— Мне очень жаль, — только и смог негромко произнести он.

Горло ее сжалось от звучавшей в его голосе острой боли. Она молча покачала головой — ей тоже было трудно говорить.

— Больше это не повторится, Летти. Даю вам слово. Пожалуйста…

Она глубоко вздохнула, и, когда заговорила, ее было еле слышно.

— Дело не в вас.

— Нет?.. Тогда в чем же? Я вас обидел?

— Нет. Все дело… во мне.

— Я не понимаю вас. Объясните мне. — Он взял ее за плечо и повернул к себе, в голосе его звучала настойчивость.

— Я чувствую… я чувствую себя шлюхой!

Сказать это оказалось не так трудно, как она думала. Летти вдруг поняла, что этот человек не будет изображать добропорядочность и богобоязненность. Он не осудит ее.

Рэнсом молчал. Ему вдруг показалось, будто его ударили в самое сердце.

— Я не виню вас, — быстро проговорила она, изо всех сил стараясь взять себя в руки. — Я лишь хочу сказать… Я должна была сопротивляться, но не делала этого. Я должна ненавидеть вас — но не могу. И я не должна… не должна…

— И вы никогда не должны позволять себе наслаждаться физической близостью, потому что хорошие женщины так не поступают?

— Да, — выдохнула она, и ее захлестнула волна отчаяния, вызвав новый поток слез. Он усмехнулся:

— Интересно, кто же вам это сказал?

Летти так удивилась, что даже перестала плакать.

— Все говорят…

— Они не правы! В том, что вам приятно, когда я к вам прикасаюсь, нет ничего предосудительного. Это объясняется лишь тем, что так устроено женское тело — и мужское тоже. Это самый большой дар, который один человек может преподнести другому. Это единственное вознаграждение нам за то, что мы родились. С вами было бы не все в порядке, если бы вы не были способны чувствовать.

— Но тогда почему…

— Почему так говорят? Потому что слишком многие люди невежественны и глупы. Кроме того, это очень удобно для охваченных опасениями отцов и эгоистичных мужей, которые, заметьте, не стесняются, когда это касается их собственных удовольствий.

— Да, но…

— Вы такая, какой сделал вас господь бог. А значит, в этом нет ничего дурного.

Он говорил с такой убежденностью, будто все происшедшее между ними было действительно абсолютно естественным. Постепенно Летти успокоилась настолько, что даже начала чувствовать некоторую обиду: ведь ее так уверенно зачислили в число невежественных людей.

— А вы откуда все это так хорошо знаете? — несколько резко спросила она.

— Во время войны я повстречался с одной милой вдовой. Я ходил в разведку, линия фронта неожиданно передвинулась, и я застрял на вражеской территории. Три недели эта дама прятала меня в своем амбаре. Когда мы встретились, я был совсем зеленым, как арбуз в мае, но когда мы расставались, я был уже довольно зрелым.

— Вы провели там три недели?

— Ну, я был слегка ранен в ногу. Она сказала, что мне необходимы упражнения. И, если вдуматься, она была права.

Излишняя веселость в его голосе показалась ей неуместной.

— Вы предрасположены к ранениям в ноги… Но едва ли это служит оправданием вашего любвеобилия. Кстати, как ваша рана?

— Какая?

— На ноге. Разве вы забыли, как я попала в вас в кукурузном сарае?

— Она давно зажила, — сказал он, потом поспешно добавил:

— Хотя временами нога немеет — вот как сейчас.

Летти бросила на него подозрительный взгляд:

— Я не верю ни одному слову.

— И что? Вы не предлагаете мне упражнений?

Рэнсом провел ладонью по округлости ее груди, и Летти с ужасом почувствовала, что ее снова охватывает возбуждение.

— Как, опять?!

— Уверяю вас, это возможно.

— Может быть, и возможно, но не так уж необходимо!

Летти с досадой заметила, что в голосе ее нет той силы, какую она намеревалась ему придать. Очевидно, на нее подействовали его проповеди. Ей даже стало досадно, что она больше не чувствует себя несчастной и преступной-необходимость в этом пропала.

— Необходимо или нет — вопрос спорный, — усмехнулся он.

— Но ваша нога…

— С ней все в порядке, но у меня есть другая часть тела, которой не так хорошо. Неужели вы не чувствуете хоть немного потребности… облегчить мою участь? Кроме того, должны же и вы когда-то созреть!

Летти закусила нижнюю губу, чтобы не дать ей растянуться в улыбке от его льстивого тона. И когда он, наклонившись, прижался губами к губам, она не стала сопротивляться…

* * *

На другом берегу реки Шипа ожидала оседланная лошадь. Летти не спрашивала, откуда она взялась, а он не объяснил. Она предпочла не размышлять о том, что он заранее спланировал, чем закончатся события этой ночи. В конце концов, может быть, он просто добрался до парома гораздо раньше ее, и ему хватило времени переправить лошадь на другой берег. Не хотелось думать, что она так предсказуема, а он — так расчетлив. Хотя точнее было бы сказать — не расчетлив, а полон решимости получить то, что ему принадлежало. Как бы то ни было, Летти не сомневалась, что именно он был тем человеком, который проехал мимо нее по дороге, когда она пряталась в зарослях от ночных всадников.

Скача рядом с ним в ночи, Летти подумывала, что, вполне возможно, тетушка Эм была права в отношении Шипа. Ничто из того, с чем она сталкивалась в последнее время, не давало никакого повода подумать, что он убийца. Может быть, Генри ошибся, введенный в заблуждение косвенными уликами? Преступником, которого он искал, был, очевидно, один из разбойников, о которых рассказывал Джонни. Не исключено, что этот человек иногда прятался под белой простыней, как Рыцари Белой Камелии, но так же готов был броситься на свою жертву и средь бела дня, если добыча казалась ему заслуживавшей того, чтобы рискнуть. Такое объяснение было вполне разумным…

«Оно кажется мне разумным, потому что я хочу этого! — подумала Летти. Ведь если Шип не проливал крови моего брата, то, значит, и я не делаю ничего дурного. Вот и все».

Летти взглянула на скакавшего рядом с ней высокого всадника. Если она и правда думает, что ее брат ошибался, ей надо попросить этого человека снять свой грим. Но она не могла этого сделать, и причина была не в Шипе, а в ней самой. Как бы она ни сгорала от любопытства, раскрытие этой тайны могло привести к ужасной неловкости. Возможно даже, ее совесть потребует поставить в известность власти. А если она не сделает этого, то будет чувствовать ответственность за все, что с этого момента совершит Шип. Хотя, конечно, то, что она не решилась спросить, кто он, ничего не меняло…

Наконец они подъехали к пруду Динка. Шип осадил лошадь, и Летти остановилась рядом с ним.

— Вы так молчаливы, — проговорил он тихо. — Все еще чувствуете за собой вину?

Его способность читать ее мысли всегда поражала Летти: ведь он был с ней едва знаком.

— Я так устроена, ничего не могу поделать.

— Только не надо этим гордиться.

— Гордиться?

— Ставить себе в вину то, что совершают другие люди, — точно такое же проявление высокомерия, как и заявление о собственной безупречности.

— Разве мы не несем ответственность за поступки других?

— Позвольте мне сказать откровенно, дорогая. Вы не несете никакой ответственности за то, что я сделал или сделаю в будущем.

— Но… ведь я могла остановить вас!

— Ради бога, попробуйте.

— Ну, и кто же из нас высокомерен?

Он потянулся к ней и поймал за руку.

— О, конечно, я. Но поможет ли это вам?

Ее раздражение улетучилось, но она не могла сказать ему не правду.

— Я не уверена, что поможет.

Рэнсом услышал в ее голосе боль и внезапно пожалел, что не имеет права излечить эту боль. Но по крайней мере он должен контролировать себя, чтобы лишний раз не сделать ей больно. К сожалению, все самые надежные инстинкты оставляли его, когда рядом была она. И с этим он ничего не мог поделать. Что ж, значит, надо постараться держаться от нее подальше.

— Здесь я с вами распрощаюсь. Если мы больше не увидимся…

У Летти вырвался приглушенный вздох, и она густо покраснела, опасаясь, что Шип мог его услышать. Он молчал так долго, что ей стало не по себе. Прилагая все силы, чтобы голос не дрогнул, она спросила:

— Так что же «если»?..

— Забудьте, — сказал он резко. — Забудьте то, что произошло между нами, и никогда не думайте об этом. Живите так, словно ничего не было.

— А вы так же намерены к этому относиться?

Рэнсом сжал ее руку на мгновение, потом поднял ее и прижался губам к ладони Летти.

— Нет, — усмехнулся он. — Но у меня же нет совести!

Это была ложь. Летти не сомневалась в этом, когда смотрела, как он уезжает. Она была меньше уверена, когда добралась до конюшни Сплендоры, и совсем потеряла уверенность, когда, наконец, оказалась в своей спальне. «Забудьте», — сказал он. Почему? Ради ее спокойствия? Или потому, что боялся, как бы она не рассказала о нем властям?

Летти грустно улыбнулась. Неужели он не понимает, что уж ее-то можно не опасаться? Она и подумать не могла подойти с этим к полковнику Уорду или к шерифу. Ведь ей пришлось бы рассказать, как к ней попали эти сведения и почему она может так подробно описать Шипа, его рост, телосложение и все остальное. Было и еще кое-что, что она действительно не хотела и не могла рассказать ни одной живой душе…

* * *

Аукцион, на котором распродавалось поместье Тайлеров, проводился жарким солнечным утром в конце июня. Торги должны были начаться в десять часов, но люди начали собираться вокруг дома с восходом солнца. К девяти часам, когда приехали тетушка Эм, Летти и Рэнсом с Лайонелом, на подъездной дорожке и по обочинам дороги на полмили в каждую сторону уже не было места, чтобы поставить фургон. Поэтому им пришлось идти пешком.