Но все это – ничто без этого славного, жадного к жизни, простодушного товарища – этой девушки, веселой, дружелюбной, отзывчивой – и такой прелестной. Ему в ней все нравилось: тонкие девичьи руки, разлетавшиеся при каждом движении золотистые завитки, крепкие, стройные ножки, оттенок ее светлой кожи, эти странные темные брови над серьезными голубыми глазами. И все – впереди, все – надежда и ожидание в этом нетронутом жизнью существе. Было еще много детского в ее манерах и внешности, но впечатлительность, быстрота понимания, смеющаяся улыбка, внезапная серьезность обличали женщину.

Кент бессознательно все время сравнивал ее с Джейн. Мечтать о Джейн, обаятельной, непобедимой, недоступной, стало просто привычкой. Эта женщина была невыразимо желанна. Она хотела этого – и мужчины стремились к ней. Она жила в атмосфере культа своей красоты, и каждый драгоценный камень на ее белом пальце, каждый оттенок в голосе был обдуманным и доведенным до совершенства эффектом. Книги, которые она читала, пьесы, оперы, стихи, о которых она говорила, ее образованность, ее общественная деятельность – все это было частью того же интенсивного культа личности.

Она, пожалуй, давала немного: она брала. Она как будто брала от всех окружающих то, что могло дополнить ее обаяние, придав ему новый оттенок. Муж, сын, образование, политика, социальные проблемы – все было лишь материалом, лишь рамкой для ее красоты и ее личности, устоять перед которой могли очень немногие. Все это Кент ясно видел.

Жуанита же была совсем в другом роде. Обдумывать эффекты, позировать – показалось бы ей не только трудным, но и просто глупым и скучным. Она жила слишком стремительно и напряженно, развивалась слишком быстро, чтобы задумываться над вопросом, что тот или другой думает о ней.

Кент ловил себя на том, что очень часто спрашивает себя, как бы она со своим непосредственным, свежим и честным умом отнеслась к тому или другому факту. Ради удовольствия наблюдать за ней он ходил с Жуанитой в церковь утром по воскресеньям. И сегодня он сознался себе, что ему будет недоставать ее, когда она уедет.

Но это для нее хорошая перспектива. И облегчение для Джейн: независимо от тайны – она бы не хотела иметь эту женщину, моложе нее, на своем пути.

Поэтому он, как будто лениво и равнодушно, уговаривал Жуаниту ехать в Манилу и намекал на их свидание там.

– Но зачем, – спросила она недоверчиво и с любопытством, – зачем бы вам ехать туда, Кент?

– Отчего бы мне и не ехать? Мне давно хотелось куда-нибудь подальше – в Японию, Индию. Я никогда там не был.

– А ваша служба?!

– Ну, я не очень ею дорожу. Я думаю, не съездить ли мне домой, повидать мать и затем направить свой путь в Нагасаки. Да и, кроме того, Чэттертону я скоро буду не нужен. Вы знаете, в чем, собственно, заключается моя работа?

– Вы секретарь, не так ли?

– Да, и это тоже. Но главным образом я занят новым зданием для «Солнца». Я совещаюсь с архитектором, хлопочу об оформлении документов. Газета «Солнце» – то есть собственность мистера Чэттертона – владеет очень обширными участками в Мишн-стрит. И вот теперь там строится здание, и у нас затруднения из-за одного участка, который не желают продавать, а между тем он нам необходим. Потом – есть затруднения с вводом во владение. И надо быть настороже, чтобы обо всем этом не узнали издатели «Звезды». Чэттертон вложил в постройку больше миллиона долларов.

– А что вы раньше делали, Кент?

– Я просто работал в газете, когда однажды меня пригласили на заседание директоров, где обсуждался вопрос о новом здании для объединенного издательства. Надо было скупить всю землю раньше, чем узнают те, кому не следует знать об этом. И это поручили мне. Теперь я разыскиваю последнего из собственников, который должен уступить свой дом. Вот уже три месяца я его выслеживаю и, когда найду, все будет окончено.

– А кто же он такой?

– Не знаю. Домик был оставлен по завещанию одним стариком, Фредом Чоэтом, который недавно умер в Сан-Франциско. И мы разыскиваем наследника.

– А если он не пожелает продать?

– Ну, за кругленькую сумму продаст, только бы найти его. И любопытно, что я совсем неожиданно наткнулся на его след в доме мистера Чэттертона.

– Да что вы?

– Уверяю вас. Я присматривал за людьми, переносившими наверх, в кладовую, старые гравюры. Вы знаете, старик помешан на гравюрах, у него целые шкафы книг о них. Так вот, я ходил по кладовой и от нечего делать стал рыться в старых нотах; там много нот для пения, очень интересных. И вдруг я вижу на одной из папок фамилию этого субъекта, которого я разыскиваю.

– Вот странно! И что же вы?

– Удивился, потом стал доискиваться, осторожно, разумеется. Узнал, что эти ноты принадлежали миссис Чэттертон еще до замужества, то есть ее семье. Знакома ли она была в те времена с этим человеком или случайно попали к ней ноты, принадлежавшие ему? Интересно, не правда ли?

– Д-да… А вы спрашивали у нее?

– Нет. Но осенью, перед ее отъездом в Вашингтон, я упомянул это имя в разговоре со стариком и заметил, что она услышала. Считая, что этот субъект должен был быть певцом – раз его имя написано на нотах для пения – я спросил Чэттертона, слышал ли он когда-нибудь о певце с таким именем. Он сказал, что нет; да я этого и ожидал. Но она подняла глаза от книги – это было в библиотеке – и сказала небрежно: «А где вы слышали это имя, Кент?» – Я объяснил, что оно попалось мне на нотах, наверху, в кладовой, когда укладывали гравюры, и она, казалось, потеряла всякий интерес к этому вопросу – вот и все.

– Отчего у нее всегда какие-то секреты?! Отчего бы ей не быть откровенной? – подумала вслух Жуанита с некоторым нетерпением в тоне.

– Да, кажется, женщины вообще любят таинственность. Не так ли? – спросил Кент с такой забавной наивностью, что Жуанита расхохоталась.

– Может быть. И я теперь убеждена, что это именно она приезжала к моей матери. Конечно, ее личные дела никого не касаются. И, безусловно, она имеет право уволить меня, и она очень щедра ко мне. Но почему, все-таки?

– Она отрицает, что была на ранчо?

– О, категорически! Она никогда не слыхала ни о Солито, ни о моей матери, ни о чем!

Ее глаза встретились с глазами Кента.

– Но ведь существует на свете такая вещь, как правда, Кент! – сказала она упрямо.

– Да, но мало ли почему иногда скрываешь ее? Может быть, ради безопасности и спокойствия тех, кого любишь…

Вы ведь не можете всегда говорить правду. Да это не всегда и нужно!

Взглянув на видимо не убежденную его философией Жуаниту, Кент продолжал своим ласковым, ленивым голосом:

– Не приходило ли вам в голову, например, такое объяснение: у сеньоры родился ребенок – не от ее мужа. Она идет к своей ближайшей подруге, Дженни Дэвис, поверяет ей свою тайну и просит взять ребенка и прислать его на ранчо через некоторое время, чтобы муж счел его за приемыша.

Жуанита остановилась и посмотрела ему в лицо гневными и печальными глазами.

– Это только гипотеза, – успокоил ее Кент. – Я просто предполагаю, что у нее могло быть в прошлом горе, о котором вам ничего неизвестно. Может быть, ее муж был в отсутствии и мог догадаться, что этот ребенок – не от него.

– Ах, вы говорите так, потому что не знали моей матери! – сердито смеясь, возразила девушка.

– Не знал, конечно, но, Жуанита, вы же должны были допустить, что что-то было не так, когда вдруг оказались лишенной наследства и вам ясно намекнули, что вы – не Эспиноза. В таком случае, отчего не предположить, что миссис Чэттертон просто не хочет огорчать вас. Да и мысль о Билли ее, как добрую мать, беспокоит. Ей не хочется, чтобы он сейчас связал себя любовью… Ей известна какая-то любовная история… или трагедия сеньоры… Но она обещала не открывать ее. И вдруг она находит вас в своем доме, благодаря удивительному совпадению! Она поступает так, как можно было ожидать: хочет быть вам другом, но убрать вас отсюда – вот и все.

– Ага, так и вы считаете, что она – та женщина в автомобиле! – укоризненно сказала Жуанита.

– Да, – сознался он после минутного колебания. – Думаю, что это она.

– И она не хочет сознаться в этом!

– Она не видит пользы в таком признании. Жуанита в отчаянии пожала плечами и медленно направилась к дому. Было уже совсем темно.

– Вы находите, что я слишком много занимаюсь всем этим? – скорее утвердительно, чем вопросительно сказала она, немного задетая.

– Пожалуй, да. Я не могу понять, почему бы вам не забыть все и идти своей дорогой, наслаждаясь жизнью. Не каждой девушке удается прокатиться в Манилу. А если миссис Чэттертон по какой-то причине не желает быть откровенной, зачем наседать на нее?

– Вы совершенно правы, – быстро сказала Жуанита. немного пристыженная.

Они были уже возле увитой плющом боковой двери, через которую Жуанита часто уходила и входила незаметно. Она подняла глаза на освещенные окна, на мощные каменные стены, и впечатление грандиозности от этого здания во мраке заставило ее почувствовать себя такой беспомощной и ничтожной.

– Что же, это хороший совет, – сказала она со вздохом. – В шесть часов понесу почту миссис Чэттертон. Сказать, что я согласна ехать с миссис Кольман?

– Я бы так сделал, – отвечал Кент, стоя близко от нее, одной ступенькой ниже.

– И оставить всякие поиски и все такое?

– Ну, когда-нибудь все раскроется. Так вы едете? Когда?

– Через неделю.

– А до этого, – ну, скажем, в воскресенье, когда Чэттертонов не будет дома, хотите, устроим пикник? – неожиданно предложил Кент. – За городом. Ладно?

Сердце у нее забилось от радости.

– Хорошо, поедем.

– Итак, я все устрою; это будет прощальная прогулка… Жуанита… – начал он и замолчал.

– Что, Кент?

– Ничего, – ответил он резко и сконфуженно. – Вы не имеете понятия… – начал он снова и остановился. – Ничего – пустяки! Я только хотел сказать, что мне будет скучно, когда вы уедете. Но я надеюсь, что вы будете очень довольны поездкой.