москву. Там и возможностей больше. Можно и учиться, и работать. А что? Средний бал успеваемости за четыре оконченных курса у меня выше среднего. Есть смысл рискнуть и сунуться в МГУ. Не возьмут на бесплатное, так я смогу оплачивать обучение, если с работой повезет. Голова на месте, руки тоже. Справлюсь.

Но это все планы, мечты и иллюзии. И для их реализации потребуется время и силы. И о маме с Юлькой нельзя забывать. Сколько можно маме вкалывать на заводе в ночные смены? Юлю тоже выучить надо, на ноги поставить.

Наверно, стоит написать о сегодняшнем дне. Если быть точным, о свидании с Соней Руслановой. Честно говоря, волновался страшно. Еще бы, так давно не виделись. Но волнение скорее было обосновано неизвестностью и незнанием мотивов Софии, настоявшей на встрече, а не робостью любовника, соскучившегося по своей девушке. Сонька сразу развела все мои сомнения и тревоги, встретила, как родного. Словно и не расставались никогда. Вся такая цветущая, счастливая, неугомонная. Повзрослела, похудела, и волосы отрастила до середины спины. Огонь, а не девушка. Шустрая, энергичная. У меня аж в глазах замельтешило от ее стремительных передвижений по кухне, пока она хлопотала вокруг меня. Как в сказках говориться: накормила, напоила и спать уложила. Правда, я смотался, как только она заснула. Не по себе стало. Она ни о чем не спрашивала, не вела сложных разговоров, не заглядывала в будущее и не намекала на наши совместные планы с кольцами и ЗАГСом, но я все равно сбежал, как последний трус. Соня – хорошая, веселая и добрая. С ней просто и легко, и временами очень приятно проводить время, но я не вижу ее в роли своей спутницы на оставшуюся жизнь. Если быть до конца честным, я никогда ее не любил. Влюбленность была. Симпатия, страсть. Но этого мало. А, может, я тороплюсь с выводами и пока просто не готов к серьезным отношениям. Что я могу ей предложить?

Я вернулся домой в подавленном и угнетенном настроении. Мама с Юлькой уже спали, и до утра я мог не волноваться об ожидающем меня допросе с пристрастием. Попытался поспать, но ничего не вышло. В мыслях сумятица, на душе тошно. Побродил по квартире и уселся за комп, теперь строчу какую-то ахинею. Потом сотру.

А с Сонькой.... Не знаю, что делать. Наверно, не стоит так разбрасывать хорошими и преданными девушками. Посмотрим, что получится. Время расставит все по своим местам. Банальная фраза, а как прожить без банальностей, они на каждом шагу.

Еще я много думаю о маме. Я был зол на нее, когда она бросила нас с Юлькой и укатила со своим хахалем. А теперь мне стыдно. Мама заслужила свою капельку счастья. Капельку и получила. Я не спрашивал, как она рассталась со своим избранником, и сложно ли ей дался выбор между любовью к мужчине и любовью к своему ребенку. Наверно, для женщины и матери подобный выбор всегда очевиден. Она устала и искала забвения. Только сердце не обманешь. Даже боль, привычная боль бывает роднее и ближе, чем самая сладкая жизнь, если ты изменяешь себе. Попытка бегства от обязательств, от ответственности и собственной слабости и отчаянья, не решает проблемы, и почти всегда обречена на провал. Короткая передышка, чтобы собраться с мыслями и принять единственно верное решение. Мама вернулась. А, если бы, она осталась со своим любимым мужчиной? .... Теперь я не уверен, что смог бы ее осуждать. Я вижу печаль в ее глазах, и мое сердце грустит вместе с ней. Если бы я мог чем-то помочь и облегчить ее боль. Если бы она сказала, я бы поехал на поиски ее любовника и умолял бы его вернуться. Но мама молчит, а я слушаю, как она плачет по ночам. Было бы легко обвинить еще и отца. Ведь именно он оставил нас разбираться с проблемами, избрав самый легкий путь. Видимо, для него выбор тоже был очевиден, и явно не в нашу пользу. Было бы очень легко обвинить отца. Только я не могу. Откуда мне знать, как он живет, понимая, что совершил, и понимает ли.... Я не чувствую ни злости, ни обиды, ни желания свалить вину за собственные несчастья на кого-то другого. Только опустошение и растерянность. Я вернулся. Но из меня словно вынули половину. Не знаю, как теперь ее найти.

В ближайшем будущем позвоню Степанову. Может, он что подскажет."

Психиатрическая областная больница.

Пациентка из восемнадцатой палаты сидела за небольшим столом и методично складывала из белого листа бумаги фигурку собачки. Ушки, мордочка, хвост и лапки. Полюбовавшись творением своих рук, она откинулась на спинку стула, задумчиво взглянула в зарешеченное окно. Жарко, а ей не разрешается открывать форточку. Сплошные запреты. Собачка получилась бы лучше, будь в ее распоряжении цветные карандаши, или хотя бы мелки. С нарисованными глазками, носиком и шерсткой Берта выглядела бы, как настоящая. Но разве попрешь против инструкции. Мелки раньше разрешали, но в последний раз она их съела, а потом ее тошнило всю ночь. Наказали медсестру. За что наказали? Она же не ела мелки.

Девушка тягостно вздохнула, заправила за ухо черную прядь волос, взяла двумя пальчиками бумажную собачку и поместила в маленький домик, который сконструировала вчера. Нужно еще оградку сделать.

Только скучно, когда все в белом цвете.

Сама виновата.

Уныло оглядела свою палату, заваленную оригами. Среди многочисленных поделок попадались и цветные экземпляры. Голубые незабудки, например. Она любила работать с полевыми цветами. Сложно и кропотливо создавать крошечные соцветия и тонкие стебельки, но у нее целый вагон времени и буйная фантазия.

Пациентка восемнадцатой палаты вздрогнула, услышав звук поворачивающегося ключа в металлической, обитой мягкой тканью двери.

Она повернулась и увидела пожилого мужчину в белом халате. Снова белое! Его лицо показалось ей смутно знакомым. Кажется, она видела его раньше.

– Ну, здравствуй, Мира. – сказал он, проходя внутрь и запирая за собой дверь.

– Вы ошиблись. Меня зовут Маргарита.

Он мягко и добродушно улыбнулся, взял свободный стул и, придвинув к столу, сел рядом.

– И чем сегодня занимается Маргарита? – спросил мужчина. Девушка взглянула на него с опаской. Что ему от нее нужно? Почему он так странно одет?

– Вы, мой доктор. – внезапно осенило ее. – Я вспомнила. – в изумрудных глазах мелькнула тревога.

– Ты помнишь, как меня зовут, Маргарита? – Игорь Владимирович наклонился к девушке, а она инстинктивно отодвинулась, опустила глаза, губы скривила недовольная усмешка.

– Я не хочу с вами разговаривать. Вы снова начнете задавать вопросы о людях, которых я не знаю.

– Не волнуйся, и просто зашел проведать тебя. Ты смастерила новую фигурку? – доктор дружелюбно улыбнулся девушке. После недолгого замешательства, она подвинула в сторону Степанова бумажный домик с маленьким обитателем. Робко взглянула на врача.

– Это Берта. – сообщила пациентка.

– Мне нравится Берта.

Девушка широко и радостно улыбнулась.

– Мне тоже, доктор. Она больше не лает и не пугает меня.

– А почему раньше тебя пугала маленькая бумажная собачка?

– Она была живая. – заговорчески прошептала девушка.

– А сейчас?

– А сейчас она другая.

– Такая же, как ты?

– Нет, доктор. Что вы! Я тоже живая.

– А бумажная девушка? Как ее зовут, Маргарита?

– Здесь нет бумажной девушки, доктор. Здесь только я, вы и Берта.

– И бумажные цветы. Для кого ты сделала бумажные цветы, Маргарита?

– Взяла и сделала. Вы можете взять любой букет или даже Берту.

– О чем ты думала, когда мастерила Берту?

– Я думала, что ей нужен домик.

– Но Берта появилась после того, как ты сделала домик.

– Нет, доктор. Берта всегда была здесь. Просто она была другая. Я же вам говорила.

– Если Берта всегда была здесь, то зачем тогда ты создала ее из бумаги?

– Чтобы вы могли увидеть ее, доктор.

– А ты можешь сделать для меня бумажную девушку? Я бы хотел ее увидеть.

– Это невозможно, доктор. Сирену никто не может увидеть.

– Значит, бумажную девушку зовут Сирена?

– С чего вы взяли?

– Ты сама так сказала.

– Да? Вы обманули меня, доктор. Вы снова задаете вопросы.

– Маргарита, ты знаешь Сирену?

– Выходит, что да.

– Ты расскажешь мне о ней?

– Нет. – пациентка резко изменилась в лице, подобрала под себя ноги и нахмурилась.

– Почему, Маргарита?

– Я боюсь, что она вернется. – прошептала девушка. В глазах отразился неподдельный ужас. Степанов выждал несколько секунд, спокойно глядя на нее.

– А что произойдет, если вернется Сирена?

– Она снова сделает что-то плохое. Она убила Берту.

– Ты помнишь, что еще сделала Сирена или это была Мирослава?

– Нет. Мирослава – хорошая, но она очень болеет.

– Маргарита, ты бы хотела, чтобы Мирослава поправилась?