Когда она начинает играть Seven Nation Army американской рок-группы «The White Stripes» — песню, которую мы слышали больше раз, чем можем сосчитать — мы хором стонем, но она тут же начинает смеяться и подходит к микрофону.

— Шучу! — произносит она, а затем начинает играть песню, которую я прежде не слышала, но ребята, кажется, одобряют ее выбор. Они выпрямляются на своих местах, наблюдая за тем, как девушка играет, пока Адам не поднимает руку, чтобы остановить ее.

— Ты сама пишешь песни? — спрашивает он, и когда она кивает, Адам просит ее что-нибудь сыграть.

Когда Кит проходит испытание, ребята присоединяются к ней на сцене. Они периодически поглядывают на нее, пока играют — все, кроме Шона, который, кажется, решительно настроен не смотреть в сторону девушки. В конце он благодарит ее за то, что она пришла, и Кит меняется в лице.

— Она идеальный кандидат, верно? — спрашиваю я, когда Кит уходит, но хотелось бы, чтобы мы сказали ей, что она в группе, еще до ее ухода. Направляясь к двери, девушка казалась такой неуверенной в себе, даже несмотря на то, что она была ошеломительной.

— Что думаете, ребята? — спрашивает Шон, и Адам произносит вслух мои мысли:

— Мне интересно, почему мы вообще обсуждаем это.

— Мы можем отменить последующие прослушивания? — спрашивает Майк, и, словно по сигналу, урчит его желудок. — Пожалуйста? Иначе я буду визжать как маленькая девочка.

Роуэн смеется, а Шон произносит:

— Она сдулась на третьей песне.

— Ты на какой планете был все это время? — спрашивает Джоэль. — Она постоянно была идеальна.

— Серьезно, Шон, — сетую я. — В чем твоя проблема?

Он напрягается и чешет затылок.

— Ни в чем. Просто хочу убедиться, что мы не совершаем ошибку.

— Когда-нибудь тебе придется выбрать, — говорю я ему.

— Итак, голосуем, — произносит Адам. — Кто за как-там-ее-имя, поднимите руку.

Все, кроме Шона, поднимают руку, затем он вздыхает и делает то же самое.

Позже той же ночью я сижу с Джоэлем на диване и задаю ему вопрос:

— Что это сегодня было с Шоном?

Я позвонила Кит сразу после того, как шесть рук поднялись в воздух Mayhem. По телефону она звучала чрезвычайно взволнованно, но я не могла выбросить из головы полное отсутствие энтузиазма у Шона.

Мы неделями искали гитариста, и после того, как нашли, он повел себя так, словно это было худшее событие в его жизни.

— А что с ним было? — спрашивает Джоэль, листая один из моих блокнотов. Мы на противоположных концах дивана, разделенные горой домашнего задания, так как по договоренности с моими профессорами, чтобы продлить Пасхальные каникулы, мне нужно закончить все задания и сдать их прежде, чем я уеду домой. Как будто я недостаточно провозилась с этим дерьмом.

— Он странно себя вел, — заявляю я.

— Он всегда такой.

Я перевожу свое внимание на перегревшийся ноутбук, лежащий на моих скрещенных ногах, махнув рукой на разговор о Шоне.

— Как считаешь, Кит красивая?

Джоэль отводит взгляд от блокнота, и когда я уголком глаза смотрю на него, он однобоко улыбается мне.

— Не красивее тебя.

Я закатываю глаза, пытаясь контролировать свою улыбку, грозящую расцвести на моем лице.

— Значит, ты считаешь ее красивой, — провоцирую его, вновь переводя внимание на ноутбук.

— Я предпочитаю каблуки берцам.

— Значит, ты заметил, в чем она была.

Джоэль смеется и наклоняется, чтобы захлопнуть ноутбук.

— Если хочешь заняться примирительным сексом, ты должна просто сказать об этом, а не ссориться.

— Ты задница.

— Ты…

Я щелкаю пальцами в воздухе, и он ухмыляется.

— Что, мы больше не ругаемся?

Я смотрю на Джоэля, а он хихикает в ответ, прижимаясь к противоположному подлокотнику, когда я вновь открываю ноутбук.

— Я хотел сказать: «Богиня среди людей».

Я фыркаю, не отводя глаз от экрана.

— Разумеется, продолжай.

— Роза в саду, полном сорняков.

— Что еще?

— Слива... на... банановом дереве…

Я смеюсь, глядя на ноутбук.

— Возможно, тебе следует оставить сочинительство Адаму.

— Заставил тебя улыбнуться, — дразнится он, и я быстро возвращаю серьезное выражение лица. — Все еще улыбаешься, — вновь произносит Джоэль, и я стреляю в него взглядом, закатывая глаза в ответ на его ухмылку. Но он прав — мне не удается скрыть улыбку на лице и бессмысленно пытаться это делать.

Мы с Джоэлем погружаемся в комфортную тишину, пока я набираю документ, а он делит внимание между телефоном, телевизором, печеньем на коленях и моим блокнотом. В конце концов, мое сочинительство прерывается его вопросом:

— Это ты нарисовала?

Он держит мой блокнот так, чтобы я увидела, и я бледнею, когда понимаю, что он наткнулся на один из моих набросков эскизов для высокой моды, который я сделала во время занятия. Никогда не хотела, чтобы их кто-нибудь увидел — особенно он.

— Ага, — отвечаю я, и сосредотачиваю все свои силы на том, чтобы не разволноваться.

— Ди, это действительно круто.

Он продолжает листать страницы, и мои пальцы зудят от желания вырвать блокнот из его рук. Словно он читает мой чертов дневник прямо перед моим лицом, но я знаю, что, если проверну подобное, это лишь добавит еще больше интереса, чем сейчас.

— Черт... вот этот секси.

Я слишком любопытна, чтобы сопротивляться интересу, поэтому окидываю его взглядом и спрашиваю:

— Который?

Джоэль снова поворачивает ко мне блокнот, и на этот раз он открыт на эскизе платья. По сути, это просто немного более длинный и приталенный вариант футболок, которые я делала, но для их создания потребуются замеры и шитье, чем я никогда раньше не занималась. За исключением тех плащей на день рождения, которые я делала в последнюю минуту, и проект по домоводству в шестом классе, который нельзя брать в счет, потому что Роуэн сделала большую часть моего задания.

— Ты должна сшить его, — произносит Джоэль.

— Не могу.

Он удивленно выгибает бровь.

— Почему?

— Я никогда не шила платья.

— Дерьмовая отмазка, чтобы не попробовать что-то новое.

Когда я не отвечаю (да и что бы я ответила?), он возвращается к листанию блокнота, и с каждым просмотренным эскизом мой живот скручивает во все более тугой узел.

— Ты все еще пытаешься выбрать себе специальность? — спрашивает он, не отводя взгляда от моего блокнота.

Гадая, к чему он задал этот вопрос, я отвечаю:

— В моем колледже нет такой специальности.

— Тогда, возможно, ты не в том колледже.

Когда он смотрит мне в глаза, я грызу губу, задаваясь вопросом, прав ли он, и пытаясь сильно об этом не думать.

— Думаю, в городе есть колледж дизайна. Ты должна подать заявление…

— Знаешь, что я думаю? — спрашиваю я, и он улыбается мне в ответ, так как знает, что я скажу что-то умное. — Думаю, ты слишком много думаешь.

Джоэль хихикает.

— Также я думал о том, что нарисовать тебе на день рождения. Мне позволено думать об этом?

— Еще целый месяц до него... но да.

Если бы он только и думал о том, чтобы покупать мне подарки, наш союз был бы заключен на небесах.

— Какой рисунок ты от меня хочешь?

— Не знаю... что-то особенное.

— Что-нибудь конкретное?

— Пусть это будет сюрпризом.

— Думаю, я могу это сделать, — нежно улыбается он.

Я возвращаюсь к набору текста, и Джоэль добавляет:

— Ты будешь очень сильно скучать по мне, когда уедешь.

Так и будет, но об этом должна знать только я.

— Ты будешь скучать по мне сильнее.



Глава 17


Боль в груди появляется примерно через час после начала шестичасовой поездки домой. Это чувство незнакомо и неприятно мне, и если бы я физически могла вырвать его из сердца, я бы сделала это. Всю поездку я вполуха слушала Роуэн и прислушивалась к звуку смс-оповещения, который так и не прозвучал.

Я высаживаю подругу у дома и подъезжаю к дому отца, паркуюсь на подъездной дорожке и еще раз перепроверяю, что телефон не находится в беззвучном режиме. Когда оказывается, что это не так, я рассерженно вздыхаю и вылезаю из машины.

Мой отец отворяет дверь прежде, чем мне удается подойти к крыльцу, и я ставлю свой огромный чемодан на землю, чтобы крепко обнять папу.

Он на несколько сантиметров выше меня, худощавого телосложения и с нежной улыбкой на лице. Моим родителям было по двадцать лет, когда появилась я, но отец, с его пепельными волосами и темно-коричневыми глазами, выглядит моложе своих тридцати восьми лет. Когда я училась в средней школе, то запретила ему сопровождать меня на школьные мероприятия, так как все мои одноклассницы были без ума от него. И несмотря на то, что после маминого ухода он ни с кем не встречался, папа мог бы открыть свою справочную компанию, учитывая количество телефонных номеров, которые женщины пытались дать ему.

Обнимая меня за плечи, он отстраняется, чтобы улыбнуться мне.

— Ладно, дай мне взглянуть на тебя.

Он поворачивает мой подбородок из стороны в сторону.

— Пирсинга нет.

Поднимает одну за другой мои руки, а я хихикаю, пока он осматривает меня.

— Аборигенских татуировок нет. Развернись.

— Что? Зачем?

Он разворачивает меня и задирает футболку.

— Татуировки-бабочки нет. Слава Богу.

Я закатываю глаза, а он смеется и целует меня в макушку.

— Закончил? — спрашиваю я.

— Беспокоиться о тебе? Никогда.

— Быть странным, — исправляю его, когда отец поднимает мой чемодан и открывает дверь.

— Тоже никогда.

Он смеется над своей собственной шуткой, а я сдерживаюсь, чтобы не засмеяться в ответ. Я скучала по отцу сильнее, чем того ожидала — возможно потому, что последние несколько недель были самыми дерьмовыми в моей жизни.

— Твоя комната там же, где и была, — говорит он мне. — Твой шкаф скучал по тебе.