Нам остается ехать уже считанные минуты, и я сейчас боюсь только одного: оставлять Соню с Верой наедине. В груди разливается неподвластная мне тревога. Я не могу забрать малышку у этой ненормальной, но и оставлять в таком состоянии девочку с матерью опасаюсь.

Когда на горизонте маячит двор, я уже знаю, что буду делать.

— Глеб, я тебя прошу, подумай еще раз. Ты же можешь просто помогать Надьке. Зачем меня-то бросать из-за нее? — продолжает свои потуги Вера.

Я паркуюсь на свободное место и выбираюсь первый, предпочитая игнорировать эти выхлопы.

— Не хочешь слышать меня? — истерично верещит девушка с пассажирского сиденья. — Ну хорошо. Я тогда буду ждать тебя здесь! Пока ты не поговоришь со мной, я никуда не пойду.

Я отстегиваю Соню, беру ее на руки. Обхожу машину, открываю дверь со стороны Веры и спокойно говорю:

— Вылезай.

— Нет! — Она складывает руки на груди и зло смотрит на меня.

— Еще раз повторюсь, Вера. Вылезай! — уже рычу.

Сверлю девушку холодным, гневным взглядом. Наши взгляды скрещиваются, и воздух чуть ли не начинает искриться между нами. В нашей перепалке первой сдается Вера.

— Да пошел ты, Глеб! — фыркает она и, выскочив из машины, фурией бросается к подъезду первой.

Я, хлопнув дверью, иду за ней. Она входит подъезд и тут же скрывается внутри, даже не подождав нас. Успеваю поймать за ручку закрывающуюся дверь в последнюю секунду.

— Истеричка, — цежу про себя.

А девочка в моих руках в тот же миг прижимается ко мне всем тельцем, начинает всхлипывать.

— Не бойся, Сонь. Все будет хорошо. Я вас в обиду не дам, — обещаю ей.

Пока поднимаемся в лифте на этаж, я звоню Валентине Ивановне. Это няня, которая мне очень помогла на первых порах, когда я решился взять на себя обязательства за семью Веры. Мне Валентина Ивановна очень импонирует, но насколько она нравится мне, настолько же она не нравится Вере. Зато, вызывая ее, я уверен в том, что с детьми все будет нормально.

* * *

— Я вызвал Валентину Ивановну, — сообщаю Вере, когда оказываюсь на пороге квартиры. — Она согласилась помочь тебе с Соней. Сможешь без ограничений заниматься своими делами. Няня посидит с детьми.

— Как вызвал, так и отсылай. Мне она здесь не нужна.

— Это не обсуждается. Возьми Соню, мне нужно уже ехать, — говорю Вере, передавая ей девочку.

— Что, к своей шалашовке собрался? — капризно спрашивает девушка.

— Прекрати так выражаться в адрес своей сестры! — рявкаю на нее.

— Правда глаза колет? — тут же отражает она. — Но, знаешь, как бы ты не пожалел о своем выборе. Помни об этом.

— Ты мне угрожаешь? Серьезно? — хмыкаю, скрывая раздражение.

— Предупреждаю, Глеб. Предупреждаю. — Глаза Веры зло блестят.

— Не советую тебе идти против меня войной, — угрожающе рычу на нее. — Фиаско тебе обеспечено. Я не герой твоего романа, Вер. И иллюзии ты на мой счет зря строила. Я тебя предупреждал. Я думал, ты девочка умная, дальновидная, а ты?!

— А я обычная обиженная женщина, Глеб, — парирует она.

— Я не буду с тобой препираться. Но советую со мной вести дружеские отношения, иначе… Лишишься всего.

— Тебе пора, Глеб, — цедит Вера сквозь зубы. — И держи Надьку поближе к себе. А то мало ли…

Если бы не Соня у нее на руках, точно бы придушил.


Резко разворачиваюсь и выхожу.


Вот стерва! Угрожать задумала?! И, главное, знает, по чему бить — по самому незащищенному. Хорошо, что Надю забрал. В мою квартиру Вере доступа нет.

* * *

Негромкая музыка все равно давит на уши. Опрокидываю в себя порцию вискаря.

— Ну ты даешь, Глебас… — Дрозд тянет руки к бутылке. — Ты все же решился послать нахер старшую сестричку и подмять под себя-таки младшенькую?

Я, щуря глаза, поднимаю на Дрозда гневный взгляд. Ну, по крайней мере, мне он кажется именно таким.

— Ты выражения выбирай, Кир. Да и вообще, с чего ты так решил? — немного заплетающимся языком спрашиваю я.

— По-моему, выражение под стать ситуации, бро. — Тимоха ударяет меня в плечо кулаком, и я чуть пошатываюсь на стуле.

— А ты вообще помолчи, Тим, — цыкаю на него.

— А я-то что? Хочешь сказать, что еще никак не забыл ту хохму, что ли? — он удивленно выгибает бровь.

— Эта твоя, как ты выражаешься, «хохма» знаешь, к чему привела? — рычу на Тимоху и лезу в карман, достаю оттуда смятый Верой тест на отцовство и с силой вдавливаю его в грудь друга.

— Что это? — спрашивает друг.

Забирает комок бумаги, расправляет его и несколько секунд изучает. Потом поднимает на меня глаза:

— Да ну нахер?! — изумляется Тимоха. — Это правда?

— Дай гляну, чего там? — не выдерживает Дрозд и, нависая над столом, забирает у Тимохи тест.

— Это из-за тебя я не видел рождение дочери! — с досадой ударяю кулаком по столу. — Из-за тебя!

— Охренеть! — выдыхает Дрозд. — Глебас, да ты отец?! Я в шоке! То есть тебе одной мартышки мало показалось, но там хоть дети чужие, надоело — бросил. А эту-то малолетку нахера обрюхатил? Теперь что делать-то будешь? Как выкручиваться? Она же тебя по суду заставит отцовство признать, и алименты ты ей платить будешь! Ты прикинь, какой это гемор?! Ну ты и встрял, бро! Сочувствую, — сокрушено качает головой Кир.

— Ты это серьезно сейчас? — У меня из головы вмиг выветривается алкоголь.

— Ну да! А что ты так удивляешься? У Никитоса… там братана одного, шалашовка, с которой он ночь одну пошоркался, притащила ребенка ему через год. Говорит, твой. Что хочешь, то и делай. Ну, Никитос давай открещиваться, божиться, что первый раз ее видит, а знаешь, что по итогу вышло? — Кир драматично замолкает и смотрит на нас выжидающе.

— Мне лично безразлично, — отвечаю ему, прекрасно понимая, на что намек.

— Давай уже говори, чертов интриган, — одновременно со мной отвечает Тимоха.

— В суд подала на алименты. Никитос послать ее хотел, а хера там. Сделали тест, и он подтвердил, что ребенок его!

— И к чему ты это все ведешь, Кир? — наливаю в бокал еще порцию виски.

Я хочу напиться до отключки и забыться. Сегодня я имею на это полное право. Столько событий произошло за день, что я забит до отказа эмоциями, сжегшими мои внутренние ресурсы. И пацанов позвал, чтобы компанию мне составили и потом домой отвезли: не хотел болтаться в состоянии нестояния по дворам да по подъездам. А вместо этого Кир срет мне в мозг своими никчемными доводами.

— Да к тому, что эта прошаренная девка хочет попользоваться тобой, а ты, добрая душа, пойдешь ей на уступки. Как будто сестры ее мало оказалось. Сама еще решила присосаться, как паразит.

— Заткнись, Кир! — Не выдерживаю и вскакиваю из-за столика. — Не смей так говорить про мать моей дочери, понял?! Не позволю!

— У-у-у-у, бро. Да ты чего?! Никак проникся отцовской любовью? И все это за… — язвит в ответ Дрозд и, для пущей убедительности посмотрев на часы, заканчивает: — … за двадцать четыре часа? Или побольше.

— Ладно. — Выхватываю у него из пальцев смятый листок. — С меня хватит.

— Твою мать, — подрывается Тимоха. — Дрозд, достал! Ты чего неугомонный такой? Или завидуешь?

Кирилл, фыркнув, откидывается на спинку стула.

— Мне что, делать нечего?

— Вот тогда и заткнись! — кидается на него Тимоха. — Глеб, да хорош, ну что ты, этого придурка не знаешь? Он мертвого из могилы поднимет и выведет из себя. У него же талант.

— Ну и пусть катится к черту со своим талантом! — Чуть пошатываясь, размашистым шагом иду в сторону улицы. — Мне нужна компания, Тим. — Бью себя в грудь кулаком.

Мы молча стоим несколько минут. Друг затягивается сигаретой и произносит:

— Давай вернемся, Глеб? Кирюха уже по-любому пожалел о том, что сказал. Уверен в этом. Мы просто немного шокированы. Ты ж у нас самый младший, переживаем за тебя все, как за родного.

Тимохе удается меня убедить вернуться. Кир больше ничего не говорит. Он молча запивает стаканом вискаря мою новость, как горькую пилюлю.

Мы, правда, за вечер с ним пару раз еще цепляемся. Но после второй бутылки моя память, решительно попрощавшись с разумом, захлопывает дверь в голове, и с того момента я мало чего вообще могу вспомнить. Только отрывки. Только отдельные слова, и то, кем они были сказаны, не помню.

Так и заканчивается мой день в полном беспамятстве.

Глава 9

Подскакиваю на кровати от того, что мне в голову настойчиво лезут посторонние голоса. От испуга по спине ползают колючие мурашки.

Опускаю ноги на пол, прислушиваюсь. За дверью и правда голоса. А один из них я знаю очень хорошо. Не помню имя, но это друг Глеба.

Меня прошибает пот. Оглядываюсь через плечо: Алиса, мерно посасывая соску, спит.

Я, затаив дыхание, приоткрываю маленькую щелочку в двери и выглядываю наружу.

Что они тут делают? Может, нужно позвонить Глебу? Спросить?

Но развернувшаяся передо мной картина отвечает сразу на все вопросы и расставляет все по местам, удерживая Глеба под мышки, двое друзей пытаются разуть совсем не державшееся на ногах тело.

У меня в груди тут же вспыхивают досада и злость. Я решительно выхожу из спальни и плотно прикрываю за собой дверь.

— Здрасти, — сдерживая раздражение, кидаю парням.

Те, повернув голову в мою сторону, замирают, уставившись на меня в недоумении.

— Эм, и тебе не хворать, — выпрямляется тот, что сидел на корточках и снимал ботинки Глебу. — Я что-то не припомню, а разве Глеб говорил, что она здесь? — обращается он ко второму.

— Да я не припомню, — пожимает тот плечами.